История города К.

Враг был везде, и в то же время настоящего врага не было видно. Не на кого было навести орудия главного калибра и скомандовать: «Пли!» Не по кучке же сумасшедших было открывать огонь, и не по скоморошному же Борису Минаевичу?..

Ситуация отчетливо пахла тупиком. Эксперты, поднаторевшие в объяснении причин, были бессильны дать мало-мальски пригодные советы. Карманов пришел с идеей запустить сто тысяч воздушных шариков, что должно было привлечь молодёжную аудиторию, но Григорий Владимирович приказал новых средств не выделять. Тем более, нагрянула многочисленная комиссия из Москвы – проверять бюджетную дисциплину. Что конкретно искали, было непонятно. От товарищеских ужинов и выездов на природу уклонялись, затребовали гору бумаг за все годы царствования. Особо интересовались доходными отраслями, за которые отвечал лично Наум Сергеевич.

Впору было самому Мироедову идти к гадалке.

Общественное мнение знает всё. Для славного города Крыжовинска эта истина была актуальной в любые времена. Увы, то был уникальный случай, когда никто так и не узнал, от кого приунывший Григорий Владимирович получил самый ценный совет в своей карьере. Удивительно, но ни один человек, военный или штатский, даже не попытался приписать себе эту бесспорную заслугу. Такими скромными подручными окружил себя наш генерал…

Однажды все информационные агентства страны, а спустя считанные минуты и их зарубежные коллеги передали новость с пометкой «Срочно!» Крыжовинский губернатор выступил с открытым письмом к Первому Лицу и Верховному Главнокомандующему. По-военному прямо и четко Мироедов предлагал гаранту конституции ради стабильности и безопасности граждан эту самую конституцию переписать. Не радикально, Боже упаси, и не в части пересмотра объема полномочий Первого Лица. А лишь в том месте, где говорилось про запрет одному и тому же лицу занимать должность Гаранта более двух сроков подряд. «Конституция не догма, а руководство к действию», – подытоживал губернатор и выражал готовность действовать немедленно. Естественно, с санкции Главнокомандующего.

Инсинуаторы замолчали в ожидании реакции. Реакция последовала скоро: ожил страшный телефон, и Григория Владимировича пригласили в одну из резиденций Гаранта. Губернатор надел чистое белье и выехал за пределы родимой стороны. Следующим вечером его (редчайший случай!) показала программа «Время». Первое Лицо что-то говорило, но слов не было слышно. «Дедушка» кивал. Лабрадор Кони обнюхивал его туфли.

Выхода к прессе не было. Григорий Владимирович вернулся с румянцем на щеках и окрепшим голосом. Устный телеграф принес известие о том, что генерала поблагодарили за верность и преданность, а вопрос об отставке не поднимался – то есть, однозначно снят с повестки дня.

Пикет на площади по инерции простоял еще немного, пока не повалил настоящий снег и не засыпал весь Крыжовинск. Чистить его честная власть по своему обыкновению не думала, и подножие памятника оказалось под толстым белым одеялом, почти по пояс бунтарям. Как было объявлено, вахта прекратилась по объективной причине. Интернет замолчал. Бывший муниципальный советник Волдырёв был вторично изгнан из рядов – на сей раз из торговых: за вопиющую антисанитарию. Ну а Борис Минаевич, полежав на всякий случай в здравнице с грязевыми ваннами, вышел затем на публику с новой сенсацией. По его словам, площадь вокруг Ильича надлежало теперь преобразить в сквер с фонтанами и клумбами. Чтобы никому более не повадно было устраивать здесь сомнительные манифестации.

Комиссия по проверке бюджетной дисциплины свернула свою работу. Сменив гнев на милость, проверяющие съездили по проторенной дороге в охотничий домик, попели там хором и, усталые, но довольные, отбыли обратно в Москву.

