История города К.

Камышанский прилетел на персональном «Боинге» с вензелем. Самолёт совершил посадку далеко за городом. По объездному шоссе его кортеж проследовал в один из охотничьих домиков. Протокол не велся, и прессу не приглашали. Мироедов после встречи от ужина уклонился и отбыл к себе. Глаза Григория Владимировича были непроницаемы, лицо напряжено. Николай Мафусаилович, наоборот, с аппетитом откушал, после чего стрелял куропаток из ружья. Заявлений по итогам саммита не последовало тоже. Собственно, даже сам факт беседы сторонами не подтверждался. О том, что она имела место, можно было понять по ряду косвенных признаков. Кое-что рассказали не пожелавшие назвать себя источники.

Прошло немного времени, и в город по именному повелению из столицы прибыл чиновник по особым поручениям (как утверждали те же источники, в звании не ниже тайного советника). Чиновник посетил совещания у губернатора и градоначальника, послушал разговоры депутатов, далее затребовал к себе в гостиницу генералов из проверяющих и контролирующих органов. И, наконец, гром грянул.

Действие разыгралось на одной из квартир поблизости от бывшего дома купца Амфитрионова. По одной из версий, Выручаев прибыл туда своим ходом. По другой – на служебной машине, а шофера отпустил. Дело было в обеденный перерыв. Буквально следом за Георгием Николаевичем на этаж поднялся (или поднялась?) некто. Опять же, по одной из версий, дверь квартиры некто открыл (или открыла?) своим ключом. По другой версии, пресс-секретарь сам встретил гостя (или гостью?) на пороге и потом отключил мобильный телефон.

Насчет того, чем они занимались внутри, есть разные предположения. Одно точно: минут через двадцать начался штурм квартиры. Спецназ в масках и камуфляже атаковал со всех направлений, включая балкон. Снайперы прикрывали группу захвата с крыши соседнего здания. Огонь, слава Богу, открывать не пришлось. Высокий уровень безопасности в Крыжовинске получил наглядное подтверждение. Враг стабильности и нравственности сдался без боя, и был взят под белы руки.

Пресс-релиз по итогам операции поступил на Крыжовинское телевидение, когда группа захвата еще только выдвигалась на исходные рубежи. (Досадная накладка, впрочем, была деликатно не замечена). Сообщалось, что ближайший подручный мэра Куманёва задержан при получении взятки в особо крупных размерах и уже дает ценные признательные показания.

Так была поставлена точка в знаменитой информационной войне. Яков Александрович молча встретил сенсационное известие. В очередной понедельник планерка в мэрии прошла без него. Комментировать происходящее из-за отсутствия Георгия Николаевича было некому, только в приемной сказали, что градоначальник взял отпуск.

Ровно через двадцать восемь календарных дней в канцелярию городского Совета поступило заказное письмо. Куманёв коротко и ясно известил народных избранников о своей отставке по состоянию здоровья. Это была третья и последняя отставка Якова Александровича в истории Крыжовинска.

Глава восьмая

Генерал-губернатор (продолжение)

Уход градоначальника был бурно отпразднован членами экспертного совета при Мироедове. Эксперты приказали подать шампанского и не скупились на похвалы самим себе. Доцент Барабулько и начальник Крыжовинского телевидения даже заспорили, чей вклад в победу больше. Их едва удалось унять. Дальше дело было за малым: на грядущих досрочных выборах провести в мэры правильного человека. Правильные люди уже выстроились в очередь в приемной у губернатора.

Самые сообразительные из них начали осаждать приемную еще до официальной отставки Куманёва. А самый расторопный из самых сообразительных, Дмитрий Иванович Молодцов, сумел подкараулить Григория Владимировича на улице. Видимо, это и предопределило выбор генерала. Еще на него произвела впечатление молодецкая манера Дмитрия Ивановича держаться и рапортовать. Этим искусством претендент мастерски овладел давным-давно, в годы комсомольской юности. Именно тогда, на одном из застолий, Молодцов познакомился с будущим антинародным губернатором Цап-Царапиным, в команду которого скоро влился.

При мэре Цап-Царапине бывалый администратор сменил не одно амплуа. Следил за дорожными работами и культурой, отвечал за связи с подшефными овощеводческими хозяйствами и, наконец, руководил канцелярией. Слыл настолько ценным кадром, что надолго нигде не задерживался. В теплых компаниях идеально дополнял своего шефа, зная на память огромное количество песен и частушек. В частной жизни коллекционировал галстуки с узорами и цветами, которых (галстуков) к моменту внеочередных выборов накопился целый шкаф.

