Брат человеческий

В субботу утром на берегу шумно.

На то она и суббота. Рыбаки настоящие уже уехали, кто на моторках, кто на весельных плоскодонках. Рыбаки они народ молчаливый. Как уловы их. Шума не любят. Тихо, еще затемно соберутся, и только весла о воду шлеп-шлеп, да уключины у некоторых нерасторопных скрипят. Расторопные-то они весло в воду окунут и дальше гребут без единого скрипа. Рыба она тишину любит.

Ну а другая городская шабутень, которой не спится с утра уже на реке. Купаются, фыркают от холодной воды и на расстеленных покрывалах на утреннем солнышке отогреваются.

Чтобы подойти к лодочной станции, надо пойти через пляж. В камуфляже, с палатками в руках и рюкзаками вся компания осторожно обходила лежащие тела, вызывая недовольство любителей утреннего плавания. Сквозь шум, сквозь монотонный говор, музыку транзисторных приемников донеслось:

– Парни, привет, – вы куда?

– "Трещетки" нам еще не хватало, – переглянулись парни.

"Трещоткой" все звали Вадьку Кулина, слесаря с инструментального, маленького веселенького говоруна. Еще в школе учителя старались не вызывать его к доске, Вадька такое рассказывал, весь класс с хохота умирал.

И если руку тянет с вопросом остерегались. Поднимать его, потому что или вопрос ехидный, или с закавыкой какой и обязательно длинный, с подковыркой. Говорун в общем. Но девочки его любили, потому что анекдоты и смешные истории из его так и сыпались.

– Парни, вы куда? – Вадик уже подбежал к ним и шел рядом с интересом разглядывая многочисленную амуницию.

И тут же к Людке:

– Людочка, бедненькая, маленькая, не жалеют тебя, давай сумочки. Ты что такие тяжелые. Да как ты вообще их держишь.

– Да, консервы тут, – вздохнула обрадованная Людочка.

Пока шли к лодке, Вадик все выведал, что едет компания на остров, что с ночевкой и что снасти рыбацкие даже взяли с собой, и что палатки у них непромокаемые, а самое главное три спальных мешка из пуха гагр.

– Парни, возьмите меня с собой. Я вам такую уху обеспечу. Места знаю, там одна яма есть, стопроцентно жереха вам наловлю.

Посмотрел на два спиннинга, которые несла Нинка.

– Тем более, ничего у вас спиннинги-то. Классные.

Славик с Витьком переглянулись. В их планы не входило кого – то еще брать, тем более этого говорливого Вадика. Но, с другой стороны. Есть страсти по снежному человеку, есть подготовленная ими "лежанка"…

– А что? – улыбнулся Славки и подмигнув Витьку, бросил:

– Так тебя мамка не отпустит.

-Да, ладно. Сейчас сбегаю, переоденусь и готов. Возьмите, парни.

Разговорчивый и общительный Вадик при таком юморном проекте, как "лежанка снежного человека" пожалуй не помешает. Решили они с Витькой, тем более что старый желтый двухэтажный дом Вадика, на четыре подъезда по восемь квартир, построенный сразу после войны, стоял на самом берегу. Один угол его выходил на пляж, другой упирался в лодочную станцию у маленького овражка. так что собраться и добежать успеет.

– Блесны захвати с собой, – крикнул ему вдогонку Славик.

Солнце, ставшее совсем красным, медленно опускалось в красное зарево засыпающей, освободившейся от дневных волн реки.

Потрескивал костер. Колька, оглянувшись на девчонок, совсем тихо, чтобы они не слышали, спросил:

– Ну вот ты послушай, Вадик, – ну как это так можно. Четыре месяца ходили. Душа в душу. Я ей все последние за полгода журналы "Знание сила" пересказал. Ей так это было интересно. Целыми веерами мы гуляли. А главное, ты не поверишь, – Колька многозначительно наклонился – мы ведь с ней целовались! И даже, ты не поверишь, я грудь ее целовал, и, не поверишь, своими глазами грудь ее видел. Вот ведь какая любовь у нас была. На всю жизнь любовь.

И что ты думаешь? Она взяла и с Ленькой из штамповочного стала ходить. Как так можно? Не понимаю. Ведь целовались мы. Разве так можно?

Вадик задумчиво, помешивал деревяшкой чай в закопченном черном котелке, и молчал, удивляясь наивности разоткровенничавшегося друга.

Да и что ему скажешь? Словами Надьку его не вернешь. Девчушка самостоятельная. Потом Колька поймет, когда повзрослеет. Поймет, что сложная это штука.

Вадик продолжал картинно размахивать руками.

– Ну, положим, появился я на свет по «вине» своих родителей. А спрашивается, зачем? Какого черта мне здесь, в этой жизни, надо? Зачем я живу? Для чего на что трачу свои силы и способности? И вообще, кто стал хоть чуточку счастливей от того, что я есть, что я существую, что я живу? Кто?

Витек улыбнулся и тонким голосом запел:

-По приютам я с детства скитался, не имея родного угла, ах зачем я на свет появился, ах зачем меня мать родила".

– Не дразнись, – оглянулся Вадик. – я вправду спрашиваю, ну вот зачем я родился?

