СТАЛИН ЖИВ! Пятьдесят третий… и дальше

– «Созвонится с руководством»… А оно что: медицинский консилиум? Или Игнатьев – не министр и начальник охраны, а так: «погулять вышел»? «Велел ждать»… Это вместо того, чтобы немедленно выслать сюда врачей!

– Т-с-с!

Старостин испуганно покосился на входную дверь.

– Чего ты трясёшься? – не изменил иронии Браилов. Не мог изменить, даже, если бы и захотел. – Никого там нет, и в ближайшие часы не будет. Сам ведь знаешь, как у нас любят «увязывать и согласовывать»!

Старостину и не пришлось стараться для того, чтобы сделать ещё более страхолюдные глаза: сами сделались. В его понимании всё сказанное Браиловым «заслуживало внимания» – соответствующих органов – этак лет на десять лагерей, минимум.

В напряжённом ожидании прошло не менее полутора часов. Браилов не беспокоился по поводу самочувствия Хозяина: тот обязан был «самочувствовать» себя хорошо. Ведь Семён Ильич отработал не по инструкции МГБ, а по Лю и Вернеру. Правильно, то есть, отработал: не как чиновник в белом халате, а как врач. Досрочное пробуждение Хозяина было исключено. И не только потому, что это нарушило бы сценарий: снотворное – не в укор патриотизму – «происходило» не из советской аптеки. Тем более, не из той, что за ближайшим углом, в которой предпочитал «самолечиться» Хозяин.

Поэтому сейчас Браилов полностью сосредоточился на грядущих событиях. А в том, что они последуют – и очень скоро, то есть, в точном соответствии с замыслом «режиссёра» – он ничуть не сомневался. Конечно, Семёну Ильичу желательно было бы обзавестись надёжным союзником, но Лозгачёв – единственный таковой из всей охраны, да и то в перспективе – пока ещё «не созрел» для откровенного разговора…

К исходу девяностой минуты с окончания разговора Старостина с Игнатьевым, наконец, раздался долгожданный звонок. Старостин, в продолжение всего этого времени «барражировавший» в непосредственной близости от телефонного аппарата, трясущейся рукой схватил трубку.

– Подполковник Старостин! – голосом, дрожащим подстать руке, доложился он. Правильно доложился – и по форме и по существу. Всякие «Алло!» и «Слушаю Вас» были исключены априори. Сюда, на Ближнюю дачу Хозяина, «человек с улицы» позвонить не мог даже теоретически. Этим телефоном пользовались лишь те, кому это было положено по должности: руководители партии и государства, а также непосредственное начальство из Управления охраны.

Глаза всех присутствующих устремились на обескровленное лицо Старостина.

– Да… Да…

С каждым новым «да» тональность голоса подполковника всё больше менялась с мажорной на минорную.

– Я понял, товарищ министр… Да… Так точно: будет исполнено…

В трубке давно уже гудели гудки, а Старостин всё ещё дрожал с ней в руках, словно контуженный. Браилов усмехнулся, даже не пытаясь маскировать усмешку: события развивались точно по плану. Теперь уже он не исключал того, что и Игнатьев, в последнее время набравший силу, не был зрителем в этом «действе». Даже в качестве «последней спицы в колеснице»: и без последней – всё равно некомплект.

– Ну, что он сказал?

Лозгачёв непочтительно дёрнул Старостина за рукав кителя. Тот даже не стал вздрагивать: надрожался за разговор.

– Министр сказал… что… он не смог дозвониться до товарища Маленкова… Велел ждать…

– Опять ждать! – взорвался честняга Лозгачёв. – Чего ждать? У моря погоды? Пока товарищ Сталин не… это самое?! И какого хрена он звонил Маленкову, когда надо было звонить врачам?! Да положи ты трубку на место!

В манере, далёкой от начальственной, Старостин тут же водворил трубку и даже по ошибке вытянул руки по швам. Пусть на какое-то мгновение, но вытянул.

– Ну, что будем делать?

Глаза Лозгачёва метались от одного лица к другому. Бутусова, Рыбин и Туков честно отводили глаза в сторону: ну, вот, не мыслители они были. Если бы Лозгачёв приказал, кого привести – и даже «привести в исполнение» – другое дело, а так… Пока Лозгачёв «совершал обход глазами», Старостин оперативно вспомнил, что он – начальство, и первым, хоть и неопределённо, пожал плечами. Уже как старший по должности: не в порядке ответа, а «руководяще указуя»:

– А что делать? Надо ждать. Придумывать что-то сейчас – на свою же задницу…

Резон в этих словах был, и немалый, но Лозгачёв уже рвался к мысли. Он перестал маячить, но не перестал работать начальником: ну, вот, вошёл в роль. А, войдя в неё, он первым делом «расстрелял глазами» Старостина.

