Брежнев: «Стальные кулаки в бархатных перчатках». Книга вторая

По опыту Суслов знал, что человек, долго шедший «наверх», придя туда, быстро «западает» на внешние атрибуты власти: славословие, чинопочитание и прочие «блёстки». В результате идея появилась как бы сама собой: превратить мастера дела в «мастера слова». До сего года «труды» Генерального ещё ни разу не издавались «в систематизированном виде». Так: речи в худосочных сборниках с материалами пленумов ЦК.

Михаил Андреевич знал, что «труды», изданные отдельной книгой, не только «проливаются елеем» на душу «автора», но и поднимают его авторитет в кругу соратников. Далеко не все члены Политбюро сумели «отметиться» «на литературной ниве».

Леонид Ильич не являлся исключением из общего числа «страждущих признания». До сего времени он не рискнул домогаться лавров писателя, дабы лишний раз не дразнить соратников. Однако, как удалось выяснить Суслову, Политиздат уже готовился издать книжку избранных речей Генерального секретаря: «рукопись» уже некоторое время находилась в издательстве – стараниями брежневских «спичрайтеров» и «толкачей». Они же – прежде всего, зав Отделом науки ЦК Трапезников – и «вдохновили» Леонида Ильича на поступок. А издание «собственного» труда в обход Политбюро и «главного идеолога» в момент неустойчивого равновесия сил, иначе, как поступком, и назвать было нельзя.

Вот на этом можно было сыграть! Суслов воспрянул духом: Генсек, безусловно, был заинтересован в одобрении им «самоуправства» по части литературных «поползновений». Ему наверняка пришлась бы по душе «благосклонность» главного идеолога. И тогда он обязан был бы оценить её должным образом. А что значит «оценить должным образом»? Только удовлетворением желания Суслова отметить его лояльность со всеми вытекающими отсюда преференциями.

Михаил Андреевич вызвал Новокрещёнова: «душа горела». И не в формате «пока свободою горим»: более приземлено и осязаемо.

– Пригласите ко мне директора Политиздата. Срочно. Пусть захватит с собой гранки книги Леонида Ильича.

Через сорок пять минут секретарь ЦК уже давал указания донельзя взволнованному «печатнику». Ещё бы не «взволнованному»: не каждый день вызывают в кабинет второго человека в партии!

– Вопрос издания труда Леонида Ильича – один из важнейших.

Вы принесли гранки?

«Политиздат» облизнул пересохшие от волнения губы.

– Да, товарищ Суслов.

Михаил Андреевич полистал материал, а затем пальцами измерил толщину будущего тома.

– Вношу уточнение: труд будем давать в двух томах. В двух томах – как-то солиднее.

– Да, пожалуй, – попробовал бы не согласиться директор.

– Второй том будет открываться…

Суслов заглянул в шпаргалку: подготовился к визиту.

– … речью Леонида Ильича на конференции европейских коммунистических и рабочих партий от двадцать четвёртого апреля шестьдесят седьмого года.

Издатель немедленно сделал пометку в записной книжке.

– Макет при Вас?

Директор щёлкнул замком портфеля. Михаил Андреевич придирчиво, на время отставив «фирменную» бесстрастность, обозрел макет.

– Цвет переплёта лучше дать зелёный.

(Переплёт намечался красного цвета).

– У трудов Ленина – корешки синего цвета, а у трудов Леонида Ильича будут зелёного.

«Политиздат» без труда подавил в себе изумление: не первый год в должности. Хотя никогда ещё на его памяти имя Брежнева не ставилось рядом с именем Ленина.

В обеспечение большей внушаемости контингента, Суслов поморозил глазами печатника. Ему нетрудно было сделать это: температура его взгляда редко поднималась выше нуля.

– Готовьтесь к тому, что у трудов будет продолжение. Поэтому нужно подходить к изданию, как к собранию сочинений. Вы меня понимаете?

Издатель кивнул головой: он вообще был понятливый.

– Поэтому должны быть цифирки, обозначающие порядковую нумерацию томов.

– Вас понял, товарищ Суслов.

– Какой материал предполагаете использовать для переплёта?

– Ледерин. Он прочный, красивый и на ощупь приятный.

– Ну-у… – почти одобрил Суслов. – Но для большей сохранности трудов… ну, и для большей… эстетичности, что ли… нужно сделать суперобложку. Такого же цвета, как переплёт.

Издатель неожиданно не согласился.

– Может, лучше будет сделать обложку двухцветной: основной тон – зелёный, но верх, примерно на одну четверть – белый?

Суслов задумался. В подобных мелочах Михаил Андреевич был удивительный педант – иногда куда больший, чем в делах действительно серьёзных и куда более значимых.

– Ну, что ж… Пожалуй… Давайте попробуем. Итак, с этим вопросом решили. Теперь что: тираж? Какой предполагается тираж?

– Ну…

Издатель замялся. Вопрос был действительно «интересным»: какой может быть тираж у «трудов» действующих политиков? Традиционные сто тысяч – чтобы полки книжных магазинов не пустовали. «Спасибо партии родной»: кабы не авторы от КПСС, чем бы «наряжали интерьер»?

– …Двести тысяч…

Словно почувствовав «что-то» в словах идеолога, «на свой страх и риск» гость удвоил тираж.

– Дадим пятьсот тысяч, – «приговорил» Суслов.

Приговор был окончательным, обжалованию и опротестованию не подлежал, но директор лишь в последний момент успел «прикусить язычок». А ведь чуть было не сорвался: «У нас не всякая художественная литература расходится такими тиражами!»

Взгляд Суслова уже стал императивным.

– Подписывайте книгу в печать – с учётом сделанных замечаний.

Понимая, что «приём окончен», директор поспешно вскочил на ноги.

– Минутку.

Издательский филей замер на середине пути.

– Дайте-ка мне ещё раз взглянуть на материал.

Михаил Андреевич пробежался глазами по датам последних речей.

– Так, двадцать пятое ноября: речь на Третьем Всесоюзном съезде колхозников. Декабрь…