История города К.

А поддержка Мироедову была очень и очень кстати. В последние месяцы вокруг него как-то исподволь образовалась нехорошая пустота. К упавшему рейтингу добавился крах грандиозного инвестиционного проекта, зачатого на Лазурном берегу. Всемирно известная компания «Дойче Швайне» тянула-тянула с ответом и, наконец, отказалась от сотрудничества. Подъем животноводства на землях Крыжовинской губернии опять откладывался. В объяснение случившегося кивали на разность менталитетов и трудности перевода специальных терминов с русского на немецкий язык и обратно. Злопыхатели поясняли, что немцы не смогли понять значение слова «откат».

А еще начались кадровые загогулины. На крыжовинском Олимпе с первых лет перестройки успели привыкнуть к тому, что Москва редко вмешивается в процесс подбора и расстановки. Должности ниже губернаторской обычно успешно замещались местными управленцами без возражений извне. Если же все-таки в Крыжовинск приезжали, в порядке перевода, начальники из других городов, они очень скоро сливались с окружающей средой и принимали вид, неотличимый от аборигенов. Да и само появление таких варягов происходило после предварительного согласования с губернатором.

Случай с Наумом Сергеевичем стал первым, но не последним в ряду исключений. Следующим был уволен прокурор, чересчур активный в спорах хозяйствующих субъектов. За ним сменился главный налоговый инспектор, а пока в кулуарах и кабинетах переваривали небывалое, рапорт об уходе в запас подал второй по значимости (после хозяина «серого дома») генерал от карающе-проверяющих органов. Григорий Владимирович хотел повлиять на процесс назначения его преемника, но встретил полное отсутствие понимания. В пику генералу-губернатору в Крыжовинск был прислан совсем другой генерал в портупее и с трубным голосом. Начал он круто: с парада вверенных ему частей на главной площади, для чего был пущен в объезд весь городской транспорт (затор образовался доселе невиданный).

За годы реформ основная масса проверятелей утратила строевую выправку и забыла, с какой ноги надо начинать движение. Новый их командир лично обошел шеренги, подтягивая сотрудникам ремешки и указывая на отсутствие записных книжек для фиксации правонарушений. На пикники, в охотничьи домики и сауны бравый генерал не ездил, от подношений уклонялся, что повергло в шок всё местное чиновничество. Отношения с ним у Мироедова сложились исключительно формальные.

Последняя же капля упала туда, где с первых дней правления Григория Владимировича царило полное и абсолютное одобрение его политики. Однажды днём, ближе к обеду, на Крыжовинское телевидение прибыл другой начальник. Недавний бухгалтер, который уже освоился в руководящем кресле и размышлял о том, а не заняться ли самому творчеством, трясущейся рукой принял от него приказ о собственном увольнении. Бухгалтерского сменщика сопровождал высокопоставленный представитель Центра. В «белом доме» об этом узнали задним числом и по телефону. Мироедов мужественно сделал вид, что ничего особенного не произошло (собственно, что еще ему оставалось?), но бывалые наблюдатели всё поняли правильно.

Еще по инерции губернатор подписал большую челобитную в Москву с нижайшей просьбой от лица общественности отметить заслуги Крыжовинска в деле разгрома немецко-фашистских захватчиков. Хотя звания городов-героев при новой, демократической власти больше не присваивались, в челобитной содержалось ходатайство как-то, быть может, в порядке исключения организовать нечто подобное. В ответ, к очередной знаменательной дате, новые высокие звания как будто в насмешку получили два соседних губернских города. Крыжовинским же патриотам дали понять, что поведение местного руководства в годы войны было отнюдь не героическим. Слишком уж деятельно тогдашний обком большевистской партии занимался собственной эвакуацией, забросив другие нужды обороны.

Григорий Владимирович, будучи всё-таки человеком почти военным, попытался перехватить инициативу у судьбы. Полез в шкаф, достал и в третий раз надел свой секретный мундир. Взял трубку телефона с орлом и попросил высочайшей аудиенции. Из трубки ему ехидно напомнили, что в прошлый раз, выступая с инициативой государственного масштаба, он ни в одобрениях, ни в аудиенциях не нуждался – а, между тем, инициатива эта, не совсем своевременно обнародованная, вызвала неоднозначный резонанс как в других местностях, так и за рубежом.

