СТАЛИН ЖИВ! Пятьдесят третий… и дальше

– Вообще-то, что-то подобное я предполагал с самого начала… Жду твоих распоряжений!

Семён Ильич удовлетворённо хлопнул подполковника по плечу: консенсус дошёл до точки. До той, за которой он уже переходил в фазу приказов. И Браилов не только не стал мешать переходу, но и ускорил его.

– Приготовь на всякий случай оружие: пистолеты, автоматы, гранаты. Пистолет – лучше браунинг – держи при себе.

– ???

– Думаю, пригодится.

Лозгачёв с готовностью кивнул головой.

– Как только «кухонный наряд» вернётся, немедленно двигай в «оружейку»!

Лозгачёв перевёл взгляд на Хозяина. За санкцией. И правильно: одно дело, если бы вождь работал деталью интерьера – и совсем другое, когда он присутствовал при инструктаже. И, судя по выражению его глаз, не одними ними, но и мозгами тоже.

– Выполняйте, – смежил веки Хозяин. – Рад, что Вы оказались верным человеком…

– Товарищ Сталин, да я за Вас…

Расшифровать «готовность» не удалось: помешала традиционно предательски навернувшаяся слеза. Хотя, в данном случае, вряд ли предательски: вовремя и кстати. И всколыхнувшиеся в неслышном рыдании плечи тоже были уместны. Во всяком случае, Хозяину это должно было понравиться, даже при том, что Лозгачёв давал чувство не по роли, а от души.

В этот момент в залу ворвался Старостин. Для доклада.

– Насилу дозвонился! Ещё и нарвался на матерки: дескать, чего Вы там дурака валяете! Но потом министр, всё-таки сказал, что созвонится с врачами. А что у вас?

И тут он заметил, как вздрагивают плечи стоящего к нему спиной Лозгачёва.

– Неужели так плохо? – «упал» он «духом» на Браилова.

Семён Ильич мрачно кивнул головой, в душе благодаря Лозгачёва за то, что тот «дотянул с плечами» до появления Старостина. Сейчас он вместе с ними – Лозгачёв с плечами, то есть – активно и полноценно работали на достоверность сценария.

– Плохо. Можно сказать, безнадёжно…

На пороге – в момент «вторжения» Старостин не озаботился дверью – появился «кухонный наряд». Двое несли тазы, дымящиеся кувшины с горячей водой, полотенца. А подполковник Туков был вооружён бутылками с водкой и коньяком.

– Это ещё зачем? – якобы удивлённо, «приподнялся духом» Старостин. – Глинтвейн, что ли, собрались делать?

Марфа Бутусова предварила ответ комбинированным – осуждающе-скорбным – взглядом.

– Это – для компрессов Хозяину. Майор Браилов распорядился.

– А-а-а, – уже совсем объединился с духом Старостин, – это другое дело. Такая медицина – без «несанкционированных» инъекций, мазей, не говоря уже о механизмах, «бальзамом» проливался на исстрадавшуюся душу запуганного страхами и начальством чиновника. – Думаю, что за это своеволие нас не поругают. Тем более что мы всегда можем сказать, что среди нас есть врач по образованию, который нам и подсказал это средство. Верно, товарищи?

Браилов усмехнулся: загодя побеспокоившись об алиби и свидетелях, подполковник не изменил ни себе, ни требованиям момента, не говоря уже о требованиях должности.

Вскоре – за таковое работало часовое опоздание – появился Хрусталёв. Только нельзя было сказать, что он заступил на дежурство. Точнее, нельзя было сказать, что он пришёл сменить Старостина. То есть, появился он в формате: «и не то, чтобы «да», и не то, чтобы «нет». А ведь подполковник так надеялся на то, что ему, наконец, удастся переложить груз со своих плеч на чужие. Это, в свою очередь, позволило бы ему надеяться и на то, что, может, быть, ещё удастся пожить. Хоть сколько-нибудь. Потому что «оргвыводы» по такому делу – исключительно одного свойства: организованно выводящими в расход.

Объяснив задержку – начальство ведь не опаздывает – тем, что его неожиданно вызвал министр, Хрусталёв сказал, что он – «в курсе», и поэтому убедительно просит подполковника Старостина, в виду исключительных обстоятельств, задержаться на службе на неопределённое время. Обронив лицо – вместе с надеждами – подполковник, разумеется, «поблагодарил за доверие».

