СТАЛИН ЖИВ! Пятьдесят третий… и дальше

– Но в руководстве партии были дворяне! – «частично утешил» его Браилов. Хотя, может, и «подсыпал соли» – это, как поглядеть. «Прежний Сталин» всегда смотрел одинаково: как хищник – на «звено пищевой цепочки». Даже, если «виновник» и «не умышлял». Как сейчас Браилов, например, уже «взявшийся за список». – Красин, Чичерин, Дзержинский, Коллонтай… Даже Котовский – из разорившихся дворян! А Молотов?

– Молотов всегда утверждал, что он – из мещан, – «взял частичный реванш» Хозяин. За это говорило чувство удовлетворения в его голосе. Вместе с голосом говорило. Но Браилов «не одумался».

– А я ещё в Берлине читал секретные досье, и там «чёрным по белому» было написано: «Вячеслав Молотов – потомственный дворянин из рода Скрябиных».

– Кстати, насчёт Берлина…

Хозяин решительно «щёлкнул переключателем»: его утомило «присутствие ноги» Семёна Ильича «на больной мозоли».

– Вы и в самом деле работали в Главном управлении имперской безопасности? Или от него – на периферии, так сказать?

– В самом деле.

– И чем Вы там занимались? Лично Вы?

Семён Ильич «пошёл» глазами.

– Ну… всем понемногу, товарищ Сталин. Но основной моей специализацией была Западная Европа. Точнее, Франция и Бенилюкс. А после их капитуляции меня перевели на британское направление.

Сталин прищурился, явно опять подключая к диалогу свою феноменальную память.

– Да-да, я припоминаю доклады Берии и Голикова по этим районам… Помню, я тогда ещё отметил не только качество информации, но и высокий уровень информатора. Вероятно, это была Ваша информация.

– Ну, в том числе, и моя, – великодушно «поделился лаврами» Семён Ильич. – Хотя, наверняка, у Вас были и другие источники.

– Разумеется. Но сведения о нападении Гитлера на Францию через Люксембург, в обход линии Мажино…

Паузой и бровями Хозяин предоставил Браилову право закончить фразу и тот не стал отказываться.

– Моя работа, товарищ Сталин.

– А информация о Гляйвице?

– Тоже я, товарищ Сталин. Правда, там помог случай, ведь Польша не моя зона: Мюллер заинтересовался техническим оснащением гляйвицкого участка границы. Точнее, его интересовало, участвовали ли французские службы в обустройстве этого участка, и чем именно. Так я и узнал о готовящемся нападении.

Браилов помедлил – и осторожно «выглянул из окопа».

– Я сообщал в Москву и о нападении Гитлера на Союз…

– Вы сказали, Мюллеру понадобился Ваш совет?

Хозяин решительно «не услышал» собеседника. И Семён Ильич понял, что «торпедировать» вопрос нецелесообразно и даже чревато. Правда, он и не умышлял «ничего такого»: в целом он «правильно понимал политику партии и правительства». И осведомлённость о дате он не смешивал с неудачным «стартом кампании». И, как специалист, и как «всего лишь» мыслящий человек, он не сводил понятие «внезапность» к одному лишь «знал – не знал». Потому что, «внезапность» – категория стратегическая. Множество компонентов образует её. Тут – на любой вкус: и шестикратный «недоучёт» сил противника Генштабом; и незнакомство с новой тактикой немцев, пусть она и являлась старой тактикой Красной Армии; и полностью отмобилизованные войска противника – при отсутствии таковых у Красной Армии; и их развёртывание на границе с СССР «по всем правилам науки и техники».

Да и сама дата «хромала»: тот же Зорге «постарался». Начиная с сорокового года, он называл в своих донесениях, минимум, четыре даты начала войны – и все подавались, как достоверные! Поэтому начальник ГРУ Голиков имел все основания дать такое заключение: «деза».

И коварство будущих союзников тоже охватывалось понятием «внезапность»: «те ещё» были «дружки». Так, осенью тридцать девятого года, во время советско-финского «выяснения отношений», Англия вместе с Францией уже изготовились оказать «интернациональную помощь» Финляндии посредством оккупации Мурманска и Архангельска! А на третью декаду июня сорок первого Англия планировала бомбардировки нефтепромыслов и районов Баку, Грозного и Майкопа! И это не было «уткой»: Браилов лично знакомился с документами, подтверждающие эти намерения премьера Черчилля! Вот и не учитывай после этого «нюансов»!

Не валил Браилов «до общей кучи грехов» Хозяина и заявление ТАСС от четырнадцатого июня: никого в армии оно не «дезориентировало». Потому, что как можно «дезориентировать» тех, кто по Уставу обязан быть в постоянной готовности выполнить служебный долг?