Мироедов сел, положил трубку и взял лист бумаги. Собственной рукой он написал прошение о подтверждении полномочий и нажатием кнопки вызвал офицера специальной связи. Бумага исчезла в недрах конверта с сургучной печатью, связист щёлкнул каблуками и скрылся. Оставалось только ждать и… думать.

О чем думал в то время генерал-губернатор? Как обычно, достоверных сведений об этом нет. Возможно, о том, что зря некоторые столичные газеты по-прежнему именуют Крыжовинск и губернию то «красным поясом», то «депрессивным регионом». О том, что в эпохи Куманева и Шабашкина беспорядка было не в пример больше, а денег в казне меньше. О том, что с инвестициями вышло, конечно, не так здорово, как хотелось. Но разве раньше у кого-то выходило лучше?.. И всё равно никак не мог Григорий Владимирович даже наедине с собой признать главный постулат оппозиции о том, что чиновники-то продолжают жить своей жизнью, а прочее население – своей, и что гипер- и супермаркеты, полевые станы и цеха открываются в основном не благодаря, а вопреки этим самым чиновникам. То есть, вопреки его, Мироедова, подручным и подчиненным.

Да, теперь оставалось только думать и ждать.

Ожидание генерала Мироедова оказалось довольно долгим. Одно за другим шли совещания, происходили очередные встречи, потенциальные инвесторы жали ему руку и подписывали сто первые, самые серьезные протоколы о намерениях. Григория Владимировича даже позвали на съезд «медвежьей» партии в Москву – правда, всего лишь почетным гостем. Возглавить местный партийный список на выборах в Думу ему не доверили. Олигарх Камышанский в списке был (притом на гарантированно выигрышном месте), были и несколько других партийцев из «третьего Рима», тоже люди небедные. Попал туда и один молодой, перспективный местный кадр, стартовым толчком в карьере тоже обязанный ленинскому комсомолу. Всё было бравурно и гламурно. Новая элита новой, окрепшей России формировалась прямо на генеральских глазах, но без Мироедова.

Темным холодным вечером Григорий Владимирович погасил за собой свет в кабинете, в персональном лифте спустился вниз и, застегивая на ходу пальто, направился к машине. Шофер курил, приоткрыв окно, и слушал радио. До Мироедова сразу долетел обрывок фразы: «…и подписал ряд указов». Новость, видимо, была самая свежая, «с колёс», ибо ни о каких новых указах генерал за весь день ничего не слышал. Мироедов замедлил шаг. Часть следующей фразы он тоже упустил из-за неважной слышимости и шума пролетевшей мимо площади иномарки. Но то, что затем разобрал, заставило резко остановиться. «…удовлетворил просьбу Григория Мироедова об отставке, – продолжил ведущий. – Президент поблагодарил бывшего губернатора за проделанную работу. Имя его преемника будет названо в ближайшее время».

Григорий Владимирович стоял, как вкопанный. Шофера, очевидно, поразил такой же столбняк – только сигарета догорала в его пальцах. Впервые за эти годы он не выскочил молодцом и не распахнул перед генералом дверцу. Над почти пустой в это время площадью вообще стало неправдоподобно тихо. Под черной глыбой памятника мялась какая-то парочка. Машины и автобусы будто замедлили свой бег.

В похожих случаях разные выдающиеся деятели говорят какие-нибудь фразы, которые потом входят в историю, вроде: «Так проходит земная слава» или «От великого до смешного один шаг». Мироедову никакая подходящая фраза в голову не пришла. После минутной паузы он сам открыл заднюю дверцу, сел и произнес только одно слово: «Домой».

Имя губернаторского сменщика не было еще объявлено, а депутаты крыжовинского парламента уже собрались на экстренную сессию. Ведущая фракция поставила на голосование проект резолюции, в которой говорилось, что никому не удастся вбить клин между Верховным Главнокомандующим и народом, и выражалась уверенность в том, что нынешние происки Запада получат достойный отпор. Далее в тексте подчеркивалась готовность единодушно поддержать любого названного Первым Лицом претендента. Картину голосования, правда, подпортили два недобитых оппозиционера, которые, собрав в кулак всю волю, воздержались.