Примерно через час за окном вновь заурчал мотор автомобиля. Старостину, «задержавшемуся на неопределённое время» «по просьбе» начальства, опять не потребовалось выглядывать в окно: и так было ясно, что приехал Берия.

Однако в этот раз подбежать к автомобилю, чтобы лично открыть дверцу «мерседеса» для «высочайших особ» не удалось: настолько стремительно Берия последовал в дом. Его неизменные спутники Маленков и Хрущёв едва поспевали за ним. На этот раз они почему-то решили «не воздерживаться по линии вхождения».

– Опять ты?

Берия недовольно покосился на Старостина.

– А где Хрусталёв: ему давно уже пора сменить тебя?

– Я здесь, товарищ Берия.

Вынырнувший из-за угла коридора Хрусталёв почтительно изогнулся перед Лаврентием Палычем. Но, видимо, этого ему показалось мало, если он, не моргнув глазом, нагло соврал:

– Я давно уже здесь. А подполковника Старостина я, в виду исключительных обстоятельств, попросил немного задержаться.

– Добро, – буркнул Берия, уже входя в зал. Подойдя к телу Хозяина, он неторопливо «обследовал» его внимательным глазом. По результатам «обследования» можно было с уверенность сказать: зрелище неподвижного вождя не доставило ему огорчения.

– Посинел-то, как, – удовлетворённо констатировал Берия, оглаживая взглядом кожные покровы вождя. – Задыхается, что ли?

Тут же, как бы спохватившись, он «сокрушённо» покачал головой.

– Да, надо вызывать врачей. Уже пора.

«Через одиннадцать часов после того, как мы позвонили Игнатьеву!» – выдал Браилов открытым текстом… закрытого типа. – «И как двусмысленно прозвучало твоё „уже пора“! Хозяин „дошёл до нужной кондиции“, процесс уже принял необратимый характер, и теперь на сцену можно выпускать бесполезных врачей! Молодец, Лаврентий Палыч!»

Берия отвернулся от ложа и, видимо, опять забывшись и перепутав роли, жизнерадостно выдал:

– Хрусталев: машину!

Остановившись у входной двери, он что-что пошептал на ухо Маленкову. Выслушав дружка, тот согласно кивнул головой и вторым подбородком.

После того, как ушёл Берия, Маленков недолго отрабатывал экспонатом: не стоялось и не сиделось. Поэтому вскоре он «отправился в путешествие» по залу. Конечно, для него с его комплекцией это было утомительное занятие, и ему приходилось то и дело прикладываться рыхлым плечом то к дверному косяку, то к стене. Хрущёв же всё время молча стоял у стены, в самом углу. Создавалось такое впечатление, что оба они не только боялись подходить к ложу, на котором «умирал» Хозяин, но даже избегали взглядов в ту сторону. Ни тот, ни другой не обладали и половиной той решительности, что в избытке наличествовала у Берии.

Наконец, часа через три Берия привёз врачей. Вероятно, совместил приятное с полезным: доставку – с перерывом на обед. И не важно, что время было далеко не обеденное.

– Насилу удалось собрать всех! – огласил он просторы залы жизнерадостным восклицанием. Не то, что ни толики скорби – ни единого намёка на минор – не содержалось в его голосе. – Но сейчас они приступят к делу.

Он поискал глазами Браилова.

– Майор, встречайте гостей: Вы ведь у нас – дока по медицинской части!

Голос Лаврентия Палыча был полон ядовитой иронии. Но, за исключением яда, беззлобной: чувствовалось, что Лаврентий Палыч доволен тем, как развиваются события. Наверняка, он был уверен в том, что никто и ничто не могут ему помешать довести дело – а с ним и Хозяина – до конца. До конца Хозяина. По этой причине можно было ограничиться минимумом внимания к Браилову. До «окончательного решения вопроса» последнего.

Семён Ильич почти незаметно – для микроскопа – отработал головой «Есть!», и вышел в коридор. Если бы только Берия видел торжествующий блеск его глаз: сам того не желая, Лаврентий Палыч организовал разговор Браилова с прибывшими медиками тет-а-тет. Как минимум, создал для этого все условия.

Проводив новоприбывших в ванну, где они могли вымыть руки, Семён Ильич дождался, пока профессор Тареев первым вошёл в помещение, и закрыл за ним дверь.

– В чём дело?