Глава одиннадцатая

Завершение торжества

Одержав очередную победу над смутьянами, Григорий Владимирович сел и задумался. И чем дольше думал, тем меньше тянуло радоваться. За время острой и принципиальной борьбы с честной властью, позорящей город Крыжовинск, суровый и неподкупный генерал-губернатор сам в глазах аборигенов утратил последние черты привлекательности. Как такое могло получиться – чёрт его знает. Исправно носимые Мироедову справки от социологов показывали: даже последний разгром неприятеля не привел к возрождению былой популярности. Простые крыжовинцы реагировали на любые вопросы о Григории Владимировиче с явным раздражением, а некоторые (о ужас!) прямо советовали ему обратиться к логопеду.

Советники и ученые консультанты дали понять своему шефу, что временный, как они формулировали, спад вызван не самим фактом принципиальной борьбы. Причина, по их мнению, коренилась в отсутствии результата. Дальше этой глубокой мысли консультантская помощь опять не продвинулась. Мироедов, ни слова не говоря, закрыл заседание экспертного совета и распустил его членов без упоминания о дате следующего сбора. Падения рейтинга при отсутствии выборов как таковых можно было бы не опасаться, но… Хотя лабрадор Кони и был ласков с Григорием Владимировичем, его (лабрадора) хозяин со своей улыбкой Джоконды на устах бросил генералу многозначительную фразу: «Работайте, время есть пока». Телекамеры в тот момент уже отключились, и журналисты этих слов не слышали. Зато у Мироедова со слухом было всё в порядке. Как человек опытный он понимал: сегодня Первое Лицо явило свою милость или, во всяком случае, не против такого толкования происходящего. Что будет завтра или послезавтра, не предскажет ни один эксперт.

Результат же, способный принести подъем народной любви, угадывался и без научной экспертизы. Наступлению всеобщего счастья мешал несерьезный мэр Дрынников. За время борьбы губернатора с пикетом он успел каким-то образом вступить во вторую партию власти, создаваемую на Руси под эмблемой выхухоли, и только укрепил свой иммунитет. Диковинный зверь вообще объединил многих, кому не нашлось мест под знаменем с медведем. Разбираться с этой публикой, опять же, команды не было. Более того, сверху периодически поступали намеки, что выхухоль и ее приверженцы призваны сыграть некую важную роль в новой политической пьесе, затеваемой режиссерами из Кремля. Как можно было работать в таких условиях?..

Борьба с мэром вела к падению рейтинга, но отказ от нее вел к тому же. Так что без лишней помпы был объявлен следующий крестовый поход. Борис Минаевич, строгим тоном вызванный в «белый дом», долго не шел, ссылаясь на мигрень, потом пришел с белым лицом и заламывал руки, будучи спрошен о противодействии коррупции в своих рядах. Перед самым его носом трясли папочкой с тесёмочками, но тесёмочки не развязывали. Наконец мэра отпустили, и Григорий Владимирович из-за шторы сам наблюдал за тем, как Дрынников пересекает площадь в обратном направлении.

Итогом нешуточного разговора стало увольнение «Кума» и «Свата» с поста распорядителя городским имуществом. Так был нанесен мощный удар по коррупции. Вторым ударом по коррупции, нанесенным на следующий же день, стало назначение «Кума» и «Свата» директором контрольного департамента мэрии. Социально ориентированному и патриотически настроенному бизнесмену теперь вменялось в обязанность принимать любые жалобы на вероятных коррупционеров, невзирая на их чины и звания. На этом который уже по счету крестовый поход и завершился. Если бы Григорий Владимирович предварительно перечитал учебник истории средних веков, то обнаружил бы, что каждое следующее начинание по отвоеванию Гроба Господня оказывалось менее успешным, чем предыдущее.

Борясь с коррупцией в мэрии, генерал-губернатор совершенно упустил из вида опасность другого рода. Роковая туча сгустилась над верным и хватким Наумом Сергеевичем. В саму такую возможность настолько мало верилось, что Мироедов первое время не придавал значения агентурным донесениям. А зря. Общественное мнение давно с раздражением реагировало на бывшего труженика симфонического оркестра. Раздражало буквально всё: и манеры, и голос, и уровень благосостояния, и даже внешнее сходство с певцом Иосифом Кобзоном. Порой Наум Сергеевич как будто нарочно эпатировал публику. На субъективное отношение к нему наложилось и кое-что другое. Очень уж вольготно чувствовали себя в Крыжовинске и губернии былые компаньоны Наума Сергеевича по бизнесу – разумеется, в силу чисто случайного совпадения. Как правило, все их насущные вопросы решались быстро и без огласки, а обойденные конкуренты бессильно скрежетали зубами. Бить челом губернатору на его заместителя никто не решался, и предполагалось, что так будет всегда.

