Дерево, или По ту сторону Зла и Добра

Полстакана не терял времени:

– Нy, за успех нашего бизнеса!

Вагнер кивнул и чокнулся.

Выпили.

Все шло, похоже, обычным чередом. Сидящие сзади, сбоку, спереди также наливали, чокались, пили и закусывали, знакомились и заводили разговоры. Впереди у людей было несколько суток пути; душных сентябрьских суток сидения в тесных икарусовских креслах, и следовало скрасить томительный этот период хоть какими-то радостями.

Автобус выехал из привокзальных кривых улочек Глупова на проспект Дзержинского, и водитель добавил газу. Справа мелькнула статуя главного чекиста страны, залитая накануне кем-то красной краской. Рядом прикрывал облезлое здание закрытого на переучет глуповского вендиспансера рекламный плакат с главой области Николаем Борисовичем Козляром. Бывший прораб-сантехник, назначенный Кремлем на должность за героизм при подавлении августовского путча, широко улыбался и протягивал глуповцам кулак с поднятым вверх большим пальцем. Надпись на плакате гласила: «Здоровье народа – успех руководителя!»

В раскрытые форточки с улицы в салон ударил горячий воздух.

Андрей Пикоян почувствовал внезапно нахлынувшее ощущение свободы, взмахнул рукой и закричал тонким тенором:

– Хорошо-о-о!

– Хорошо-о-о! – подхватила за спиной Вагнера молодая толстая девица, лицом похожая на Льва Толстого, но без бороды.

Полстакана заинтересованно обернулся.

– Хорошо!!! – раздалось уже сбоку, и тут же снова загремели стаканы, и послушался чей-то счастливый смех, а из автобусных динамиков ударил включенный шофером омерзительный голос кастрата:

– Засыпает синий Зурбага-а-ан…А-а-а… А-а-а…

Они выехали из города, и «Икарус» помчался по бугристому шоссе. С обеих сторон потянулись в беспорядочном строю перепачканные танки и бочкообразные жилые вагончики-ЦУБы с копошащиеся возле них людьми – это обустраивалась выведенная из ГДР воинская часть. Солдаты строили забор и тянули колючую проволоку. Над единственным одноэтажным строением вился дымок.

– Вот тебе и Паша-мерседес, – пробормотал кто-то громким прокуренным басом позади Шуры.

***

Слова Хамкамады о запрете на алкоголь были пустой формальностью, это понимали все, и она сама в первую очередь. Не проехал автобус и первых ста километров, как старшая группы, глядя бессмысленным взором в заоконный лесной пейзаж, прокричала:

– Храните деньги в «Инкомбанке»! Да здравствует независимость Татарстана и Приднестровская Молдавская республика! Виновата ли я, виновата-а ли-и я-а-а-а, винова-та-а ли-и я-а-а-а, чтоооо люююююблюююю!!!!

– Виновата ли я, что мой голос дрожал, – подхватил залихватски автобус, – когда пела я песню ему!

– Уууууу! – присоединился «Икарус» моторным ревом к людскому веселью.

Когда стемнело, обстановка в автобусе стала совсем уже райской. Все сорок человек – и семнадцатилетняя пэтэушница Лариска с профилем Толстого, и председатель профкома завода «Молот и серп» Рагозин по кличке «робот Федор», и даже старшая группы Ирина Хамкамада, все они превратились в одну большую семью-коммуну, в один большой спаянный организм.

Они летели на автобусе к своему счастью – долларам; они были пьяны, им было тепло и приятно. Потом пришла ночь – внезапная, как удар кочергой по голове…

***

Андрей Пикоян открыл глаза.

За окном «Икаруса» проплывали красивые пейзажи. Ну, здравствуй, свободная Украина. Вот ты и получила независимость. Вот ты и освободилась. Что, хорошо тебе стало? Получили головную боль на свою голову.

Головная боль.

Он сидел, скрючившись в икарусовском кресле и страдал. Вечная проблема: если накануне было хорошо, значит, на следующий день будет плохо. Если было очень хорошо, значит – будет очень плохо. Если же все было ве-ли-ко-леп-но, то утреннее пробуждение будет совсем поганым.

Голова раскалывалась, во рту была сухость, а под левым глазом ощущалось какое–то затвердение. Впрочем, под правым, кажется, тоже.

