Роман без героя

– Понимаю, понимаю… То-то я смотрю, что и старомодную табличку с двери не свинтили даже в лихие девяностые. Тогда весь цветмет даже с кладбищ во вторсырьё тащили эти, как вы говорите, «посланцы-засранцы». Ум и вороватый народ ценит. Как там было-то раньше, в исторические и истерические, так сказать, времена – ум, честь и совесть. Нынче то, чего было навалом, стало вдруг дефицитом.

Проводница служебно-розыскной собаки, отпустив поводок, бросила:

– А табличку, товарищ, лучше бы убрать. Наводка для воров идеальная. Они ведь, неучи, думают, раз профессор, то и денег куры не клюют. А тут вижу, даже цыплёнку клевать особо нечего…

– Сержант Смирнова! – оборвал тётку в камуфляже старший оперуполномоченный. – Вы бы прошлись по комнатам… Так, на всякий пожарный. Авось старичок след возьмёт.

– Слушаюсь! – бросила бой-баба, резко крутанулась на каблуках и утянула за собой в другую комнату засыпающего на ходу пса.

– Спасибо, Слав, – кивнул коллеге Волохов-младший. И в этот момент за стеной подал хриплый голос старый пёс..

– Ну вот! – торжествующе встал Дробязко из-за стола. – Три раза гавкнул. Раздельно. Значит, нашёл вражину! А вы говорите, ничего не найдёте… Джим, если надо, всё найдёт. И чего отродясь в квартире подозреваемого не было. Такой вот замечательный полицейский пёс, хотя и предпенсионного возраста. Пойду пожму старику-Джиму лапу. На счастье, как говорится.

Вслед за капитаном, давшему блестящую характеристику услужливому псу, в комнату, где трижды гавкнул «старик-Джим», прошли отец и сын Волохов.

– Что обнаружили, сержант Смирнова? – строгим голосом спросил капитан Дробязко. – Докладывайте!

Три полицейских в штатском из дежурной группы, прибывшей на квартирное ограбление и старая овчарка с умным, но виноватым взглядом, застыли у манекена, который мало чем отличался от голого живого человека.

Проводница растерянно ощупывала чуть загорелое тело человеческой копии во весь рост.

– Какая-то ростовая кукла, – прошептала сержант Смирнова, вспотев от неожиданной встречи с клоном человека. – Как живой, собака!.. Гляньте, товарищ капитан! Даже на причиндалах волосинки, блин…

– А чего ж тогда вспотела и голос дрожит? – бросил капитан, разглядывая указанные ему волосинки на «причиндалах».

– А вы на рожу его пёсью взгляните!.. Так не ровён час и заикой стать можно. Собака вон хвост поджала, а Джим, сами знаете, любого головореза мордой в дерьмо укладывал…

Старший группы медленно поднял глаза вверх. Вместо лица манекен имел, можно сказать, болванку или заготовку для лица – прорезанные щелки глазниц, контуры будущего носа, лба и прямых тонких губ. Создатель манекена явно не завершил так блестяще начатую работу. Ничего ужасного в манекене не было. Но маска именно своей незавершённостью, неотёсанностью, что ли, черновыми штрихами намеченных мастером грубых черт лица искусственного клона, точной копии молодого сильного мужика, оставляли жуткое впечатление. Лицо, если так можно было назвать представшую пред глазами вошедших полицейских грубую болванку яркого серого цвета, вызывало одновременно и страх, и омерзение и, сильнейшим магнитом притягивала взгляд. Будто гипнотизировала взглянувшего на эту идеальную, словно точёную, мужскую фигуру с серым непроработанным создателем «лицом» на могучих плечах атлета. И всё бы ничего, если бы не глаза… В чёрных прорезях для глаз, которых у мужского манекена, изготовленного «один в один» из какого-то синтетического материала совершенно идентичного человеческой кожи, и таилась загадка леденящего душу ужаса. Он охватывал любого, кто набирался мужества посмотреть манекену в «лицо». В чёрных провалах глазниц угадывалась не пустота сферы, а что-то иное, осмысленное, наделённое сознанием и потому ужасное. Казалось, что не сам манекен, а кто-то, непонятным образом заползший во внутрь, прожигает вас насквозь своим чёрным, но горящим зловещим огнём взглядом.

Капитан вздрогнул и невольно сделал шаг к двери, только взглянув на ужасное лицо голого мужского манекена.

– А это что ещё за киборг? – оседая на стул, спросил полицейский.

– Манекен для отработки биотоков. Работа над ним ещё не закончена, – ответил профессор и торопливо накинул на «киборга» плотную тёмную ткань, которую, очевидно, отрабатывая свой нелёгкий кусок хлеба, зубами стащил старик-Джим.