Картину устоявшегося благолепия испортил заезжий купец Лиходеев. Свои дела этот негоциант вел давно и с размахом, держа главную контору в соседней губернии. Однажды вздумалось ему расширить сферу своих интересов, и вот тут-то на пути у Лиходеева возникла сеть народных магазинов «Четвёрочка». Народная эта сеть была одним из любимейших детищ Наума Сергеевича, заботливо опекаемых им. В «Четвёрочке» совершеннолетним крыжовинцам не только наливали от души, но и предлагали широкий ассортимент самых разнообразных закусок. Перед напором «Четвёрочки» потеснился даже общедоступный «Кум» и «Сват», известный своими скидками.

Заезжий купец то ли тонкой лестью, то ли как-то иначе охмурил мэра Дрынникова – а, возможно, и кого-то еще из его дружной команды. И на свет вышло постановление об отведении земли под новый торговый центр. Так как в мэрии, да и у самого мэра, левая рука зачастую не ведала, что творит правая, и наоборот, лишь после регистрации и публикации этой бумаги выяснилось: уже довольно давно точь-в-точь напротив места, доставшегося Лиходееву, ровно такое же право на строительство получила знаменитая «Четвёрочка». Строиться там друзья Наума Сергеевича не спешили. То ли было недосуг, то ли просто ждали, пока подорожавшую землицу можно будет с пользой продать. Может, и продали бы без ненужного шума, но выходка иногороднего пришельца явилась прямым вызовом.

Наглым проискам купца Лиходеева был дан отпор. На отведенную ему землю зачастили всевозможные проверяющие и обмеряющие. Купец попался неуступчивый и несговорчивый (хотя сговариваться с ним, само собой, никто не собирался). Подносить дары гость категорически отказывался, жестоко разочаровав секретных сотрудников с потайными микрофонами. Указанные недочеты вовремя устранял и продолжал стройку. На обвинения в прессе и на независимых телеканалах отвечал обещаниями снизить цены, что народу явно нравилось.

Наконец, торговый центр был готов. Однако торжественному открытию не суждено было состояться в срок. На лиходеевские площади просто прибыли немногословные работники прокуратуры и без затей запретили дальнейшую эксплуатацию. Как было сказано, до выяснения некоторых обстоятельств. Для убедительности их сопровождали проверенные люди в масках и камуфляже, все с автоматами и наручниками.

У кого-нибудь послабее Лиходеева душа точно ушла бы в пятки, а всякое желание заниматься бизнесом в старинном Крыжовинске отпало бы само собой. Любой местный коммерсант после таких мер воздействия бухнулся бы в ноги Науму Сергеевичу, разодрал бы на себе рубаху от Armani и возопил бы: «Не погуби, отец родной!» Но совсем не таким оказался заезжий гость, окрепший и возмужавший в войнах за собственность 90-х годов. Челобитчики от него были очень скоро замечены в стольном граде Москве, а именно в районах Старой площади и Краснопресненской набережной. Аргументов, как устных, так и письменных (включая те, что с водяными знаками) у дерзкого спорщика хватало. После чего деятельностью крыжовинского вице-губернатора заинтересовались самые серьезные министерства и ведомства.

Крыжовинскую прокуратуру одернули сверху. Центр был торжественно открыт назло надменному соседу, а те, кого в разное время обидел Наум Сергеевич, воспряли духом. Поток жалоб на него буквально захлестнул московские инстанции.

