– Сам не дыши! – огрызнулся Голубой.
Он чувствовал себя отвратительно: и страшно, и неудобно на корточках, и измазал руки в липком помете кур, принадлежащих семье Бедотовых. Колени тоже угодили в помет – это чувствовалось по намокшим галифе. В доме Бедотова глухо завыл томящийся в весеннем одиночестве кот Маркиз.
Друзья припали к земле.
– Полезли дальше, – просвистел Золотарь.
В окне дома №1 горел свет за занавеской, и слышалась фортепианная музыка. Пьяный голосок Луки Букашенко на ужасающем английском следовал за мелодией битловской «Естедей». Здесь все было так, как и ожидалось.
За забором Букашенко стоял киоск.
Теперь начиналось самое сложное.
Главной опасностью были запертые внутри вислоухие ублюдки Баобабского. Но с ними Золотарь постарался разобраться накануне вечером. До этого он несколько дней прикармливал безмозглых тварей кусками мяса, а нынешним вечером нашприцевал отборные куски конфискованной телятины раствором димедрола. Твари должны были дрыхнуть. И они действительно не подавали ни звука. Пустырь вокруг киоска был темен, тих и пустынен.
Судьба строения была предрешена.
Они торопливо стали лить бензин на металлические стенки. Не прошло и пяти минут, как место стало напоминать бензозаправочную станцию. Они вылили остатки и привалили полиэтиленовые канистры к киоску – те должны были сгореть вместе с ним.
– Давай спички! – протянул руку Золотарь.
– Какие спички?
– Которыми зажигают, в рот тебя!
– Нет у меня спичек. Я ж не курю…
– Как нет? Я ж тебе говорил!
– Ничего ты мне не говорил.
– Говорил! Мне-то нельзя их таскать с собой – если поймают, могут поджог припаять, а тебе, можно. Ты же – мент!
– Я милиционер, а не мент! – обиделся Голубой. – А про спички ты мне ничего не говорил, не бреши!
Золотарь выругался.
Что же делать?
Придется идти за спичками.
– Жди меня, я скоро приду! – пробормотал он в ухо напарнику.
– Ты, что? Я с тобой!
– Не мочись, паря, я скоро вернусь!
Он проворно пополз вдоль забора.
***
Голубой со страхом смотрел ему вслед.
А если застукают возле киоска?
Бензин, канистры…
Запросто могут пришить поджог.
Ему стало жутко. Если посадят, то уголовники не дадут ему житья. Он живо представил, как он заходит в камеру, как татуированные убийцы заламывают ему руки, нагибают его, стаскивают штаны… В животе Голубого похолодело, сердце тревожно и сладострастно затрепетало, в штанах что-то зашевелилось…
Надо перебраться подальше от киоска, пока не вернется Витька!
Голубому вдруг пришло в голову забраться на дерево, которое росло по улице Второй Советской напротив общежитского барака. Он там уже и раньше бывал. Иногда темной осенней ночью с дерева можно было увидеть в открытое окно второго этажа Нельку Тримбублер из девятой квартиры. В квартире кроме нее проживали еще папаша-пенсионер и его скрюченная жена.
Вдруг Нелька не спит, а сидит голая перед окном и курит?..
Голубой ловкими бесшумными прыжками добрался до дерева.
Сердце бешено колотилось.
Эге! А окошко-то ее – горит!
На улице стояла могильная запредельная тишина.
А если вскарабкаться? А? С его-то силушкой это нетрудно!
Голубой с неожиданным проворством полез по выщербленной кирпичной стене барака. Дело-то простое, оказывается…
Он добрался до окошка и медленно поднял голову к стеклу. Шторы не были закрыты. То, что милиционер увидел, заставило его испытать нечто вроде экстаза. На кровати, стоящей у стены, лежала совершенно обнаженная Нелька. Дочь пенсионера Тримбублера разметалась в жаркой августовской ночи, выставив на обозрение Голубого свои худые девичьи прелести.
– Вот это, да! – промолвил он, облизывая разом высохшие губы. – Здорово!
Тут с ним совершилось от волнения такое, о чем он впоследствии не мог вспоминать без стыда, и, которое, однако, было так приятно…
***
У киоска растерянный Золотарь осматривался по сторонам. Приятеля не было. Неужели удрал Пичуга? Одному чиркать спичкой было опасно – если заметят, некому будет отмазывать. Золотарь торопливо соображал, что же предпринять? Фитилек бы сделать… А из чего? Нужна веревка. Веревку можно смочить в бензине. Бензин-то, бля, выдыхается! Высохнет, и никакого пожара не будет, твою мать!
Золотарь начал озираться в поисках веревки. Во дворе военного пенсионера Букашенко веревки висели – на них старик вместе с сыном-пианистом развешивали белье. Если эти использовать?
Со стороны общежитского барака раздался шум. Словно что-то сбросили на землю. Тяжелое что-то.
Золотарь обмер.
Оттуда, где раздался шум, некто с тяжелым дыханием побежал в его сторону. А тьма-то какая, черт побери!
Нечто приблизилось, и оказалось другом-подельником.