Именно Молодцов стал кандидатом № 1. К нему были прикреплены все имевшиеся у Григория Владимировича эксперты и политтехнологи местного масштаба. (Или он был прикреплен к ним?) И карусель завертелась.

Губернаторские политтехнологи, руководствуясь старой испытанной практикой, образовали несколько штабов. Один штаб никак не мог вместить всех желающих. Как будто желая сломать нехорошую традицию, для предвыборных нужд сняли этаж в бывшем горкоме комсомола, ныне бизнес-центре «Ахиллес». Перед заселением окропили помещение, где когда-то сам Цап-Царапин дождался гонца с горькой вестью (см. главу «Антинародный губернатор» – Прим. автора). В лагере Дмитрия Ивановича царил бодрый дух, и мыслей о возможности поражения никто не допускал.

Конкуренты подобрались, в общем, нестрашные. Кандидат, несмотря на благословение генерала, слегка побаивался Галину Арчибальдовну, тоже решившую баллотироваться. Однако любительницу буквы закона ждала обиднейшая осечка. Депутат Халявцева прибыла в избирательную комиссию за час до истечения положенного срока. Все справки у нее взяли без проблем, только печать на подтверждающий документ поставить не удалось. Сейф был закрыт, а секретарша отлучилась в магазин и почему-то не вернулась. Галину Арчибальдовну, по-дружески улыбаясь, успокоили: мол, ничего страшного, завтра с утра всё порешаем. С утра же, когда «бабушка революции» снова явилась в комиссию, ей, так же по-дружески улыбаясь, пояснили, что сделать совсем ничего нельзя. Закон суров, но это закон.

Халявцева прокляла избирательную комиссию и попыталась тут же учинить самосуд. Руководство комиссии бежало и заперлось в архиве. Гасить первые предвыборные страсти пришлось наряду милиции, срочно поднятому по тревоге. После трехчасовой дискуссии Галина Арчибальдовна всё-таки освободила кабинет, но громогласно пообещала не забыть содеянного и не простить. Ей только дополнительно поулыбались вослед.

Команда Молодцова с первых минут задала очень высокий темп. Все имевшиеся штабы наперебой взялись планировать и созывать встречи с кандидатом. Дмитрий Иванович не успевал перехватить бутерброд, а иногда (пардон!) даже сходить в туалет: настолько плотным оказался его рабочий график. Так как в сутках было всего двадцать четыре часа, на некоторые встречи он всё равно не приезжал, и вместо него выступали доверенные лица. Публике обещали, что каждая записка и каждое обращение на имя Молодцова непременно попадут лично в руки к адресату. Наиболее искушенные крыжовинцы при этих словах качали головами.

Дабы усилить мощь воздействия на электорат, политтехнологи придумали еще одну штуку. Было срочно создано общественное движение «За молодцовый город». Его участники (по совпадению, главным образом студенты и студентки) каждый день организованно прибывали к бизнес-центру «Ахиллес». Там они под роспись получали жилетки и накидки с соответствующими обозначениями, а также кирки, ломы и лопаты. С этим шанцевым инструментом молодые люди группами по пять-семь человек занимали позиции на остановках муниципального транспорта. Завидев очередной автобус или троллейбус, юные сторонники и сторонницы Дмитрия Ивановича принимались не в такт махать своим снаряжением, расковыривая сугробы. По завершении рабочего дня инвентарь аккуратно сдавался в штаб, а старосты групп шли прямиком в кабинет казначея.

При виде такого усердия, инициированного движением «За молодцовый город», наиболее искушенные крыжовинцы опять качали головами…

В кампанию Молодцова активнейшим образом включилось телевидение. В эфир посыпались невиданные доселе ролики. Дмитрий Иванович, подобно герою фантастического фильма, оставляя искрящийся след, стремительно перемещался в пространстве – от мэрии к заводу, от завода к помойке, от помойки к банку – и недрожащим голосом убеждал, что знает, где взять деньги. Зрители видели его проводящим планерки, распекающим дворников, лезущим куда-то в трубу отопления или на чердак. Мужские и женские голоса призывно повторяли: «Сделай город молодцовым!» Над фигурой кандидата рисовался профиль губернатора Мироедова.

