Дерево, или По ту сторону Зла и Добра

– Только вот музыку у себя часто включает не нашу, – продолжил Николай Филиппович. – Забугорную.

– А он откуда знает про музыку, скотобаза?

– За стенкой от тебя его каптерка. Слышно. А к тебе, говорит, всякие ребята приходят, и начинают наяривать.

– Правильно: я же должен работу проводить. Ансамбль создаю, папа! Я же – завклубом. Это тебе не вирши строчить, бумагу переводить!

– Это хорошо, что ансамбль. А вот, он говорит, что песни вы там играете иностранные. Нет, говорит, чтобы – наши патриотические, там, типа, соловьи, соловьи, не тревожьте, понимаешь, солдат.

– Факен!

Младший Букашенко, надо сказать, когда принимал определенное количество алкоголя, начинал использовать иностранные слова, и хлесткий рокерский посыл «Fucken!» означал в его устах, что собеседнику лучше почтительно замолчать. Отец, однако, был не в ладах с современной музыкальной терминологией:

– Какой-такой еще «факел»? Он ведь служил в колонии. Тюремщик. А ты: «факел». Донесет ведь!

– А ты почем знаешь?

– Так он и рассказал, что когда на завод твой пришел, то сразу в первый отдел обратился: мол, нужны помощники?

– Качум!!!

– Ему, говорит, отказали, но, он все равно… А ты какую музыку играешь? Рок свой поганый. Да на работе всего по три часа бываешь в день, журнальчики всякие паскудные типа «Огонька» читаешь. Коротича. Что, я не знаю? Он все рассказал!

Лука растерялся. На работе, да, делать особенно нечего, поэтому приходится коротать время за прессой из библиотеки заводской.

– Мы ведь тихо играем, – примирительно произнес Лука. – Ансамбль…

– «Ансамбль»! Знаем мы, какой ансамбль. Доигрался! Вчера драка в очереди за булками на Ленинском проспекте была. А ты – «ансамбль»! И твой Конищенко без очереди ко мне лезет! Творог – сорок один рубль, колбаса – тридцать один, понимаешь! При Сталине драк в очередях не было. Скоро, как в Америке голодать будем. Как доктор Хайдер загибаться.

– Какой еще Хайдер?

– Тьфу! Неужели не слыхал?

– Не плюй в колодец, папа.

– А про него такие хорошие стихи сочинил поэт Колчин. Тоже, поди, не слыхал? Еще в восемьдесят седьмом году ему посвятил. Вот, послушай: «Когда на земле тревожно, мысли налиты свинцом, радостно жить невозможно рядом с поникшим лицом…»

– Ой, ну не надо!

– Надо! Правду не скроешь! «Доктор Хайдер, ты остро чувствуешь времени пульс. Вечным кричащим вопросом станет твой подвиг пусть!»

– Папа, – взмолился Лука, – ну зачем это в Новый Год?

– Он простой американец… «Что миру несет Америка? Что людям дает она? Ядерную истерику, иль мудрость людского ума?» Понял? А ты все музыку ихнюю слушаешь, о виски поганом мечтаешь.

– Какое виски, папа, ты что? Музыканты всю жизнь портвешком пробавлялись, папа! А теперь «Наполеон» стоит двести пятьдесят – бутылка.

– Русскую надо пить, Лука, вместо «наполеонов»! Бери пример с родителя – кроме беленькой, шила да собственных напитков ничего не употреблял, оттого и жив до сих пор. Мог бы и сам научиться изготавливать. Скажи спасибо, что хоть родитель достает!

– Спасибо! – с чувством горькой обиды ответил Лука.

Внутри начинало закипать. Вот тебе и папа родной! Как всегда норовит обгадить. И главное – в душу плюет в смысле музыки. Бескультурный солдафон! Шилом (по-подводному, спиртом) хвастается…

Позор!

Они помолчали, прислушиваясь к организмам.

В желудке и голове нарастало тепло. Было очевидно, что кислотно-щелочной баланс находится на пути к достижению гармонии. Между тем в приемнике женский голос произнес:

– Идея о путешествии тела Ленина по странам мира приобретает новых сторонников.

– Что такое? – выпучил глаза Букашенко-старший.

– Дефицит российского бюджета может быть сокращен за счет доходов от демонстрации тела Владимира Ульянова. По оценке экспертов, в случае вывоза его в различные страны наподобие передвижных музейных экспозиций, страна может получать в год до трех миллиардов долларов.

– Что с талонами неотоваренными делать? – невпопад спросил Лука. – Мыла надо бы поднабрать.

– Они что, с ума посходили? – взвыл отец, стукнув кулаком по столу. – Ленина возить и показывать! На святое руку подняли! Не хватает денег – пусть печатают!

– Так его ведь и так показывают.

– То в Мавзолее, дурак!

Лука набычился.

Алкоголь продолжал действовать, переводя его из фазы довольства в фазу озлобления. Ему уже – тридцать семь, на заводе обращаются «Лука Николаевич», директор руку пожимает, имя как у апостола, а тут…

Теперь он был готов уже не поддакивать отцу, а возражать. Тем более при таком отношении.

Дурака нашел!

Вместо того, чтобы сходить за мылом, пока его еще не расхватали, обзывается!

– От дурака слышу! Ленин, Ленин… В Бога веруешь, сам говоришь, меня Лукой назвал, а Ленину поклоняешься. А он – я в «Огоньке» читал – против церквей был. Святых отцов приказывал расстреливать. Я читал воспоминания Крижановского, так знаешь, что тот писал? Что стал жаловаться Ленину, мол, у меня душевный кризис. Так знаешь, что Ленин сказал?

– Молчи, молчи!

– У каждого, говорит, человека бывает кризис. Я, говорит, до пятнадцати лет был очень религиозен. А потом кризис случился. Снял крест, плюнул на него, и забросил. Так-то, папа! Читай «Огонек», «Московские новости»!

– Вот и говорю, что ты ельцинист проклятый! – крикнул, выходя из себя, Николай Филиппович. – Из-за тебя да Коротича Союз развалили!

– Факен! Союз не трогай!

– Такие как ты, волосатики-полосатики, все развалили. Ленин им не нравится! Сталин не хорош! А Иисус Христос, чтоб ты знал, был вообще первым коммунистом!

– Ну, батя, ты даешь! А кто ему партбилет выписывал?

– Я партбилет никогда не выброшу! В могилу унесу, а не отдам! Выкуси! Ты почитай его, почитай Евангелие! Он хотел, чтоб не было богатых. И Ленин того же хотел. И Сталин! А жиды его распяли!