СТАЛИН ЖИВ! Пятьдесят третий… и дальше

Лицо Булганина, никогда не отличавшегося особой храбростью, помертвело от ужаса. Текста он не дал, да и не собирался. А вот Молотов мертветь не стал, и на слова не поскупился:

– Не рано ли радуешься, Лаврентий?

Его неожиданно поддержал и Каганович. Хотя, вряд ли неожиданно: он на дух не выносил Берию – и всё это в формате «я знаю, что ты знаешь, что я знаю». Лазарю Моисеевичу ничего, кроме отставки, и то в лучшем случае, при Берии не светило, поэтому и ничто не мешало ему «перейти Рубикон».

– И это говоришь ты? Ты, который Сталину задницу облизывал?! Ну, и сволочь же ты, Лаврентий! Не боишься немощного Сталина, так хотя бы Бога побоялся!

Ни для кого из присутствующих не являлось секретом, что убеждённее и преданнее сталиниста, чем Каганович, в руководстве партии не было. Сейчас он лишний раз продемонстрировал это, да ещё в таких «стратегически невыгодных условиях». С одной стороны – честь и хвала, а с другой «безумству храбрых поём мы песню».

Берия к афронту неожиданной, хотя и вполне ожидаемой, оппозиции Молотова и Кагановича отнёсся спокойно. Не философски, но и без скрежета зубов.

– Вы все ещё благодарить меня будете…

Он не договорил и лишь презрительно скривил губы, с «глубоким чувством» глядя на распростёртое тело Хозяина. За что его должны были благодарить «все», пояснять он не стал. Хотя, понять его было нетрудно, даже не прилагая особого старания к тому. А так как дураков здесь не было, то поняли все. И именно так, как того желал Лаврентий Палыч.

– Дежурим по парам, – спокойно и деловито продолжил Берия, словно не было только что «товарищеского обмена мнениями по наиболее острым вопросам двусторонних отношений». – Вячеслав и Лазарь…

Он усмехнулся, иронически покосившись на Молотова и Кагановича.

– … составят первую пару: они как раз – «два сапога»… валенки…

Молотов, славящийся непревзойдённым умением «отсутствовать лицом» в любой ситуации, лишь холодно блеснул стёклами пенсне. Каганович совсем уже собрался «взорваться», но в последний момент передумал, и лишь вполголоса обматерил Берию. Напрасно старался: с тем же результатом мог и в полный голос. По причине отсутствия результата: горох о стенку. Или о броневой лист и «железного Феликса» «в одной упаковке».

– Итак, значит, первая пара: Молотов-Каганович. Они дежурят первыми. Продолжительность смены – два часа. Потом заступают другие.

Известный дотошностью в делах, и не только до тошноты у «объекта работы», Берия сделал быструю запись в карманном блокноте. Даже мелкий бисер его почерка словно подчёркивал деловые и канцелярские таланты хозяина.

– Никита и ты, Николай…

Не поднимая глаз, Берия кивнул в сторону Булганина, который тут же вскочил на ноги, и с готовностью закивал головой.

– … меняете Вячеслава и Лазаря. Вас сменят Сабуров и Первухин. Их – Ворошилов и…

Берия поднял глаза на маршала.

– Клим, ты с кем хочешь дежурить?

Ворошилов растерянно огляделся, и заметил скорбящего за столом Андреева.

– Андрей Андреевич, будешь дежурить со мной?

Никакой реакции: Андреев – и об этом Сталин даже сказал на Пленуме ЦК по окончании Девятнадцатого съезда – после тяжёлой болезни оглох и почти ничего не слышал.

Берия тронул его рукой за плечо. Андреев вздрогнул и слезящимися глазами посмотрел снизу вверх. Он – и это также не составляло никакого секрета – по части сталинистских убеждений в Политбюро уступал, разве что Кагановичу. Так сказать, был вице-чемпионом по верности линии. Поэтому и горе его было искренним, не театральным.

– Андрей, с Ворошиловым подежуришь? – чуть ли не в самое ухо ему закричал Берия. Андреев обронил голову – и вернулся к слезам.

Берия насмешливо хмыкнул – и тоже вернулся: к своим записям.

– Так, значит, Ворошилов дежурит с Андреевым…

Он ещё несколько раз черкнул пером и захлопнул блокнот.

– Ну, и мы с Егором…

Он весело подмигнул Маленкову, лицо которого также не расточало скорби в связи с происходящими событиями.

– … замыкаем эту процессию.

Лаврентий Палыч хохотнул: сравнение очередности дежурства и процессии – конечно же, траурной – показалось ему оригинальным в своей «недвусмысленной двусмысленности».

– Что касается медицины, то врачи будут работать в обычном для таких случаев режиме: спать – здесь, есть – здесь, отправлять естественные надобности – тоже здесь.

Под одобрительные усмешки Маленкова и Хрущёва Берия опять хохотнул: он буквально упивался моментом своего руководства, не хуже того киношного Бывалова – героя Игоря Ильинского.

Но веселился Берия недолго. Он был человеком дела, и, даже если час потехи растягивался на сутки, то он всё равно заканчивался делом, которому время отводилось уже в точном соответствии с поговоркой. В несопоставимых объёмах, то есть.

– Медики должны быть готовы в любой момент подстраховать дежурную пару, и, в случае чего, прийти ей на помощь. Ну, чтобы смерть этого «вождя» произошла на глаза у специалистов. А то будут потом всякие, там… «плести», невесть, что о нашем дежурстве…

Лаврентий Палыч своеобразно понимал «готовность прийти на помощь» дежурной паре, и не только не скрывал, но и специально подчёркивал это.

– Всё понятно?

Никто из присутствующих либо не отважился не понять, либо понял даже больше, чем было сказано. Общее единодушие тут же позволило Берии принять очередную величественную позу. Никем не уполномоченный, он командовал здесь так, словно был уже «облечён» под единодушное одобрение, бурные аплодисменты, переходящие в овацию и даже «Ура!».

Никто и не пытался его «попросить» с места, на которое он сам себя определил. Кто-то уже подстраивался под нового вождя, кто-то выгадывал, а кто-то берёг силы «на потом».

– Тогда – Вячеслав! Лазарь!

Берия по очереди полыхнул стёклами пенсне в Молотова и Кагановича.

– Заступайте! Все остальные – по рабочим местам!

Вскоре на даче стало заметно тише: очень, уж, шумно входил во власть Лаврентий Палыч…

Глава седьмая

… – Похоже, что конец близок, – в очередной раз обрадовал Берию профессор Мясников, и обречённо уронил руки. Раз действительно был очередным: Лаврентий Палыч, хоть и установил дежурство, но каждые четыре часа лично наведывался на дачу, чтобы убедиться «в надлежащем» развитии болезни. Заслушав Мясникова, он торжествующе щёлкнул пальцами.

– Тогда мы с Георгием немедленно меняем дежурных! Кто там сейчас у ложа этого… больного?

Мясникову, человеку исключительно порядочному, медику до мозга костей, был невыносим такой цинизм в адрес больного. Для него больной, кем бы он ни был, всегда оставался, прежде всего, больным. Но «выносить невыносимое» сейчас пришлось вдвойне: и потому что – Берия, и потому что следовало отработать роль по сценарию в точности до последней запятой.

А это полностью исключало отсебятину, хоть в словах, хоть в чувствах.

– Товарищи Андреев и Ворошилов. Они заступили полчаса назад.

– Мы с Маленковым освобождаем их от этой неприятной миссии! – «подставил плечо под ношу» Берия. – Пусть отдохнут!