А еще в одной из студий был записан музыкальный диск с песней в исполнении Дмитрия Ивановича. Обладавший недурными вокальными данными, соискатель мэрского кресла под аккомпанемент настоящего оркестра пел «Ямщик, не гони лошадей» – любимое застольное произведение крыжовинцев. Именно эту песню почему-то стали вдруг особенно часто заказывать местные радиослушатели. Одновременно с диском в прокат вышла телевизионная версия, в молодежном стиле снятая на кухне у Молодцова.

Недели через три Дмитрий Иванович сам начал одуревать от такого забега. Встречи и люди путались у него в сознании, поэтому однажды на собрании пенсионеров он поклялся в верности рыночным реформам. Под возмущенный хор голосов пришлось улыбаться и делать вид, что пошутил. В другой раз, на форуме малых и средних предпринимателей, на вопрос о том, как будущий градоначальник намерен взаимодействовать с бизнесом, Молодцов твердо ответил: «На субботник! Всех на субботник, нечего по офисам сидеть!» И снова пришлось подавать всё как милую шутку.

Супердинамичная кампания стала давать сбои. Призывы к населению смотреть молодцевато энтузиазма не вызвали. Повсеместное присутствие Дмитрия Ивановича порождало у всё большего количества избирателей изжогу. У кандидата в душе тоже появились некие сомнения, но усилием воли Молодцов гнал их от себя и бойко рапортовал «наверх», что ситуация под контролем. Такие же оптимистические доклады подавали Мироедову политтехнологи. Среди них почему-то необыкновенно пассивным был доцент Барабулько. На заседания экспертного совета он регулярно опаздывал, слушал других рассеянно и почти не разговаривал с коллегами.

Много позже выяснилось, что Зиновий Моисеевич решил в тот непростой момент подработать и консультировал еще одного кандидата.

Самым последним в реальный предвыборный марафон включился Борис Минаевич Дрынников. Добрую половину кампании этот кандидат провел в абсолютном бездействии. Подписи в поддержку своего выдвижения он собрал не без труда, ссудив деньжат у одного крепкого хозяйственника в Думе. После чего, собственно, и занял выжидательную позицию. Борис Минаевич почти мистически верил в свою звезду, и она (как ни странно) его до сих пор не подводила.

Вера эта базировалась, во-первых, на совпадении отчества кандидата с отчеством первого всенародно избранного крыжовинского губернатора. Ну а во-вторых, для Бориса Минаевича то был самый последний шанс остаться внутри политического бомонда. Хотя начиналась извилистая карьера этого персонажа очень даже славно.

Юность и первую молодость Борис Дрынников провел вдали от аппаратно-выборных интриг. По примеру многих деятелей демократического движения преподавал в вузе, но сходок и последующих митингов чурался. Больше любил светское общение и пользовался редким успехом у дам. Уделял повышенное внимание здоровому образу жизни и стал мастером спорта по бадминтону. А, кроме того, в качестве модели регулярно участвовал в показах мод, с приходом перестройки завоевав почетное звание «Мистер Крыжовинск». Его последнее дефиле разбирали на партийном собрании, но Дрынников отделался легким испугом. Времена уже были не те…

В политику Бориса Минаевича занесло, когда волна романтизма спала. Предприняв пару экспериментов на почве бизнеса, самостоятельно и с компаньонами (дважды пытались наладить производство табуреток), он понял, что зарабатывать на жизнь надо как-то иначе. И наш герой вместо табуретки оседлал патриотического «конька». Имидж мученика за Россию ему шел. Выправка в сочетании с аккуратной формы усами производили впечатление чего-то героически-офицерского. Снявшись для плаката на фоне колокольни, «мистер Крыжовинск» двинулся на очередные выборы.

Увы, на выборах (как и в бизнесе), кроме большого желания требовалось что-то еще. Первый опыт оказался отрицательным. На короткое время Борис Минаевич пропал из поля зрения, а вернулся уже под флагом с серпом и молотом. Обком самой передовой партии тогда остро нуждался в союзниках и попутчиках, и фигура Дрынникова (русский, православный, не замечен, не привлекался) пришлась весьма кстати.

Около года Борис Минаевич проболтался на испытательном сроке. Прилежно ходил на все мероприятия оппозиции, стоял со значительным лицом где-то за левым плечом профессора Пришельцева, от имени и по поручению старших товарищей клеймил позором антинародный режим. Наконец ему поверили и решением народно-патриотического блока выдвинули в депутаты. Дисциплинированный электорат дисциплинированно проголосовал.