Андрей стал вспоминать.

Откровенно говоря, ехать ему не слишком хотелось. Все же, рост – сто восемьдесят пять, больше, чем у Тайсона, ноги длинные, да еще – ночные переезды, когда не поспишь толком.

Но уговорили.

Тем более, компания подбиралась хорошая: Шура, Полстакана, Лука. Можно было слегка расслабиться от работы, отвлечься от подруги, с которой в последнее время происходили стычки. Много о себе возомнила. Муж каратист. Нехорошо. И не понимает, что ситуация в экономике напряженная, стало быть и денег на нее он тратить может меньше. Да, что там, на нее – уже и на себя не хватает! В заводской столовой цены растут, а желудок требует. Профилакторий заводской тоже закрылся.

Короче, пошла на хрен!

Инженер-технолог комбината резино-технических изделий Андрей Анастасович Пикоян был, подобно Карлсону, живущему на крыше, мужчиной в расцвете сил и энергии. Он любил жизнь и еду, знал химию, боготворил классическую музыку, увлекался великой литературой (Бунин, Проханов, Куняев), обожал классическую живопись (в особенности – Джорджоне и Ботичелли), интересовался женщинами. Точнее сказать, не женщинами, а тем, что с ними связано. Любовью, так сказать. Вот и в путешествие на «Икарусе» он отправился, чтобы…

Да, мало ли, зачем?!

Полстакана говорил, что обычно в числе контингента присутствуют молодые упругие девицы с нетвердыми моральными устоями. А это хорошо.

Хо-ро-шо!

Вот и поехал.

Он сидел рядом с Лукой, с которым близко сошелся на почве музыки в бытность того заведующим заводским клубом. Вообще, конечно, творческому интеллигентному человеку трудно найти понимающую душу. Бабы, например, хотят только одного – денег. Из-за этого и с первой женой пришлось расстаться.

Мани, мани…

Оперу она не любила, и когда Андрей в очередной раз стал петь ей «О, Маритана, моя, Маритана!», просто вышла из комнаты, сославшись на головную боль.

Дура! Пришлось жениться на другой – скоро и пополнение семейства ожидается…

Впрочем, если копнуть, то у многих жизнь семейная не сложилась. Даже у мелюзги вроде слесарей. А почитать биографии великих людей; что писателей, что поэтов, что художников, что музыкантов? Сплошные разводы! Магомаев развелся, Паваротти трижды женат, Соткилава…

Про Соткилаву ничего не известно, но это еще ничего не значит. Вернее, значит это одно – надо ехать. Дело не только в девках. Заодно и осмотреться, разведать: вдруг, действительно, дело стоящее и выгодное? Завод, похоже, закрывать будут, козлы! Это все гайдаровские штучки. Мать с отцом открытым текстом говорят, что он агент Запада, как и Ельцин с Горбачевым. При Сталине такого не было: и цены снижались, и заводы строили, и науку развивали.

Пикоян не любил коммунистов, ненавидел Ленина (в отличие от мудрого Сталина), но и нынешние правители вызывали в нем омерзение. Он следил за политикой, и имел собственный взгляд на происходящее. Испытывал интерес к Жириновскому. Совсем недавно, 17 марта, в годовщину референдума о сохранении СССР, участвовал во Всенародном вече-манифестации, которую в Новозаборске поддержали работники цеха презервативов, и даже призвал заводчан чаще покупать газету «Советская Россия». Впрочем, этим его вклад в борьбу с антинародном режимом закончился. Все же, главным оставалось духовное самосовершенствования.

В поездку кроме бутылок любимого «Ливенского» взял еще и пару книжек детективщика Чейза – нельзя было терять интеллектуальный уровень. Читать, однако, пока не удавалось, поскольку сразу, еще, когда выезжали на «Пазике» из Новозаборска, приняли дозу. Перед отъездом из Глупова чуть-чуть погуляли по нему, и приняли еще. Лука расклеился и принялся рассказывать фантастические истории про светящееся растение в своем сарае.

Потом добавили уже в «Икарусе».

Позади Полстакана, помнится, сидела молодая девка.

Кажется, звали ее Лариской.

Тут Андрей начал в воспоминаниях путаться.