Мэр Дрынников немедленно изъявил готовность влиться в ряды партии Президента. Свое недолгое членство в партии выхухоли он объяснил стремлением добиться льгот и преференций для дорогих крыжовинцев и тут же напомнил обществу, что именно он был одним из тех, кто стоял у истоков, именно он, он поднимал на крыжовинской земле знамя с медведем… Пока газеты цитировали и тиражировали его речь, многочисленная процессия вышла на столбовую московскую дорогу с хлебом-солью: встречать нового губернатора. Крыжовинцы выставили перед собой трубы и барабаны и приготовились ударить в тазы.

Глава двенадцатая

Губернатор-варяг

Губернатор-варяг прибыл в Крыжовинск серым, холодным утром. Сюртук на нем был застегнут на все пуговицы, а сам он, не мигая, смотрел из-под короткого козырька в облака. Роста он был среднего, тембр его голоса – средним, цвет глаз – неопределенным. Прочесть в его взоре что-нибудь относительно своей судьбы никто не мог.

Биография гостя давала простор для разных трактовок. Елисей Васильевич Нудеев был столичным чиновником со стажем. Род его придворные льстецы вели от неких детей боярских, давно служивших Кремлю. Среди предков Нудеева числился якобы даже легендарный Лука Нудищев, который входил в опричное войско Ивана Грозного.

Современный потомок знатного опричника ведал на Москве продовольственными запасами, то есть контролировал стратегический ресурс. Закрома Родины под его присмотром не сильно, впрочем, выросли. Не росли они, правда, и до него, и после него. Такова была их особенность. Из этого можно заключить, что менеджером Елисей Васильевич был не лучше и не хуже других, ведавших закромами. Соответствовал, так сказать, среднему уровню.

Конечно, не стоит думать, будто на хлебном поприще Елисей Васильевич ничем себя не проявил. Раза два или три за последние десять лет он делал громкие заявления для прессы, после которых на всяческих биржах начиналась паника. То вполне серьезно предлагал запретить все импортные соусы-подливки, то уверял общество, что отечественная буренка посрамит корову из штата Айова. Потом пресс-служба долго разъясняла, что журналисты опять всё исказили и переврали.

Случилось еще несколько дурно пахнущих скандалов с его подручными, но они были довольно оперативно замяты. В чем там была суть, широкие массы так и не поняли. То ли подручные что-то украли, то ли украли у них. Достоверно было известно, что один верный нукер Нудеева купил себе вертолет, а другой – поместье на берегу Москвы-реки. Оба спокойно продолжили службу при персоне Елисея Васильевича.

Сам смотрящий за закромами умело ориентировался в дворцовой обстановке. Дружил с теми, чьи акции росли в цене, и тотчас забывал про собратьев, оступившихся на скользком паркете. С ним тоже предпочитали дружить многие. Близость продовольственного ресурса опьяняла и манила.

Почему всё круто переменилось, и акции Елисея Васильевича стремительно рухнули, оставалось лишь гадать. Достоверную версию не привел ни один знаток придворных интриг. Мелькнул слушок, будто слишком засиделся государственный муж у истока хлебных потоков, откуда растекались они по множеству адресов. Объявились другие желающие порулить означенными потоками, и были те желающие моложе и зубастее. Так вышло, что опальному губернатору Мироедову наследовал вчерашний вельможа Нудеев. С ним в бывшую столицу «красного пояса» проследовал и хозяин пресловутого вертолета…

Сердца многих крыжовинцев после приезда Нудеева наполнились энтузиазмом. Наивные провинциалы искренне думали, что их труды наконец-то оценены по достоинству, и губернаторское кресло неспроста заняла фигура большого масштаба. Снова заговорили об особости древнего города, о повышении статуса, притоке инвестиций и тому подобном. Газеты охотно подхватили эти мотивы.

Более искушенная в политике местная элита, напротив, ощутила беспокойство. К новому вождю хотели присмотреться поближе и повнимательнее, ибо никто не был знаком с ним лично. С нетерпением ждало умудренное опытом начальство первой встречи и тронной речи. В зале и на галерке депутатского собрания яблоку было негде упасть. Здесь элиту ждал первый сюрприз.