– Чего? – не понял тот, по привычке скользнув взглядом по ширинке. Но «проблемное место» было в порядке. – Чего ты?

– Дозвонись до Маленкова! – жарко задышал ему в лицо Лозгачёв. – Сам, не дожидаясь, пока это когда-нибудь сделает Игнатьев!

Едва лишь услышав подобное предложение, Старостин моментально опозорил всех актёров «ужастиков». По части достоверности.

– Что ты, что ты?! Ты в своём уме, или нет?! Я, ничтожный сторож, маленький подполковник, буду звонить второму лицу в руководстве?! Вот так, вот, запросто?!

Лучше бы он этого не говорил: Лозгачёв совершенно забыл про Устав. Это позволило ему оскорбить ВРИО начальства не только словом, но и действием: он схватил подполковника за грудки.

– Да не запросто, Старостин! Не запросто: ты ведь – старший охраны! И случай – чрезвычайный! Кому ещё звонить, как не тебе?!

Намёк был даже не прозрачный: убойный. Но Старостин не хотел умирать: ни от намёка, ни от результатов самодеятельности. К «убою» он был явно не готов. А если намёк, что и «убил», то лишь последние остатки и без того гипотетического мужества у подполковника.

– Нет, нет и нет! – высокохудожественно замотал он головой. – И не проси! Я себе не враг! И никому из вас не позволю… в смысле… ну, быть себе врагом! Мне, то есть! Потому, что мне же первому и достанется «по первое число», а заодно и по все следующие! Скажут, ни хрена Старостин не умеет организовать работу!

В известном смысле он был прав: потому что это «скажут» было бы оргвыводом – со всеми «вытекающими» и «втекающими». И «вытекало» бы исключительного из одного Старостина, пусть даже без кавычек и всего лишь в штаны. Но Лозгачёва было уже невозможно убедить, и он презрел не только доводы Старостина, но и его персону. Оплевал «руководство» взглядом, то есть. Для начала взглядом: потом уже шли не они.

– «Организовать работу», говоришь? Ну и гад же ты, Старостин! Сволочь и гад! Тряпка поганая!

И он смачно сплюнул аккурат на сапог подполковника-«гада».

Такого нарушения должностной инструкции подполковник стерпеть не мог. И то: если бы мимо, а то прямо на сапог!

– Да я тебе за такое… знаешь, что?!

Рука его скользнула по бедру, но сделала это, в лучшем случае, рефлекторно. Годами натренированный жест здесь, на даче Хозяина, носил, исключительно демонстрационный характер: сотрудники, находящиеся в доме, ходили без оружия – так, уж, было заведено.

– Ладно, будет вам петушиться, – поставил точку Браилов: уже было можно и нужно. Товарищи отработали свои роли на «пятёрку», и создали основательный задел для его творческой деятельности.

– А чего он? – по-мальчишески обидчиво выкрикнул подполковник, словно не ограничившись отведёнными рамками, но всё ещё «в пределах сценария». Для полного сходства не хватало только шмыгнуть носом и размазать кулаком по лицу выступившие слёзы. Но, «доработав эпизод», Старостин надул губы и отвернулся от Лозгачёва.

Последнего афронт ВРИО начальства совершенно не смутил подполковника. И не только потому, что начальство было ВРИО. Похоже, что он действительно был озабочен лишь тем, как помочь Хозяину.

– Семён Ильич, может, ты?

– Позвонить Маленкову? – не изменил усмешке Браилов.

– Да нет! – раздражённо махнул рукой Лозгачёв. – Что толку звонить? Я… в смысле… может, ты сам посмотришь товарища Сталина? Ты же врач!

Браилов на время отставил усмешку.

– Я ведь уже смотрел. При тебе. Забыл, что ли?

– Я не о том!

Лозгачёв буквально повис на рукаве у Браилова.

– Попробуй что-нибудь сделать! Ну, хоть что-нибудь!

– «Хоть что-нибудь»…

Семён Ильич пропустил на лицо немного скепсиса, который также рвался поучаствовать в творческом процессе.