Наум Сергеевич попытался выдвинуть встречные аргументы. Не помогло. От аргументов наверху не отказывались, но и гарантий не давали. Вице-губернатор провел пресс-конференцию, на которой заявил, что акции «Четвёрочки», если таковые у него имелись, он давным-давно продал или передал в доверительное управление (не уточнив, правда, кому именно). С помощью графиков, диаграмм и видеоэффектов наглядно показав, как преуспела земля крыжовинская за период его работы, Наум Сергеевич посулил новые достижения и приток инвестиций. Гадкую тему жалоб и челобитных обойти молчанием, увы, не удалось. Тут пришлось, как всегда, хорошо поставленным голосом сказать, что налицо происки врагов – причем, врагов, жертвующих населением во имя своих корыстных замыслов.

Журналисты закрыли блокноты и разошлись по редакциям. А Наум Сергеевич, похожий на Кобзона, отправился давать объяснения новой комиссии из Москвы. Ее члены от поездки в охотничий домик сразу отказались и взялись за финансовую отчетность. С Григорием Владимировичем они пообщались вежливо, но прохладно. Пресса замерла в предвкушении неожиданности.

Все ждали хоть какой-нибудь реакции Камышанского, но дождались другой пресс-конференции, на сей раз Мироедова. Вступление было многообещающим. Генерал-губернатор дал своему заместителю отличнейшую характеристику. По его словам, на таких и только на таких людях испокон веков держались экономика и социальная сфера. Наум Сергеевич (по его же, губернаторским словам) поднял из руин промышленность, возродил сельское хозяйство, наладил выплату пенсий и пособий. Под его же, Наума Сергеевича, присмотром расцвел весь местный и пришлый бизнес, а финансовая система была вознесена на небывалую высоту. Слушая Григория Владимировича, можно было прослезиться. Присутствующие решили, что сейчас будет объявлено о награждении вице-губернатора орденом или откомандировании его в Москву, в распоряжение Первого или, в крайнем случае, Второго Лица.

Продолжение оказалось иным. Григорий Владимирович довольно сухо сообщил, что удовлетворяет прошение Наума Сергеевича об отставке. Затем ведущая объявила об окончании пресс-конференции. Задать Мироедову хотя бы один вопрос никому из акул пера не удалось.

Всесильный олигарх Камышанский на это эпохальное событие так и не отозвался. Разве что письменно поздравил дорогих крыжовинцев с очередным Днем животновода – через газеты. Старожилы зашептались по углам, вспоминая, как со сдачи профсоюзного лидера Матрасова начинался закат народного губернатора Куманёва…

Тут бы и возрадоваться мэру славного города Крыжовинска, насладиться бессилием оппонента – ан нет, у Бориса Минаевича обострилась своя головная боль. Выборов градоначальника, в отличие от выборов губернатора, никто не отменял как явление в целом. Раз так, надо было снова нравиться хотя бы части электората. Увы, долгая и упорная борьба на информационных просторах подкосила не одного Мироедова. Даже по подсчетам самых лояльных астрологов… то есть, социологов, процент поддержки Дрынникова был позорно мал. А время шло. Скоро сказка сказывается, но еще скорее надвинулась дата очередного народного голосования.

В преддверии этого рубежа у Бориса Минаевича открылись метания. Внезапно для широкой и узкой общественности первой жертвой пала восторженная Фенечка. Буквально перед самым этим событием она с энтузиазмом воплотила в жизнь очередной рекламный проект, призванный возвеличить ее патрона. С помпой было открыто городское уличное радио. Из повсеместно установленных репродукторов теперь без передышки неслись романсы Глинки, симфонии Моцарта и марши Мендельсона. Грязи под ногами у горожан не убавилось, но зато как возрос культурный уровень населения!.. В промежутках между симфониями и маршами диктор с пафосом зачитывал пресс-релизы, написанные в мэрии.

Сильный и смелый был ход, однако его автору это не помогло. Фенечку отставили от дел грубо и откровенно, не позволив даже пройти в покои Бориса Минаевича, чтобы оправдаться. Новый начальник канцелярии, взятый на службу из мясной лавки, с истинно народной простотой погрозил вослед изгнанной фаворитке пудовым кулачищем. Фенечке негласно инкриминировали развал работы и непрозрачность отчетности.

