Редкая обыкновенность

Ольга восторженно воскликнула:

– Ой, как горит, аж гудит.

«Бубновый» двусмысленно и угрюмо ответил:

– Прикрой поддувало, гудеть перестанет.

Он, насупленный, просидел минут сорок и стал собирать посуду. Надо заметить, что тарелки, вилки, ложки и фужеры с рюмками принес из дома он, старательно упаковав в огромную сумку. На даче у Лешки посуда тоже имелась, но ее оказалось слишком мало, для такого коллектива, как наш.

В конечном итоге, на даче остались пятеро:

Бабка, Лешка с Любой и, самое главное – Ольга с Сережкой Корягиным, которые провели еще сутки с половиной на теплой печке…Намерения студента, разумеется, были чисты, как слезы неделю не умывающегося алкоголика.

…Страна, раскинувшаяся на необозримых просторах евразии, продолжала жить своей жизнью. Генсек Брежнев, не только де факто, но и де юро рулил государством и партией, пару лет назад став еще и председателем Верховного Совета, медленно умирая от неизлечимой болезни. Геронтократия доживала последние годы. Ждали, с энтузиазмом и нетерпением Олимпиаду -80 в Москве. Уде пробрался в секретари ЦК будущий разрушитель Советского Союза пятнолобый Михаил Горбачев. Вооруженными силами командовал странный министр обороны Дмитрий Федорович Устинов, который сыграет значительную роль в афганском вторжении…

С третьего января Виталий потел на нудной и выматывающей работе. Девятый цех сортировки корреспонденции, захлестнул «девятый вал» новогоднего потока. Людям, далеким от почтовой связи, даже в голову не приходит, какая это страшная вещь – поток. В те годы потоков было четыре – ноябрьский – к очередной годовщине революции, новогодний – самый страшный, объемный и нервный, мартовский – самый легкий и майский к праздникам 1 мая и дню победы.

В такие дни количество простой корреспонденции увеличивается в сотни раз и никакие почтовые служащие не в состоянии справится с такой лавиной писем и, особенно открыток. Даже абсолютная рекордсменка сортировки Наташа Садовская из подмосковного Софрино, умеющая, находясь в «ударе» разбросать по клеточкам тонну (я не шучу) писем, бессильно опускала руки перед «Гималаями» поздравлений.

«Бубнового» и меня бросили в прорыв на Москву И. Буква И отвечает начальным индексам 127 и 129, обозначая район, причем, не обязательно совпадающий с административными границами. У почтовой связи своя логика, административные границы для нее не имеют никакого значения. Не хотел перегружать повесть лишней информацией, но наглядный пример приведу: в Киргизии есть Алайский район, частично описанный в известном романе Георгия Тушкана «Джура», так вот, основная масса писем, бандеролей и посылок сдается в поселке Кара-Су, близ Андижана, кроме десяти населенных пунктов этого района. Девять из ни х, следуют уже в Джалал-Абад, а, сам Алай – в Душанбе. Стоит учесть, что от Душанбе, до Ждалал-Абада, по железной дороге – тысячу с лишним километров и, даже республики, ныне страны – разные.

Килограммов пятьдесят-шестьдесят открыток мы, как-то сортировать успевали. Следовало зорко смотреть, чтобы «крысы», а таких хватало, не подбросили свою норму нам. Была норма, а учет велся не по сданной, а по весу принятой на сортировку корреспонденции и всякие студенты связисты, присланные на аврал, старались сбросить зазевавшимся новичкам в их пластмассовые ящики к сортировке, десяток другой килограмм плотных, красочно расписанных открыток…

На девять московских вокзалов ежедневно прибывают сотни электричек. Несчетные тысячи людей, регулярно ездят на работу или учебу. Так и мы с Виталием Королевым, в любой день, кроме субботы и воскресенья, в 6 часов приходили на автобусную остановку и ехали на вокзал Егорьевска на ЛАЗе, или ЛИАЗе. От марки транспортного средства, зависело многое. Львовский автобус прибывал на конечный пункт минут на пять семь пораньше, чем огромный, но медлительный «скотовоз» ЛИАЗ.