Едва очутившись в Думе, патриот и мученик испытал серьезные мучения. Старшие товарищи, будто в насмешку, дали ему в заведование комиссию по правам человека. О ее значении при «красном» губернаторе Шабашкине говорить, пожалуй, не стоит… Сидя на голом окладе, принимать ходоков и убогих было невыразимо скучно. Поэтому Борис Минаевич скоро начал искать новые возможности. Тут-то и пересеклись пути Дрынникова и Карасина. За чаем с бубликами постепенно рождались общие планы.

Депутат сбросил забрало, когда в свет вышел манифест, призывавший Мироедова на царство. Одна из подписей под историческим документом была его. В обкоме и народно-патриотическом блоке оторопели, но ситуация стремительно приобретала черты катастрофы, и вчерашним соратникам стало не до персонального дела Дрынникова… Само собой, что после выборов генерал-губернатор не забыл тех, кто ковал победу. В Думе наш Борис Минаевич был двинут на повышение: отныне он именовался вторым вице-спикером и отвечал за всю социальную политику.

Приняв мебель и кабинет у отстраненного Чудакова, Дрынников огляделся окрест и понял, что кроме звучного титула не приобрел ничего. Социальная политика всегда была явлением сугубо затратным, финансовые потоки делились и разветвлялись совсем в других местах. Осталось проявить себя на поприще партийного строительства, и свежеиспеченный вице-спикер погрузился туда с головой. Проект был нешуточный – создавалась новая «партия власти», призванная подбирать и расставлять кадры на ближайшую и отдаленную перспективу. Возглавив оргкомитет, Борис Минаевич уже видел себя в роли первого секретаря со всеми атрибутами. Однако и здесь нашлись старшие товарищи, которые перехватили инициативу. Мало того, что одного из отцов-основателей бесцеремонно оттерли в сторону, его еще и выставили врагом реформ.

Пуще прежнего мучился Борис Минаевич, а когда отмучился (в смысле, перетерпел), примкнул к возмутителям спокойствия в парламенте. Одним из первых он заострил в Думе еврейский вопрос, а затем солидаризовался с мэром Куманёвым. За это градоначальник бесплатно давал ему места для интервью на страницах подведомственных газет.

Неожиданная отставка Якова Александровича прозвучала набатным звоном для опального вице-спикера. Не за горами были следующие выборы в Думу, и Дрынникову теперь никакой руководящий пост явно не светил. Оставалось напрячь все силы и переизбраться хотя бы рядовым депутатом, чтобы не пропасть во цвете лет.

Пойдя в мэры, Борис Минаевич рассудил вполне здраво: набрав приличный процент голосов, можно потом найти нормального спонсора для будущих думских выборов. Ибо иначе противостоять на них административному ресурсу было нельзя. Вот только процент не хотел набираться сам по себе.

Когда второй вице-спикер совсем приуныл, в апартаментах у него объявился московский гость по фамилии Шмусев. В былинные времена гостями, как известно, именовали заезжих купцов. Купцом, то есть предпринимателем, представился и этот человек. Шмусева, впрочем, никто еще не забыл после губернаторских выборов, где он потратил немало денег и произвел немало шума. На сей раз баллотироваться лично гость не хотел, причины свои московские не называя. Но дал понять, что готов понести определённые издержки.

По рукам ударили быстро, и Шмусев разместился прямо за столом у Бориса Минаевича. Почти без передышки нажимая кнопки телефона, он начал процесс переговоров с некими дополнительными инвесторами. Тем временем на первый взнос была выпущена скромненькая черно-белая листовочка. В ней кандидат Дрынников обещал доставить народу массу всяких благ, а также обеспечить подъём рождаемости. В штабах у Молодцова, прочтя это, буквально умирали со смеху.

Прошло еще несколько дней, и вице-спикер начал понимать, что денег у Шмусева, похоже, больше нет (по крайней мере, своих собственных). Более того, создавалось впечатление, что заезжий гость хочет поправить свое материальное положение, пошатнувшееся после неудачного хождения в губернаторы. Открытие было, мягко выражаясь, неприятным. Дополнительные инвесторы всё никак не объявлялись, а предвыборная кампания грозила выйти на финишную прямую. И зловредная типография требовала доплатить за тираж листовки… Вот тут (о счастливая звезда!) к Борису Минаевичу и прибежал муниципальный советник Волдырёв. В мятой куртке-пуховике и без шапки, как обычно растрепанный и невероятно возбужденный, он с порога заявил, что судьба города находится в его руках.