С партией выхухоли у мэра тоже как-то не заладилось. Контингент подобрался на редкость беспокойный и склочный, норовящий пройти в Наполеоны по головам соратников. Бюро обкома едва успевало исключать фракционеров, после чего в один прекрасный день само было исключено в полном составе. Бориса Минаевича в последний момент пощадили, исключать не стали, но разжаловали в рядовые члены президиума. Пресса (продажная, разумеется) наперебой ёрничала по этому прискорбному поводу, а «медведи» злорадствовали. Очень обидно было и муторно на душе.

В лапы фракционеров, к тому же, попали партийная касса и круглая печать. Конечно, Борис Минаевич воззвал к верховному лидеру борцов за диковинного зверя. Для этого пришлось на неделю бросить городское хозяйство и жить в столице, в казенном нумере у стен сената. Городскому хозяйству, как ни странно, хуже от этого не стало (и лучше, впрочем, тоже). Верховный вождь вник и прислал своего эмиссара – навести порядок. Эмиссар каленым железом выжег измену, а раскольников, в свою очередь, исключил – полностью и окончательно. Затем, правда, бразды правления партией к мэру не вернулись. Московский товарищ прибрал их к своим рукам вместе с печатью. Только кассу найти не смогли. Всё ее содержимое до копеечки сгинуло бесследно.

Переломить негативную тенденцию и начать движение к своему избранию на второй срок Борис Минаевич решил, устроив празднество. В качестве повода кстати подвернулся новый юбилей Крыжовинска. Вся городская вертикаль власти – от вице-мэра по делам канализации до дворников – со всех ног кинулась готовиться к нему. Вице-мэр, надув щеки, инспектировал объекты. Дворники поднимали пыль метлами и в тысячный раз отскабливали от афишек столбы и заборы. Кроме застарелых остатков кандидатско-депутатских образов, устранению подлежали частные объявления, как-то: «Похудеть навсегда», «Кастинг танцоров» и «Лечение суставов». Судя по этим афишкам, крыжовинцы, управляемые Борисом Минаевичем, почти все сплошь должны были быть чрезвычайно подвижными и подтянутыми (кроме тех, у кого всё-таки отказали суставы).

Названными мерами градоначальник не ограничился. Юбилею был придан международный размах. Подняв архивы, придворные летописцы обнаружили, что, оказывается, у славного Крыжовинска есть не менее славный город-побратим в далёком Китае. Побратим с Востока назывался Сюйцин и стал таковым в эпоху безоглядной советско-китайской дружбы, когда по радио пели «Сталин и Мао слушают нас». Потом, когда чувства подостыли, про братство забыли или предпочитали не вспоминать. Поистине странно, что о нём не вспомнили раньше, в период появления на крыжовинской барахолке «шанхайских барсов» (См. главу «Перестройка и демократизация в Крыжовинске» – Прим. автора).

Тут же произошел обмен делегациями. Борис Минаевич постоял на Великой китайской стене, глядя в степь, отведал утку по-пекински, а в ответ на крыжовинскую землю ступил товарищ Сюй Цзин – глава народного правительства провинции Сюйцин и одноименного города. На неформальных переговорах выяснилось, что родной дедушка товарища Сюй Цзина и был тем самым легендарным товарищем Сюем, который в юности устанавливал советскую власть в Крыжовинске (См. главу «Предыстория» – Прим. автора). Члены совета ветеранов при этом известии прямо прослезились. Переговоры увенчались конкретным соглашением: на празднование юбилея из Китая приглашалась тысяча представителей передовой общественности, а также, в дополнение к ним – группа монахов монастыря Шаолинь. Монахи пообещали разучить и показать по этому случаю новую боевую композицию.

И вот день знаменательного юбилея настал. Стояла ранняя чудная осень, почти совсем неотличимая от лета. Вечер накануне праздника был особенно тёплым и тихим, только стемнело немного раньше обычного. Обстановка в парках и скверах была идеальной для влюбленных. Борис Минаевич коснулся щекой подушки в прекраснейшем расположении духа. А когда открыл глаза по звонку будильника, ему сперва показалось, что еще продолжаются закатные сумерки. Градоначальник тряхнул головой и подошел к окну.

