Русский Рокамболь

– Да объясни ты мне отчего. Что такое там у тебя случилось?

– Этого я не могу тебе сказать, Соня, ей-богу же, не могу!

И она опять залилась слезами.

Софья Николаевна с удивлением и тревогой поглядела на сестру. Она знала или, вернее сказать, чувствовала, что со стороны Наташи тут нет каприза или упрямства.

Вероятно, случилось что-нибудь важное. Уж не обидели ли ее там? Нет. Если бы обидели, то зачем ей скрывать тогда от нее, от лучшего и единственного друга. Она прекрасно знает, что в ней, как в старшей сестре, заменяющей ей мать, она всегда найдет посильную защиту и утешение. Что же это такое? Что заставляет ее так упорно молчать, какая тут тайна?

Она еще раз поглядела на сестру; глаза их встретились, но в заплаканном взоре Наташи она прочла только трагическую решимость молчать и вместе с тем мольбу.

Не сказав больше ни слова, Соня опять сумрачно нагнулась над машинкой, и снова, шумя, завертелось ее колесо.

Окончив строчку, швея, однако, как бы продолжая течение своих мыслей, сказала:

– Хорошо, нечего делать… я пойду сама… и все узнаю…

Наташа, всхлипывая, отвернулась к окну.

На другой день Софья Николаевна действительно собралась идти на работу вместо сестры, а ей задала урок на все время своего отсутствия.

Наташа приняла этот урок с радостью и всеми силами старалась сделать больше, чем приказала сестра.

Софья Николаевна ушла с мрачным и сердитым видом. Против обыкновения, она даже не простилась с сестрой.

Все это невыносимой болью отозвалось в сердце Наташи; но она все-таки была рада, что исполнила свою клятву, от которой, быть может, зависела участь любимого ею человека. Ее как-то укрепляла мысль, что она участвует, быть может, в очень великой тайне.

«Пусть Соня посердится, – думала она, – зато потом, когда все объяснится, то и она поймет все. Ей же тогда будет лучше!»

И Наташа, усердно склонившись над машинкой, стала мечтать о том, как все это устроится, как спадет мрак с этой тайны, как она будет графиней (согласно его обещанию) и как тогда хорошо будет жить у нее бедной Соне.

Софья Николаевна не возвращалась до шести часов. Наконец Наташа заслышала ее медленные, усталые шаги и бросилась к ней навстречу.

Сестра вошла угрюмо.

– Ну, чего ты фигурантничаешь? – прямо начала она. – О тебе спрашивала и сама графиня даже. Она очень удивлена, почему ты не пришла. Я спрашивала потом у лакея, не обидел ли тебя там кто-нибудь? Он только плечами пожал. Скажи мне, пожалуйста, что это за фокусы? А?

Наташа упорно молчала и отошла к окну.

Софья Николаевна начала упрекать ее в том, что она начинает вообще портиться, и вдруг с дрожью в повышенном голосе сказала ей:

– Ты не думай начать играть в любовь! Я тебе этого не позволю! Довольно и одной меня, пропавшей из-за этих мерзавцев! Если я тебя встречу с каким-нибудь мужчиной, то помни, я не пожалею тебя! Я тебя тут же на улице отделаю так, что век будешь помнить! Слышишь?!

Наташа и на это ничего не отвечала. Тогда Софья Николаевна накинула платок и вышла из комнаты за покупками. Она вспомнила, что Наташа в течение всего дня ничего не ела.

Из окна Наташа видела, как она перешла двор и в воротах встретилась с Андрюшкой. Молодая девушка побледнела как полотно, сама не зная отчего. Сестра даже и не предполагала о ее знакомстве с этим человеком, но тем не менее ей стало страшно. Она отскочила от окна и, сев на старый, закиданный лоскутками диван, закрыла лицо и горько заплакала.

Опасность

Сидя на диване, Наташа не видела, что происходило на дворе, а там происходило нечто знаменательное.

Столкнувшись в воротах с Андрюшкой. Софья Николаевна вернулась назад и пристально поглядела вслед Андрюшке, он также оглянулся, и глаза их встретились. Несколько мгновений оба поглядели друг на друга и потом, словно опомнившись, разошлись.

Когда Софья Николаевна вернулась домой, то она шумно бросила на стол покупки, скинула платок и, сев на кресло, слабо улыбнулась.

– Вот случай-то! – обратилась она к Наташе.

– Что такое? – тревожно спросила та, вскинув на нее заплаканные глаза.

Софья Николаевна продолжала улыбаться и покачала головой:

– Ты видела молодого графа?

Наташа вздрогнула и поспешно ответила:

– Нет.

– Представь себе! – заговорила Софья Николаевна. – Граф как две капли похож на этого красавчика подмастерья, который живет у нашего сапожника. Ты видела этого подмастерья. Его Андрюшкой зовут.

Наташа изменилась в лице, но сделала над собой страшное усилие и ответила:

– Я никакого подмастерья не знаю.

– А я его сейчас встретила в воротах, когда шла в лавку. Раньше я не видела так близко, а теперь увидала… Ну, знаешь, такое сходство, что даже поразительно, как могут люди быть похожи так друг на друга. Ты молодого графа-то видела?

– Нет! – тихо уронила Наташа.

– Красавец, – сказала сестра и опять задумчиво покачала головой.

Потом она вышла на хозяйскую кухню готовить ужин, а Наташа бросилась к окну.

Ее словно что-то притянуло к нему, и вот действительно она увидела Андрюшку, стоявшего напротив в дверях своей мастерской и устремившего на ее окно свои черные, мрачные глаза.

Заметив ее в окне, он махнул ей рукой, указав на подъезд черной лестницы.

Наташа бросилась вовнутрь комнаты, оторвала от старой выкройки кусок бумаги и огрызком карандаша, которым она метила белье, написала: «Теперь нельзя – часов в десять».

И, скатав бумагу в шарик, швырнула ее в окно.

Андрюшка сделал вид, что не замечает этой посылки, и, несмотря на то что Наташа делала ему усиленные жесты, перестал даже глядеть на ее окно.

Она уже хотела написать ему вторую записку, когда он медленно вынул из кармана какую-то монету и стал швырять ее на ладони; потом подкинул высоко и не поймал. Монета упала как раз около записки. Тогда он бросился и поднял то и другое.

«Какой он сметливый», – подумала Наташа.

Но в это время Софья Николаевна позвала ее в кухню ужинать. Было девять часов. Поужинав, Софья Николаевна, усталая после целого дня работы, легла спать; но так как вечер был чудный, то Наташа попросилась пойти посидеть за ворота, на что и получила разрешение.

Спускаясь с черной лестницы, она заметила в одном из переходов Андрюшку.