Волдырёв вообще принадлежал к тому типу провинциальных политиков, которые берутся за десять дел разом, напускают на себя крайне важный вид и готовы управлять чем угодно и кем угодно в любое время дня и ночи. В противоположность Дрынникову, которого всё чаще одолевала меланхолия, он был кипуч до ужаса. В городском Совете Волдырёв числился уже ветераном и был одним из участников легендарного заговора против мэра Цап-Царапина. Отыскать его по рабочему телефону было совершенно невозможно, трубку всегда брала помощница. Мобильный телефон Волдырёв или терял, или менял раз в два-три месяца. Его прошлая жизнь была сравнительно мало изучена. Говорили, что имела место какая-то купля-продажа каких-то товаров народного потребления (сколь успешная и масштабная, неизвестно). Во всяком случае, в Совет он избирался как независимый публицист. При этом сколько-нибудь заметных публикаций за ним не числилось.

Так вот, этот муниципальный советник привел Борису Минаевичу и реального спонсора, и политическую союзницу. Спонсор тоже был из числа муниципальных советников, но до поры до времени себя не афишировал. А союзницей оказалась Галина Арчибальдовна Халявцева. Она просто горела желанием расквитаться с городской избирательной комиссией и всеми, кто стоял за ее (комиссии, разумеется) махинациями.

С Волдырёвым, правда, Галина Арчибальдовна была одно время на ножах, прямо в зале заседаний называя его дурачком. Но… кто старое помянет, тому глаз вон. Компаньоны ударили по рукам, а не оправдавшему ожиданий Шмусеву без лишних церемоний указали на дверь.

Выборы мэра, между тем, подошли к зениту. Загнанный Молодцов передвигался со встречи на встречу, как в бреду. Бредом всё чаще отдавали и его высказывания. Прочие кандидаты, не питая особых надежд, вели себя по принципу «Не догоним, так согреемся!». Огонь своей критики все они, естественно, направляли на Дмитрия Ивановича. (На кого же еще его было направлять?) Момент для атаки был исключительно благоприятный.

Атака началась абсолютно неожиданно для политтехнологов Молодцова. В один и тот же день в каждый почтовый ящик каждой крыжовинской семьи легла газета, отпечатанная красной краской. С ее страниц к народу взывала депутат Халявцева. По ее словам, кандидата лучше и краше Бориса Минаевича здешняя земля еще не рождала. Только он, по мнению Галины Арчибальдовны, мог создать подлинно честную и справедливую власть, привести в нее профессионалов.

На этих же страницах излагались многочисленные обвинения в адрес Молодцова (самое мягкое из них – в запойном пьянстве). Тут же некий врач Эскулапов констатировал, что у Дмитрия Ивановича под воздействием веселящих напитков уже начался необратимый процесс распада личности. В подтверждение цитировались отдельные фразы, произнесенные перед избирателями.

Газета от Галины Арчибальдовны здорово повлияла на умы крыжовинцев. Своими призывами не платить за вывоз мусора и канализацию «бабушка революции» нашла отклик во многих сердцах. Сформировался контингент, готовый за нее в огонь и в воду. Поэтому любое слово Халявцевой (а тем более, печатное) производило колебания общественной почвы.

Соперники поменять тактику не смогли. Только чаще стали крутить песню в исполнении Дмитрия Ивановича. В пику песне появившийся на экранах Борис Минаевич коротко и понятно говорил о честности и порядочности. О том, что чиновники всех мастей заелись и перепились, и пора призвать их к ответу. Произнося такие слова перед камерой, крыжовинский патриот сильно нервничал, но Волдырёв сумел убедить его, что на самом верху всё поймут правильно и не обидятся.

В последнюю пятницу перед выборами генерал-губернатор опять созвал экспертный совет. Приглашенные социологи мялись и жались, пока Мироедов не повысил на них голос. По всем замерам выходило, что Дрынников почти нагнал Молодцова, и разрыв продолжает сокращаться. Рейтинг же Дмитрия Ивановича устойчиво стремился вниз.

Генерал побагровел. К отчету был затребован Барабулько, приготовиться велели начальнику телевидения. Доцент тоже мялся и явно избегал смотреть в глаза. Из его путаных объяснений следовало, что при научных исследованиях неизбежны погрешности и, вообще, голосование всё покажет. Начальник телевидения, недолго думая, прикрылся коллективными решениями главного штаба.

Григорий Владимирович посмотрел на экспертов долгим взглядом, от которого ученым мужам сделалось не по себе. Встал, застегнул пиджак и произнес только одно слово: «Посмотрим». И тихо прикрыл за собою дверь.