Небо над утренним Крыжовинском было хмурым и практически без просветов. Сердце сжалось от гадкого предчувствия. Отогнав его могучим усилием воли, мэр велел принести кофе и одеваться. В связи с юбилеем Борис Минаевич облачился в идеально белый костюм, сшитый по фигуре из тончайшей ткани. Помощницы заахали и заохали от восторга. Усы и прическа на голове тоже смотрелись безупречно. Под зловещее погромыхивание где-то очень высоко и далеко начальственный кортеж выдвинулся месту сбора праздничной колонны. Там уже реяли знамена и трепетали гирлянды воздушных шаров.

В вышине грохотало уже вполне отчетливо. Воздух как будто сгустился и потянуло холодком. Мэр посмотрел на часы: оставалось еще несколько минут до подхода эскорта из юных барабанщиц. Свита волновалась. Кто-то сломя голову побежал за зонтом, кто-то куда-то принялся звонить (уж не в небесную ли канцелярию, как язвила потом недружественная пресса). Наконец барабанщицы подоспели и построились. Главный церемониймейстер взмахнул жезлом и… серое небо разорвала громадная молния. Секундой позже донесся удар грома. Начался ливень, прецедента которому метеорологи так и не отыскали потом, как ни старались.

То же самое, наверное, случилось бы, если бы кто-то невидимый пустил в ход гигантский шланг. Знамена мгновенно пропитались водой и обвисли, как тряпки. Воздушные шары куда-то улетели. Единственный зонт, принесенный все-таки адъютантом, был грубо смят порывом ветра. О том, чтобы продолжать движение в этих экстремальных условиях, не могло быть и речи. Бориса Минаевича, обхватив то ли за плечи, то ли за талию, экстренно эвакуировали к боковому крыльцу мэрии. Белейший и прекраснейший его костюм просто набух от влаги, на глазах потеряв первоначальный цвет. Усы смялись, прическа была безобразно растрепана.

Что-либо ужаснее этого градоначальник и представить себе не мог. Даже язык у Бориса Минаевича временно отнялся от подобного коварства природы, а на глазах у лидера честной власти выступили слёзы. Рядом всхлипывала старшая помощница, пытавшаяся спасти остатки макияжа. Команда суетилась и старалась по мере сил исправить положение. Бросились отжимать и пиджак, и брюки шефа, для чего их пришлось временно снять. Кто-то по неопытности взялся отжать и дорогой шелковый галстук. Когда поняли, что это бесполезно, послали за другой парой и заодно за целой партией самых больших зонтов. Дрынникова там же, в подъезде, переодели в сухое и высморкали.

Проход колонны пришлось отменить. Речь перед микрофонами всё же имела место, хотя слушала ее жалкая горстка – в основном стойкие ко всему китайцы. Товарища Сюй Цзина, правда, не сразу смогли найти в образовавшейся давке и суматохе. Даже предположили было, что его, не отличавшегося богатырской статью, смыло в канализацию. Слава Богу, международного скандала не произошло.

Выступление монахов из Шаолиня вместо центральной площади состоялось в большом банкетном зале мэрии. Самым обидным во всей этой истории было то, что на утро следующего дня солнце над Крыжовинском засияло с удвоенной силой и быстро уничтожило всякие следы ливня. Напрасными оказались долгие и трудные приготовления. Почти нетронутыми остались даже шашлыки, ожидавшие любимых сограждан под открытым небом, в каждом сквере и парке, вместе с воздушными шарами.

Как это ни парадоксально, ход событий с определенного момента вел Григория Владимировича и Бориса Минаевича навстречу друг другу. Оба, на протяжении нескольких лет ведя борьбу то явную, то закулисную, основательно подорвали то, что именовалось у них популярностью. Притом каждый подрывал не только вышеозначенное чужое, но и свое тоже. Кроме того, и губернатору, и мэру скоро предстояли нешуточные испытания. Первому из Москвы была поставлена задача дать нужный процент голосов «медвежьей» партии на выборах в Государственную Думу. У второго на повестке дня стоял вопрос, как повторно избраться самому. И те, и другие выборы по времени отстояли друг от друга совсем на чуть-чуть.