В 1978 году отмечали, в сентябре двухсотлетие города (мы служили тогда в армии) и к юбилею построили новую автостанцию рядом с железнодорожным вокзалом Егорьевска. Стало немного удобнее добираться в любую точку, но значительно прибавилось народа. Когда подезжают к платформе пять – семь автобусов одновременно, возникает неизбежная очередь к кассе продажи билетов на электричку, поэтому мы переживали поначалу:

«вдруг не успеем приобрести билет». Месяц спустя, немного пообтершись, глядя на ежедневных попутчиков и, беря с них пример, приноровились ездить «зайцами». За все время учебы высадили нас контролеры всего один раз. Наши физиономии настолько примелькались, что бедняги ревизоры неоднократно пострадавшие от скажем мягко не совсем хорошего поведения Виталия и моего, с обиженным надрывом, почти умоляли:

– Ребята, пожалуйста, хоть за 10 копеек билет купите!

– Ладно, купим – лениво соглашались мы.

– Да! Благословенные и полунищие времена. В моей семье денег не водилось отродясь, а у Виталия, в связи с болезнью отца, финансовые проблемы тоже не заставили себя ждать…

Прошу прощения у дорогих и уважаемых читателей, за пояснительные длинноты и отвлечения. Я стараюсь сообщать лишь необходимые, по моему мнению, сведения, игнорируя целые пласты любопытной информации и, не путаясь в переплетении нитей сюжета, проийти столбовой тропинкой, какие бывают в лесу, до окончания данной повести.

Михаил Дмитриевич Королев, к счастью выздоровел и был повышен до директора подсобного хозяйства. Сын его, Виталий дважды разрывал отношения с любвеобильной Ольгой и один раз мирился, из чего следует, что вторая ссора являлась окончательной.

В хозяйственный магазин нагрянула, по доносу, ревизия. Итог этой ревизии оказался комично-идиотским: в спешке принесли в магазин стереомагнитофон с колонками и, оказалось лишнего товара, как раз на эту сумму, плюс еще четыре рубля. Сережка, в квартире которого он простоял, можно сказать погостил с месяц, готов был с досады, рвать волосы на голове и не только. Пряник, он же Сергей Бажанов, исчез с нашего горизонта, сразу, после переезда из барака его двоюродной сестры и моей одноклассницы Веры. Гришка Косинов расстался с Леной Михайлиной, а Сережка Корягин был несколько раз близок к тому, чтобы завязать с ней определенные отношения, даже писал недурные стихи по этому поводу. У подруги Виталия и двоюродной сестры Лены – Наташи, судьба, по мнению окружающих, сложилась удивительно благополучно.

Хулигана Сашку Ясного – «Богдана» вскоре посадили, за избиение какой-то гниды, на небольшой срок, но, в зоне он задержался на четырнадцать лет и еще появится под занавес повествования…

Немного загрустя от бездамья и напряженной учебы, Виталий стал почаще наезжать в гости к сестре Людмиле, благо, от Быкова до Раменского десять минут электричкой.

В один из дней середины марта, в начале третьего часа дня, мы быстро бежали, после учебы, на платформу, по скользкой, обледенелой улице. Путь не был длинным – метров четыреста, – для нас, одна минута, в зимней одежде. Виталий бежал метрах в двух впереди. Мы стали обгонять с разных сторон, двоих, медленно бредущих мужчин. «Бубновый», пробегая, сбил классической подсечкой солидной комплектации мужика, килограмм на девяносто весом. Я, машинально на «автомате» сшиб второго, и мы продолжали мчатся дальше. Сзади слышались вопли и матюги. Визгливый женский голос буквально прорезал чуть не половину поселка:

– Сволочи! Мрази! Что творят эти хулиганы!

– Ты зачем мужика сбил? – неожиданно спросил Виталий, сигая через маленькие лужи.

– А ты зачем? – огрызнулся я.

– Да я споткнулся…

Хорошо, что электричка подошла быстро, а, иначе не избежать бы нам гарантированного конфликта. Приехали домой к Людмиле и, решили заночевать в ее семье. Под вечер, вероятно по звонку, объявилась Марина. Она завершила свою спортивную карьеру, заметно похорошела, хотя и раньше являлась классической красавицей брюнеткой. Началась вторая серия любовной связи. Со стороны Марины это было безоглядное чувство. Ее верность, покорность, желание угодить и всегда быть рядом, восхищали меня и пугали «Бубнового Короля».

Забегая вперед, скажу, что роман закончился трагедией. В противовес Марине, которая с ума сходила от любви, Виталий Королев испытывал к ней чувство, едва превосходящее равнодушие.