Волохов снова хотел погладить старательного пса, но тот попятился к двери, сел у балконной двери и неожиданно для всех завыл жутко и безысходно, пугая добропорядочных соседей некогда элитного дома для номенклатуры самого высокого класса в том «табеле о рангах».

– Вы мне своими искусственным уродом пса-медалиста заикой сделаете! – холодно бросил Дробязко. – Собираем манатки, ребята, и возвращаемся в отдел.

Сержант Смирнова вопросительно посмотрела на старшего группы.

– Возвращаемся, возвращаемся, – повторил капитан. – Никакого ограбления тут не было. Хозяевам показалось…

И он лукаво подмигнул Волохову-старшему.

– Ведь так, профессор?

– Так точно, – неожиданно для самого себя ответил Игорь Васильевич. – Показалось сыну моему.

– Пусть крестится, когда кажется, – буркнул на прощание капитан, и вся группа под жалкое повизгивание старика-Джима. Овчарку, обездвиженную страхом, пришлось силой тащить на поводке вниз по лестнице.

– Перестаньте мучить бедное животное! – заверещал из-за соседской двери женский голос. – Сейчас же перестаньте, хулиганы проклятые! Или я милицию вызову!

– Милиция уже здесь была, – пошутил капитан. – Была и сплыла.

И, теряя самообладание, прикрикнул на проводницу собаки:

– Да возьми ты этого подлого труса на руки, корова! Тащитесь, как на своих похоронах.

9.

После того, как дежурная группа отделения полиции №238 Центрального округа шумно, будто пьяная компания со свадьбы, убралась восвояси, Владимир со вздохом облегчения бухнулся в старое кожаное кресло.

– Ну, спасибо, пап, – сказал он.

– Пожалуйста, – ответил профессор. – Можешь не благодарить. Это мой отцовский долг.

– Долг? – удивился Володя, встав с кресла. – Твой долг, оказывается, заключался в том, чтобы выставить меня перед моими товарищами по работе в дураках?

– Каждому – своё, – неудачно пошутил Игорь Васильевич, но тут же постарался загладить свою вину, которую он чувствовал, но искусно скрывал.

– Не обижайся, сынок, – уже с извинительными интонациями сказал профессор. – Я же говорил, что не нужно было вызывать полицию.

– Почему ненужно? Даже отпечатки пальцев не сняли! А их тут – легион!

– Ненужно, потому что этот… с позволения сказать, серый человек, который уже давно как банный лист прилип к моей заднице, не оставляет ни отпечатков пальцев, ни генетических следов, ни-че-го вообще не оставляет, что могло бы его уличить.

Старший лейтенант Волохов пожал плечами.

– Всё это, пап, только твои фантазии, навеянные твоей фобией, страхом перед мифическим Серым посланником…

– Да, мифическим! Можно сказать, легендарным! – перебил профессор сына. – Он действительно будто из легенды об Агасфере пришёл и в наше время. Но это ведь не мои фантазии. Ты ведь его – видел? Ну, отвечай! Видел Серго посланника?

Волохов выдержал паузу, потом, пытаясь не заводить отца, проговорил:

– Ну, видел… Сидел в песочнице какой-то бомж… Нуда, типичный бомж. В старой серой шляпе, которую нашёл на помойке. Выжрал свой пузырёк «боярышника» и через какое-то время прошёл мимо нас. Бомж как бомж. Глаза только воспалённые, больные… Сосуды от вечной пьянки лопнули – вот тебе и «серый посланник» и «серый кардинал». У нас такими «кардиналами» весь обезъянник забит. Ближе к полуночи…

Профессор укоризненно покачал головой.

– И ничегошеньки от подающего та-а-кие надежды аспиранта Волохова не осталось… Стопроцентный полиционер, прости меня, грешнего!

Волохов-старший закашлялся, промокнул заслезившиеся глаза носовым платком внушительного размера, шумно высморкался.

– «Ближе к полуночи!..», – спародировал он сына. – Да пойми ты, умная голова, что времени для него вообще не существует. Он – из другого измерения. Из того, куда уйдёт твой, мой Атман, если не найдёт себе достойного пристанища. Пристани своей жизненной. Внешней оболочки, господин бывший научный сотрудник! И не обязательно природной, биологической. Атман своей энергией, интеллектуальным и чувственным опытом, объёмом генетической и исторической информации, накопленная в каждом конкретном, так сказать, индивидуальном Атмане, начиная с первого шага человека на нашей планете, способен оживить – всё…

Владимир, театрально закрыв уши, картинно, со всего маха бросил своё атлетическое тело в старое кресло, и оно жалко заскрипело под грузным телом накаченного на тренажёрах оперативника.

– Атман, Атман, Атман!.. – не открывая уши, качал головой Володя. – После той твоей командировки на Гималаи, я только и слышу это проклятое слово!