Такими же «убедительными» он полагал и доводы «объявителей мобилизации»: ну-ка, перебрось за одну неделю к границам из глубины страны хотя бы пару стрелковых дивизий! Это же какая морока: «сняться» с места, погрузиться самим, погрузить технику и оружие, проехать по железной дороге без «зелёного света», разгрузиться, подтянуть тылы, выдвинуться и развернуться! Тут и месяца было бы мало! Вон, переброска пяти армий с Дальнего Востока в западные округа велась, аж, с марта сорок первого – и в июне многие части вступали в бой прямо «с колёс»!

Поэтому Семён Ильич интересовался «не с намерением», а «в контексте беседы». Да и как интересовался: лишь «приподнял завесу» – и тут же её опустил. Ведь то, что для других было уже историей, для Хозяина оставалось… лакмусовой бумажкой. Как минимум, в том числе…

– Это какому Мюллеру? Начальнику гестапо?

Семён Ильич не мог не поблагодарить Хозяину «за чуткость и понимание», с которыми тот «всего лишь» игнорировал его «бестактность». Разумеется, глубоко в душе: не хватало ещё «развивать тему», пусть и таким способом!

– Ему, «родимому», товарищ Сталин.

– А с кем из главарей рейха Вам приходилось встречаться?

Здесь Браилов посчитал необходимым смущённо потупиться. Так, как обычно поступают те, кто готовит аудиторию к бурным аплодисментам в свой адрес.

– Ну, «главарей» – это громко сказано… Я был слишком незначительным человеком для того, чтобы встречаться с вождями рейха. Из числа вождей я встречался с одним лишь Мартином Борманом, заместителем фюрера по партии. Но с теми, кто, так или иначе, касался вопросов разведки, я, конечно же, не только встречался, но и работал.

– Например?

– Ну, например, с Гиммлером. Несколько раз я выполнял его личные поручения. С Кальтенбруннером приходилось встречаться значительно чаще. Некоторые задания я также получал от него лично, правда, обязательно ставил в известность об этом руководство.

– Кого именно?

– Шелленберга. Вальтера Шелленберга, бригаденфюрера СС и начальника Шестого отдела РСХА – заграничная разведка.

– А как Вы сошлись с Кальтенбруннером?

Семён Ильичу сейчас бы зардеться от смущения: ну, как же – приобщили «к числу и к лику», а он вместо этого дрогнул, пусть и в душе.

Хозяин был в своём репертуаре. Да и шутка его – тоже: с двойным дном. Не то хвалит, не то «берёт на карандаш». В прежние времена «второе дно» его «шуток», чаще всего, оказывалось для адресата земляным. Так, что, если Хозяин сейчас брал «реванш» у Браилова за дату, то он, таки, взял его. И лишний раз он выказал своё непреходящее умение: замечать, «не замечая».

При таких условиях, да ещё в режиме цейтнота, когда Хозяин буквально истязал его ироническим взглядом, Семён Ильич решил, что правильнее всего будет усмехнуться и поддержать «шутку». То есть, развить её в шутку, уже без кавычек.

– «Сошёлся»?.. Можно и так, но правильнее иначе: он искал… и нашёл.

– Кого?

– Надёжного человека, каким он его представлял себе. Потому что бытие определяло сознание: в Главном управлении все боролись против всех. Все фюреры. И каждый из них преследовал личный интерес. Так было с Гиммлером, в формальном подчинении у которого находился Кальтенбруннер. Так было с Борманом, к которому Кальтенбруннер стал тяготеть позднее. Так было с Мюллером, с Шелленбергом – со всеми, кто имел доступ к информации стратегического характера. Так я и угодил в поле зрения Кальтенбруннера. Он даже предложил мне стать его помощником.

– Сам предложил? – добавил загадочности усмешке Сталин.

– Сам.

– Ещё один довод в пользу Лаврентия! – вроде бы рассмеялся Сталин. – Ну, я понимаю, когда агента засылают с красивой «легендой», чтобы обеспечить ему местечко повыше и потеплее. Но, когда агент сам добивается этого местечка?! Даже не столько добивается, сколько отбывается от него?! Наверно, Вам очень пришлось для этого постараться? И сколькими Вы за это заплатили?

Лишний раз Сталин доказал, что он не был бы Сталиным, если бы так легко «отпустил» собеседнику вольность. Поэтому он с таким усердием топтался на вопросе, а заодно и на душе собеседника.

Семёну Ильичу срочно требовалось активизироваться «по линии обращения в шутку». И это мероприятие желательно было совместить с «явкой с повинной».

– Ну, я точно не считал, товарищ Сталин… Не без этого, конечно… Но они могут утешиться тем, что пали не зря. В борьбе, всё-таки. Не напрасно, то есть.