По следам адъютанта Его Превосходительства. Книга вторая

Соглашаясь, Жора кивнул головой – и вынырнул взглядом исподлобья.

– А что означают эти цифры – двойка и пятёрка?

– А это – «двадцать пять», друг мой…

Лесь Богданыч выразительно поработал бровями.

– …процентов.

– Процентов?!

Жора так и замер с открытым ртом: он понял всё. Или почти всё. С трудом ему удалось «отработать» челюстями назад.

– Вы хотите сказать, что Леопольдыч сделал это, потому что… ну, что всё это – от сравнения пяти процентов и двадцати пяти?!

Федулов не стал уводить взгляд в сторону.

– Не буду Вас разубеждать, Жорочка. Не буду и не хочу. Да и нет в этом необходимости: Вы всё правильно оценили и расставили по местам.

– Но почему – двадцати пяти? Откуда эта цифра?

– От закона, – улыбнулся Федулов. – Уже тогда, в Киеве, по лицу Пинского я понял, что пятью процентами он не удовлетворится. Я нисколько не сомневаюсь в том, что сразу же после нашего ухода он позвонил своему другу в ГПУ и сообщил ему о том, что на подходе – огромные ценности. И ценности эти существуют в виде клада, за обнаружение которого ему по закону полагается двадцать пять процентов их стоимости! Вот Вам – двадцать пять процентов! Вы представляете, Жора: пять процентов – и двадцать пять! Есть разница?

Юноша удручённо вздохнул.

– Вот именно! – тактично обошёлся без назидания Лесь Богданыч: молодёжь – ещё научится! – Словом, дрогнула мелкая душонка Вашего приятеля. Я убеждён в том, что в путь вместе с нами он отправлялся, уже заручившись согласием ГПУ на получение двадцати пяти процентов! Он не возразил бы и все сто захапать – да без помощи дружка ему было не обойтись! Но и двадцать пять – это двадцать пять! И я совсем не исключаю того, что свои проценты он получил бы «в натуре»: при наличии «таких связей» сделать это – не проблема. Просто клад ещё до описи уменьшился бы на эти двадцать пять процентов – а всё «полагающееся ему по закону» Пинский, как честный советский гражданин, «пожертвовал» бы на нужды мировой революции. Ну, или ещё на что-нибудь в этом духе.

Подавленный несокрушимой логикой компаньона, Жора печально покачал головой. В процессе развенчания друга он только и занимался тем, что вздыхал, мрачнел и сокрушался. И не только – по молодости и неопытности. Вероятно, потому что только так и надо расставаться с иллюзиями.

– А зачем же, в таком случае, Вы приняли его услуги?

– А как бы я попал в погранзону? У меня таких знакомых нет!

И потом, есть такая поговорка: предостережён – значит, вооружён! Я «расколол» нашего «друга – и мог теперь спокойно действовать по своему плану. Главное заключалось в том, чтобы не дать ему понять, хотя бы ненароком, что я его давно уже «раскусил»… Ну, а бумажку эту я стянул у него, когда мы остановились на отдых у какой-то речки. Помните, он ещё предложил искупаться, так как пот с него катился уже не градом, а ручьём?

Впервые за время разговора Жора усмехнулся и покачал головой уже в ином контексте.

– Никогда бы на Вас не подумал… Значит, когда я отдыхал, Вы работали? А что навело Вас на эту мысль? Ну, проверить его карманы?

– Наблюдательность, – улыбнулся Федулов. – Я увидел, что он что-то царапает на бумажке – ну, и решил полюбопытствовать: прежде я не замечал у Пинского склонности к эпистолярному жанру. Думаю, Вы не станете упрекать меня в неблагородном поступке?

Юноша усмехнулся.

– У меня много недостатков, Лесь Богданыч, но в их числе никогда не значилась чёрная неблагодарность…

Федулов мягко положил свою ладонь поверх Жориной.

– Я рад, что не ошибся в Вас. Ну, так вот… Прочитал я эту бумажку, и подумал: «Не такой ты, оказывается, умный человек, каким хочешь себя выставить. Другой-то давно избавился бы от этого компромата». А он сохранил! Может, по забывчивости: сунул в карман – и забыл. А может, и намеренно: глянет на цифры – и словно елей по сердцу растекается… Ну, и…

– А если бы Вы не нашли этой бумажки? Что тогда?

Федулов равнодушно пожал плечами.

– А ничего! Это ведь только подтверждало мои предположения. В любом случае, всё открылось бы на месте. «Ложный аэродром» для того и создавался, чтобы обмануть противника, заставить его раскрыться и дать мне время сориентироваться в обстановке. Проще говоря, попытаться «дать дёру»! Ну, или хотя бы интеллигентно «отмазаться»!

Лесь Богданыч перевёл взгляд на часы, потом и на солнце – и покачал головой.

– Заболтались мы с Вами, друг мой – а за нами наверняка уже снаряжена погоня. Так, что, пора в дорогу. Но теперь мы пойдём другим путём: боюсь, что там, откуда мы пришли сюда, нас уже ждут «товарищи».

Он перевёл взгляд на чемодан.

– Мне уже не осилить этот вес, Жорочка… А идти нам – ой, сколько много километров!..

– Нет проблем, Лесь Богданыч!

И Жора решительно взялся за чемодан.

– Ну, а Вам остаётся вещмешок. Надеюсь, там не запас провианта в дорогу?

Федулов рассмеялся.

– Нет, мой юный друг: его содержимое ничем не отличается от того, что находится в чемодане – разве стоимостью…

– Меньше, – понимающе кивнул головой Жора.

– Больше! – обошёлся без кивка Лесь Богданыч.

Юноша отвесил челюсть: неужели есть что-то масштабнее того, что ему уже довелось увидеть?! Но челюсть провисала недолго: Юра уже понял, что Федулов – не из тех людей, кто набивает себе цену.

– Верю Вам на слово, Лесь Богданыч… Очень хочу верить!

Федулов улыбнулся.

– И правильно делаете! Тогда – в путь!

Подхватив вещи, кладоискатели углубились в лес в направлении, известном только Федулову. Через несколько минут могучие стволы деревьев и густой подлесок скрыли их фигуры, сгибающиеся под тяжестью груза. Но своя ноша, как известно, не тянет. Особенно – такая…

Глава сорок восьмая

– Что это такое?!

Начальник генерального штаба армии Его Величества никогда ещё не видел своего шефа в такой ярости.

– Я Вас спрашиваю, сэр Генри, что это такое?

Палец военного министра ткнулся в какую-то бумагу на его столе.

Дорабатывая лицом, генерал Уилсон растерянно пожал плечами: он не знал, что отвечать. Не ответишь же министру, тычущему пальцем в бумагу, что это – бумага? Это будет смешно – но ненадолго и только для сэра Генри. Потому, что дальше смеяться будет один только сэр Уинни, а сэру Генри придётся выражать эмоции уже другим, менее приятным способом. Да и эмоции будут другими – ещё менее приятными, чем способ их выражения.