– А я его понимаю, – Повернулся Витек к Нинке, и отдав ей гитару, наклонился над грудой дров и подбрасывая их в костер, продолжал: -Понимаешь, Нинок, тысячи вопросов встают перед человеком, который попытался понять себя, проникнуть в самое себя, в свою душу, который задумался о смысле своей жизни, о своей роли в ней, и над многими другими вопросами. Как найти на них ответ? Как разрешить их. И человек ищет, блуждает, ошибается, находит, теряет, и снова ищет, ищет, ищет. И что? Так всю жизнь? Имел цель. И чем раньше он найдет ответ на эти вопросы, тем легче будет ему жить, тем больших успехов он добьется в служении обществу, родине, государству, людям.

Тем временем Вадик продолжал мечтательно:

– Найти бы цель жизни, найти бы цель. Такую, которой бы можно отдать все силы, все свое время, а быть может, и саму жизнь посвятить ей. Вот в этом, на мой взгляд, вся суть человеческой жизни, в этом счастье, в этом источник всех земных и неземных наслаждений и радостей человеческой души. Но самое трудное не определить ее, не поставить перед собой, а выполнить. Вот на ее выполнение и жизнь можно потратить. Если, конечно, цель эта высока и благородна.

Слушал, слушал Славик россказни Витькины о хиппи, о которых он самозабвенно и с восхищением рассказывал Нинке, да и не выдержал:

– Нин, не слушай ты его. Ничего хорошего кроме распущенности в хипарях нет. Вот был я недавно в библиотека имени А. С. Пушкина. Тишина в зале. На улице дождь. У магазина напротив горстка длинноволосых парней с гитарами, твоих хипарей. Спрятались под навес. Что -то играют. Смеются. Дождь им не помеха. Я тоже сначала им позавидовал. У нас в зале лекция. Встреча с местным поэтом Павлом Ракулиным.

Неинтересно, конечно. Что -то там он нам читал про грибочки, про листочки, елочки, берёзки, птички рассказывает и стихи свои читает. Скучное что-то про белочек, да зайчиков.

Еще раз посмотрел на тех парней и девчонок. Смеются, шумят, поют. Весело. Вот там жизнь. А стихи, почему они могут быть такими занудливыми и скучными? Ласточки, поля, просторы, речки, ручейки, облака, цветочки. Хорошие слова, но скучные. Нет в них силы дождя, смысла, веселья и жизни.

– А я, – Вадик, как-то незаметно отбросил свое обычное кривляние, – а я, как только школу закону, подам документы в медицинский, в Пермь, на психиатра. Очень меня психология привлекает. Вот ты, Витек, Выготского читал? Нет. А я читал. И вообще, вот если твой собеседник умный человек, с ним скучно не бывает. Умный человек, как хорошая книга. Сложные построения фраз и мыслей, но в то же время ясные суждения. Остроумие, масштабность мысли. Горизонты восхищения. А в жизни у нас кто окружает?

Он картинно развел руками. Но Витек, молча перебирающий струны гитары, на его длинные рассуждения внимания не обращал, и не обиделся даже, подбирая аккорды к какой-то песни.

А Вадик продолжал:

– А я кто? Ты знаешь, мне очень хотелось бы быть в будущем умным, основательным, серьезным и думающих?

-Не знаю, как умным, – ехидно подумал про себя Славик, – а вот представить себе говоруна Вадика серьезным никак не мог. Кампанейским весельчаком и балагуром сто процентов. Но мудрым?

– Надо осмыслить еще раз куда ведем меня моя жизнь? – бормотал Вадик, – Вот моя учеба. Мои товарищи. Юрка, Колька, друзья по классу. Осмыслить мне надо и очень сложные отношения моего отчима дяди и мамы. А отношения с дядей Ваней и тетей Клавой. Женитьба Вовки. Пьяные разногольствования дяди Вани. Пьянство Володи. Грубость, невежество в человеке, почему-то иногда соседствует с чистой и искренней душой. Как же это может быть в одном человеке? А хитрость и искренность? Или вот эти блуждающие хиппи. Почему их власть ругает, а у меня они вражды не вызывают. Да и я сам кто в этой мешанине людей, меня окружающих, кто?

– Слушай, Вадик, – остановил его Славик, продолжая обнимать съежившуюся от ночной прохлады Людку, которая, раскрыв рот слушала рассуждения махающего руками Вадика. То, что она так слушала внимательно Славику не нравилось. Слушать и восхищаться должна им, Славиком, а не этим. – слушай, Вадик, завязывай. Видишь девочкам не интересно.

Вадик виновато пожал руками. А Славик назидательно продолжал:

– Не пытайся все на свете объяснить, обозначить, навесить ярлыки, и упростить. Разве можно сложное объяснить простым?

– Ну вот. Столько рассуждал о свободной теме, а взялся почему-то писать сочинение по Маяковскому. И с удовольствием его написал. Дали и тему хорошую для свободного сочинения «Родина – любовь и гордость моя». А свободную тему. Какая же эта свободная, если ты должен доказывать кому-то что Родина твоя любовь и гордость? И так ясно. Что за пустая патетика! Что за ненужный пафос.