За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга вторая

– Ну, что же Вы замолчали, капитан? Врите дальше!

После стакана командующий подобрел и взглядом, и голосом.

Пытаясь унять дрожь в голосе, Усиков робко откашлялся.

– Ну, принял он меня, значит. Я передал ему пакет… и он… разломал печати и начал читать письмо…

– «Разломал»»? – хрустнул горбушкой Кобылевский.

– Вот чтоб мне!..

Усиков истово перекрестился. Он говорил правду: атаман действительно разломал печати. Какие именно – другой вопрос.

– Дальше!

Усиков не смог скрыть вздох облегчения. Он вообще ничего не мог скрыть. Даже – принадлежности к контрразведке. Правда, её он не только не скрывал, но и всячески подчёркивал: других достоинств у него не было.

– Атаман читал письмо про себя… Но фразу о том, что Его превосходительство желает ему всех благ, он повторил вслух… Даже дважды…

Не отрывая от командующего приклеившегося к нему преданного взгляда, капитан приложил руки к груди.

– Клянусь всеми святыми, что так и было!

И это тоже было правдой – пусть и не всей, но правдой. Даже в количественном отношении: ведь атаман и в самом деле повторил адресованное ему «пожелание» дважды.

По причине ежедневно-ежевечерних заседаний Кобылевский уже не помнил содержания письма, с которым его ознакомил Чуркин – большой охотник до чужих лавров. Но и полковник, в свою очередь, уже не помнил всех нюансов эпистолы – по той же причине. Но зато оба они помнили, что письмо было составлено в любезных выражениях. Пожелание благ вполне могло затесаться между строк.

Поэтому Вадим Зиновьич спокойно «добил» второй стакан – и подобрел ещё больше. Не только лицом – но и к Усикову.

– Ну и?

Усиков вытянулся во фрунт.

– Ну, значит, поблагодарил он Ваше превосходительство за пожелание ему всех благ. Потом…

Виктор Терентьич запнулся: следовало быстро придумать оптимальную версию. В распоряжении у него было только мгновение. За это время его срочно должно было осенить или ударить: мысли приходили к нему лишь таким способом. И его осенило – или ударило: что может быть оптимальнее совместного распития водки? Как минимум – для командующего? И капитан решительно переступил черту, отделяющую прозу жизни от области ненаучной фантастики.

– Атаман предложил мне попробовать атаманской горилки! Ну, доложу я Вам, Ваше превосходительство: вот это – да! Кстати, Семён Васильич рассказывал мне, как его хлопцы вымачивают в ней свои знаменитые кожаные канчуки…

– Канчуки?

Вадим Зиновьич наморщил лоб.

– А: «Вий» Гоголя! Читал!

Усиков завистливо вздохнул. Имел на то полное право: в кадетском корпусе Гоголя проходили уже после того, как будущий капитан был исключён из учебного заведения с формулировкой: «за систематическую неуспеваемость и плохое поведение».

– Да-да, Ваше Превосходительство!

Плохая игра, в точном соответствии с рецептурой, затребовала хорошую мину.

– Именно у Гоголя! В этом… как его… в «Вие»! Кстати, пан головной атаман пытался уличить меня в невежестве, и хитро так спросил, мол, откуда это?

– Ну, и Вы?

Интерес генерала к третьему стакану уже значительно превышал интерес к показаниям Усикова. По причине отсутствующего – на себе – взгляда командующего, Усиков отважился на выкат груди.

– Ну, а я не только удивился, но и оскорбился! И то: какой русский офицер не читал Гоголя, а тем более этого… как его… «Вия»!

Усиков врал настолько убедительно, что временами ему самому начинало казаться, что говорит он сущую правду, и что именно так всё и обстояло в действительности.

– Ну, потом, уже за другой бутылкой горилки, мы с ним посмеялись над его рассказами о том, какие художества учиняют этими канчуками его умельцы над своими жертвами – вернее, над их задницами!

Упоминание задницы немедленно сподвигло командующего на поощрительную ухмылку: он ведь был генералом. Усиков не замедлил подработать Вадим Зиновьичу подобострастным хохотком. Почувствовав, что тремя стаканами – это только при нём – командующий уже достаточно подготовлен к восприятию более серьёзных домыслов, капитан перешёл в решительное наступление. На правду.

– Кстати, Ваше превосходительство, во время дружеского разговора атаман пожаловался мне на трудности в управлении войсками. Он сказал, что солдаты не желают воевать по причине систематической задержки жалованья. Он даже признался мне в том, что некоторые его части – как раз те самые, на которые мы рассчитывали в деле уничтожения группы «красных» – сильно распропагандированы большевиками.

Кобылевский и Чуркин обменялись изумлёнными взглядами.

– Да что Вы говорите?!

Покончив с изумлением – и заодно и очередным стаканом водки – Вадим Зиновьич сокрушённо покачал головой.

– Вот тебе и «пан атаман»!

– Так и сказал, Ваше превосходительство!

Усиков отреагировал моментально, ухватившись за фразу командующего, как за хвост жар-птицы. Ни один мускул не дрогнул на его лице: в этот момент он и сам верил в то, что «главный самостийник» иначе и сказать не мог.

Чуркин ядовито усмехнулся: самое время поработать на свою реабилитацию.

– Пытался создать у нас впечатление полной беспомощности, чтобы мы не рассчитывали на него!

– Похоже, что Вы правы, полковник…

Кобылевский вздохнул, и потянулся за бутылкой. Уже – за другой.

– … И в оценке намерений атамана, и в оценке его сущности… Похоже, Иван Антоныч напрасно делал ставку на самостийника…

Сейчас главное было – не опоздать с подтверждением – и Чуркин не опоздал:

– Полностью с Вами согласен, Ваше превосходительство!

Сокрушённо качая головой, Кобылевский донёс печаль до Усикова. Вместе с бутылкой.

– Может, Вы что-то недоговариваете, капитан? – нырнул он в глаза капитана. Осторожно – так, чтобы не удариться о дно. По причине незначительной глубины. – Может, было ещё что-то? А? Так Вы скажите – клянусь, ничего худого я Вам не сделаю… может быть.

«Ага, – ответил за Усикова его взгляд. – Не сделаешь ты! Так я тебе и поверил: сожрёшь – и не подавишься! Нет, уж, Ваше превосходительство: буду „лепить горбатого“ до конца – глядишь, не до моего, а до победного!».