После ритуальных слов присяги губернатор Нудеев от развернутого диалога уклонился. По-прежнему не мигая, он спустился с высокой трибуны и убыл из зала в апартаменты. К вечеру подоспел указ №1: о совете старейшин. В старейшины, согласно указу, попали не все региональные аксакалы. Если точнее, то считанные единицы. А если еще точнее, те из них, кто реально претендовал на звание долгожителей. Пик своего расцвета и влияния эти достойные люди прошли уже лет десять-пятнадцать назад. Единственное исключение составил несменяемый банкир Павлинов со своими финансовыми закромами.

Старейшины призваны были давать Елисею Васильевичу ценные советы – разумеется, будучи собранными за одним столом и спрошенными. Прочие мнения губернатора из Москвы не очень-то интересовали. Совет собрался в закрытом режиме в первый и последний раз и внес предложения по кадрам, сугубо секретные. То ли в соответствии с ними, то ли без их учета администрацию, не мелочась, переименовали в правительство, половину министров назначили из числа приезжих спутников Нудеева, половину – из членов правления банка с павлинами и зимним садом на крыше. Кроме того, по традиции, уважили олигарха Камышанского. Его человечку дали должность министра без портфеля и задачу поставили – думать о подъеме села.

Среди уволенных чинов прежней команды оказался и Цап-Царапин. Бывший когда-то мэром и губернатором, а впоследствии управляющим канализацией, он удалился без фанфар и памятных подарков. Николаю Александровичу не дали досидеть ровно неделю до достижения предельного возраста на государевой службе – и таким образом не позволили претендовать на добавку к пенсии.

Сюрприз второй касался информационной политики. Прежние владыки, независимо от партийного окраса, в этой деликатной сфере вели себя тоже сравнительно деликатно, даже народный губернатор Куманёв с его бодательными движениями. И даже генерал в штатском Мироедов предпочитал шашкой на медийном фронте не махать. Потомственный же сын боярский этой традицией, которая сложилась в Крыжовинске, откровенно пренебрег.

Пресс-служба губернатора, к тому времени и без того многочисленная, была дополнительно расширена и преобразована в Департамент управления и регулирования СМИ, сокращенно – ДУРС. Острословы из разных редакций пробовали шутить, что название департамента произошло от слова «дурить», но скоро прикусили языки. Клерки в ДУРС были набраны из числа малоизвестных журналистов и юных стажеров, коим в этой жизни повышение явно не светило. Нехватку творческих способностей они, придя на службу и надев пиджаки вместо свитеров, компенсировали напором.

Главным редакторам были спущены плановые задания: по сколько раз в неделю позитивно упоминать губернатора Нудеева. Само собой, негативные упоминания автоматически приравнивались к измене. На все случаи жизни газетчики получили одно и то же парадное фото Елисея Васильевича: костюм, рубашка в тонкую полоску, галстук и взор, устремленный куда-то в даль светлую. Немного погодя о деятельности губернатора стали писать заметки сами его подчиненные из ДУРС. Они же рассылали свои творения по редакциям с пометками «Срочно!» и «Архиважно!»

Почти все крыжовинские газеты спустя пару месяцев стали похожими друг на друга, словно однояйцевые близнецы. С каждой полосы на читателя смотрел одинаковый Нудеев в неизменном костюме и неизменном галстуке. Немигающий взор его скользил то справа налево, то слева направо – в зависимости от того, где стояло фото. Ощущение закрадывалось такое, что и сам оригинал изготовлен методом штамповки.

И это ощущение усиливалось при более пристальном наблюдении за губернатором. Все речи Нудеева, начиная с упомянутой тронной, писались явно по одной схеме. Во вступлении новый владыка напоминал, что присутствующие обязаны блюсти интересы населения, и призывал отнестись к его словам максимально серьезно. Далее он говорил о себе и своих, по его собственным словам, нерядовых возможностях. Здесь Елисей Васильевич иногда прямо напоминал, какой пост он занимал в городе-герое Москве. И потом уже давалась конкретная клятва сделать Крыжовинскую губернию лидером среди всех регионов.

Речей было много, и не меньше было визитов и поездок. В качестве визитеров потянулись в древний город настоящие министры и замы министров. Ревели сирены, пламенели мигалки, неумолимые инспектора ГАИ раз за разом давали несущимся кортежам «зеленую улицу». Коренные крыжовинцы, водители и пешеходы, робко жались к обочинам, провожая глазами внедорожники цвета воронова крыла. Не успевал очередной боярин отчалить, как редакции и телеканалы уже получали от курьеров из ДУРС свежий пресс-релиз. И в каждом заголовке сияла фамилия Нудеева.