Грешным делом, иной раз мне хотелось набить ему морду за нее. Больно было глядеть, как она мучается от полубрезгливой апатии жениха.

В итоге, «Бубновый» бросил девушку в очередной раз, и она…умерла. Нет, она не наложила на себя руки, как можно подумать и ничем не заболела – просто умерла от любви и тоски, как преданная хозяину собака…

На майской вечерней тренировке, накануне районных соревнований открытия легкоатлетического сезона, мы улучшили свои рекорды в коротком спринте. Мне удалось выбежать из 11 секунд, показав результат 10,8 секунды, который так и остался лучшим. Затем перешли в сектор по прыжкам в длину. Я улетел довольно далеко, Виталий чуть отстал, и мы решили измерить результат. Сбегали по-быстрому в здание спортшколы и попросили Ивана Сысоевича – местного спортивного чиновника – администратора, десятипудового толстяка, лет пятидесяти, выдать нам рулетку. Измерили. Гордые пошли рулетку возвращать.

– Ну сколько? – оживленно поинтересовался Сысоевич.

– Шесть метров восемнадцать сантиметров – ответил я, распираемый от тщеславия. Жирное, с отвисающими щеками лицо спортивного функционера поскучнело:

– Вильма Бардаускене прыгает за семь, слабаки.

В Егорьевске мы больше не тренировались и на открытии се5зона, в соревнованиях не принимали участия. А готовы были неплохо и собирались дать бой кубинскому негру Онелису, который учился тогда в Егорьевском авиационном училище ГВФ и блистал на беговой дорожке.

Виталий, никогда, после неуклюжей реплики Сысоевича, который хотел всего-навсего нас подстегнуть и подвигнуть на результаты, в Егорьевске или за команду Егорьевска больше не выступал. Перед летней практикой, а она начиналась для Виталия 11 июня, он решил впервые отметить день рождения (до этого никогда не отмечал) и хотя дата не была юбилейной, что-то его подстегнуло скопить некоторую сумму, откладывая со стипендии скромные рубли, чтобы хоть раз блеснуть щедростью и широтой души. На скромную щедрость денег хватало, и он отправился привычной дорогой по улице Перспективной, обходя знаменитые лужи и поднимая песчаную пыль там, где луж не было, в продовольственный магазин.

Перспектива улицы с таким названием, сильно полиняла. Многие уехали, оставшиеся старели на глазах, даже грачиные стаи ополовинились.

Перед входом в магазин порхали бабочки, шакалил Пират и нес очередную ересь слегка пригнутый годами Митька, на короткое время покинувший свой пост и завладевший вниманием двоих лиловолицых алкашей – приятелей Пирата:

– Когда распяли Христа, после него осталось двенадцать апостолов, плюс Машка, которая, Магдалина. А, вот Карл Маркс помер, так, на кладбище пришли одиннадцать остолопов. Как говорят спортивные комментаторы – налицо явный проигрыш.

Алкаши вяло кивали, не вникая в суть разговора и безнадежно посматривали на карманы инвалида, который никогда и никому денег не ссужал. Трокнутый годами одноногий здоровяк, не обращая внимания на похмельное состояние бедолаг, с их зыбкой возможностью опрокинуть очередной стакан, продолжал их донимать:

– Что же вы, братцы, не женитесь? – и, подпустил лести:

– Такие завидные женихи.

Мужичок, чуть повыше ростом, с остатками интеллекта в глазах, печально промолвил:

– Да на ком женится-то? Все э,мм, женщины переехали куда глаза глядят, нету никого незамужних.

– На безбабье, любая, в очереди магазинной склочная жаба -баба. О! Сейчас вы разживетесь.

Ситне-лиловые завертели головами, ожидая увидеть, не принцессу, конечно, но хотя бы заурядной внешности женщину, но кроме подходящего с бугра Перспективной улицы Виталия, никого не узрели. В Отличии от них, «Пират Степанович» отреагировал моментально. Приторно улыбаясь, он преградил ему путь:

– Король наше почтение. Ты нас прямо выручил, не хватает всего рубля. Я отдам, ты же меня знаешь.

– Бубенный, не жмись – поддержал одноглазого Митька, еще абсолютно не догадываясь, к чему приведет эволюция прозвища Виталия.