Конечно, Борис Минаевич тоже был не прочь стать выразителем народных чаяний в парламенте России. Увы, приезжий функционер партии выхухоли, истребив измену, обернулся изменником сам – во всяком случае, в отношении и в понимании градоначальника. Зачищал партийные ряды он совсем не для крыжовинского мэра. Когда пришла пора утверждать заветные списки кандидатов на депутатские кресла, кого только там не оказалось! Был в них муниципальный советник, не пропустивший ни одних выборов за последние лет десять, а ныне получившие в кормление от самого Дрынникова городскую палату мер и весов. Был хозяин ликёроводочных заводиков, а также нескольких бизнес-центров и доходных домов. Был, наконец, важный деятель со столичной пропиской и, как говорили, со вторым (украинским или израильским) гражданством – на всякий пожарный случай. Всем нашлось по строчке, а вот Борису Минаевичу нет. И не помогли никакие повторные поездки в сенат.

Такого плевка в лицо мэр не перенес. Из партии выхухоли он тотчас не вышел, как советовали некоторые. Но для себя решил, что палец о палец не ударит ради ее продвижения. В офис поборников справедливости и очередного социализма после этого нагрянула санитарная инспекция. Проверяющие долго и дотошно производили замеры, а затем вынесли вердикт: встроено-пристроенное помещение к использованию непригодно из-за обилия вредоносных бактерий. Партийцы отказывались верить в реальность происходящего, пока члены комиссии не взялись опечатывать комнаты.

Приезжий функционер по-молодому стремительно понесся в бывший купеческий особняк. Дрынников его, однако, не принял – адъютант объявил, что Борис Минаевич кушают-с. Вчерашний союзник подключил к делу прессу. Акулы пера буквально задергали мэрию звонками, и всё без толку. На любой звонок новая помощница непреклонно отвечала, что абонент временно недоступен. Уличное радио как будто в насмешку исполняло арию московского гостя. Работникам партийного аппарата оставалось лишь взвалить на спины тюки с агитационной литературой и пойти в неизвестном направлении. Мириться и пойти на попятную никто не пожелал. Так рухнули надежды честного мэра переселиться на Охотный ряд.

После скандального размежевания с партией выхухоли градоначальник дал указание всей своей команде в каждом кабинете вывесить по портрету генерала-губернатора. У рядовых чиновников портретики были маленькие, в пластиковых рамках, у тех, кто повыше рангом – портреты побольше, и рамки на них деревянные. Сам Борис Минаевич украсил стену поясным изображением Мироедова с орденской лентой через плечо. Это действо носило глубоко символический характер, будучи призвано подать знак «белому дому» по другую сторону площади.

Знаку поначалу не поверили, ибо несчетное множество раз честная власть обещала одно, а творила совсем иное. Экспертный совет тоже, обжегшись на молоке, предостерегал Григория Владимировича от опрометчивых шагов. И на Бориса Минаевича для профилактики вылили очередное (с пылу, с жару) ведро информационных помоев. Мэр стоически это вынес и не ответил взаимностью. Только тогда к нему опять заслали эмиссаров.

Борис Минаевич предложил Григорию Владимировичу сделку, простую и циничную. Мэр изъявил готовность подсобить партии «медведей» на выборах в Госдуму, взамен прося поддержки или, по крайней мере, дружественного нейтралитета на последующих выборах в городе. Генерал в штатском размышлял недолго. Хуже от такого альянса ему точно не стало бы (отчасти потому, что и хуже-то было почти уже некуда). В случае же успеха, полного или хотя бы относительного, можно было еще подумать насчет нейтралитета и всего остального. В подтверждение серьезности намерений Дрынников отправил на заслуженный отдых своего зама по демографии – как было объяснено в пресс-релизе, за то, что кривая рождаемости в последнее время начала распрямляться. Заодно мэр урезал расходы на патриотическое воспитание, которое вместе с богоугодными заведениями было вверено заботам Халявцева-младшего. Галина Арчибальдовна тут же объявила народу, что Борис Минаевич подпал под влияние «коллективного Распутина».