Приезжие хлопали Елисея Васильевича по плечу, жали руку или даже обе руки, тепло вспоминали минувшие дни, проведенные в столице. Каждый из них не жалел обещаний сотрудничать, помогать, привлекать инвестиции. Во всяком случае, так определенно казалось при чтении пресс-релизов…

Уточнить же что-нибудь непосредственно у Нудеева было абсолютно невозможно. Канули в прошлое времена, когда репортеры могли перекинуться хотя бы несколькими фразами с губернатором где-нибудь в курилке. Во-первых, новый губернатор не курил. Во-вторых, доступ к его телу намертво перекрыла специально обученная особа с повадками бультерьера. Вместо личных контактов с телом теперь практиковался так называемый подход. При этом пишущая и снимающая братия стояла, как вкопанная, у протянутой между столбиков ленточки, а подводили к ней, как медведя на ярмарке, самого Елисея Васильевича. Вопросы губернатору заранее, под надзором «мадам Бультерьер», писал весь коллектив ДУРС. После тройного согласования и визирования во всех звеньях аппарата их раздавали только проверенным журналистам.

Звучали выверенные заявления, потом согласованные вопросы и согласованные ответы. Губернатор зрил поверх голов и не улыбался. Церемония подхода завершалась минута в минуту, строго по плану, и Нудеев чинно поднимался к себе на этаж. Да, и весь этаж с его кабинетом тоже охватили перемены. Доступ туда был строжайше ограничен, у лестниц появилась дополнительная стража, а за ее крепкими спинами затеян был нешуточный ремонт. Очевидцы категорически избегали разговоров на эту тему, однако по городу все равно разнеслась молва, что потолки у Елисея Васильевича позолоченные, а стены богато украшены пилястрами с канделябрами. По всему фасаду «белого дома» оборудовали подсветку, но старый советский мрамор при этом вместо белого стал казаться желтым, придав и зданию соответствующий оттенок.

Жил новый владыка уединенно, вдали от коттеджных поселков туземной знати, где эта знать в жаркое время года любила хаживать по дворам в семейных трусах. Елисей Васильевич сразу, с несессером в руке, заехал в охотничий домик на отшибе, и по периметру забора тотчас встала охрана. Чуть позже на нескольких фурах доставили и другой багаж, а сам домик с участком не по-крыжовински бойко преобразили в маленький дворец.

Что касается поездок, то их губернатор-москвич тоже совершал постоянно. Посланцев отрегулированных СМИ грузили в автобус, каждому вручали по пресс-релизу, место впереди колонны занимала машина с мигалкой и – с первыми петухами процессия трогалась в путь. По прибытии на место гиены пера под конвоем, то есть, при товарищеской поддержке коллег из ДУРС, обходили коровники, свинарники и птичники, ступая след в след за Елисеем Васильевичем. Губернатор в белом халате изредка притормаживал у какого-нибудь стойла и глядел на очередную буренку, будто готов был соколом взлететь в седло.

Поскольку седла бурёнке не полагалось, Нудеев с видимым сожалением отходил от стойла и пешим порядком двигался дальше. У самого дальнего птичника, свинарника или коровника происходил стандартный подход к прессе. Под громкое мычание и дружеское ржание Елисей Васильевич, не опасаясь едких комментариев, клялся обскакать-таки фермеров Айовы.

На местах губернатора встречали, по традиции, без ложной скромности. Естественно, тоже дудели в трубы и били в тазы, но привнесли и свое, особенное, до чего городские жители не додумались. В одном из живописных, наиболее хлебосольных местечек заказан был молебен – и не простой, а благодарственный: за ниспослание земле крыжовинской такого чуткого и внимательного вождя, как Елисей Васильевич. Колонне, как обычно, состоявшей из Нудеева, чиновников и журналистов, дорогу преградил крестный ход с иконами и хоругвями. Под колокольный перезвон толпа пейзан с главой района впереди бухнулась на колени прямо в пыль. И все как-то невзначай поняли, что главе этого района в ближайшее время отставка точно не грозит…

Продовольственную тему губернатор-варяг полюбил и в краю своей вынужденной миграции. Вернее, он ее и не разлюбливал. На нужды села, на подъем животноводства и посевы яровых с озимыми сразу были ассигнованы крупные суммы из бюджета. Контролировать их прохождение взялся проверенный специалист – тот самый новоиспеченный помещик из-под Москвы. Пока одинокий протеже олигарха Камышанского думал о селе, этот ценный кадр плотно работал. Олигарх по-отечески улыбался и в узких кругах называл губернатора Елисеюшкой, но от решения реальных вопросов стал как-то вдруг довольно далек. Нет, на его заводы и на акционеров, прописанных в Гондурасе, никто не покушался – и всё же оставалось Николаю Мафусаиловичу только постреливать куропаток в лесах под Крыжовинском.

Молодые же люди, из правления банка пересевшие в бывший белый, а ныне желтый дом, рьяно взялись за дело. Одаренные экономисты-финансисты, воспитанные Павлиновым, проводили совещание за совещанием. С помощью лазерных указок презентовался проект за проектом, о чем агитаторы из ДУРС мигом оповещали народ. Лихорадочная активность пронизала всё и вся. Размах ощущался невиданный доселе, воистину московский. Простые крыжовинцы млели и боялись уже верить своему счастью. Казалось, вот он был, рядом – мессия с передовым опытом и связями.

Губернатор же был как бы и вместе с одаренной молодежью, и в то же время над ней и немного сбоку. Инновации он публично поощрял, однако всё казенное имущество доверил третьему своему спутнику из Белокаменной. Этот эффективный менеджер с четырьмя или пятью дипломами и сертификатами тоже годился Нудееву в сыновья и тоже прибыл с вокзала совсем налегке. Глядя, как и его патрон, куда-то вдаль, молодой человек выкинул все старые кадры из своего департамента – причем его не тронули ни рыдания женщин, ни седины заслуженных дьяков. На посты блюстителей имущества заступили ровесники менеджера в дорогих костюмах из Милана, благоухавшие туалетными водами от Christian Dior.

Скоро площадь перед департаментом превратилась в сплошную выставку последних моделей BMW, Audi и Lexus. Ни один кусочек недвижимости, ни один клочок землицы не двигался без визы эффективного менеджера. В обеденный перерыв новые сотрудники с каменными лицами фланировали взад и вперед по Большой Дворницкой. Для них на бывшем Пролетарском проспекте был открыт модный суши-бар с поваром, выписанным специально из Йокогамы.

Своя судьба постигла и капитанов крыжовинской индустрии. Как и все, в едином порыве, они приветствовали губернатора Нудеева с первых шагов по овеянной славой земле. Не мешкая, выразили готовность сотрудничать везде и во всем, проявлять социальную ответственность и модернизировать производство. Но вот незадача – не собирался Елисей Васильевич сотрудничать. Он приехал повелевать. Те, кто поняли это сразу, отделались испугом легкой степени. Тех, до кого доходило помедленнее, научил пример одного шибко умного брата по классу.

Был в городе К. завод, который очень любили посещать все начальники и депутаты. Для них на его необъятной территории всегда исправно функционировали ресторан и физкультурно-оздоровительный комплекс. И всегда в положительном ключе писала о нем падкая на гадости пресса – ибо падкой она была также на денежные знаки, а помощники генерального директора не забывали по чуть-чуть, но регулярно подкармливать шакалов ротационных машин. Сам генеральный слыл продвинутым боссом, не пропускал ни одной выставки или форума и приветливо улыбался с экранов телевизоров. Посему, хотя оборудование на заводе не менялось уже лет пятьдесят, а стены цехов помнили еще матросов Красной гвардии, у предприятия в целом была отменная репутация.

Первый звоночек, правда, прозвенел для успешного босса еще до воцарения Нудеева. Рабочие завода не избрали своего благодетеля в муниципальные советники. Генеральный директор так удивился этому факту, что, вопреки обыкновению, даже слов не нашел для комментария. Пусть зарплаты у тружеников были весьма скромными, пусть и эту сладкую копеечку периодически задерживали, но ведь получил же каждый из них в дар из запасов предприятия по новенькому эмалированному ночному горшку, и как раз перед походом на избирательный участок! О, черная неблагодарность…