История города К.

Большую часть своей жизни и уж точно подавляющую часть жизни сознательной Георгий Николаевич ведал молодежной политикой. Отличаясь невероятной мобильностью и смекалкой, при всевластии КПСС он быстро выдвинулся в секретари райкома комсомола. С подчиненными говорил отрывисто, коротко и неясно. Смотрел при этом куда-то за правое ухо собеседника и считал, что главное – это поддерживать темп. В отношении вышестоящих лиц Выручаев проявлял редкую гибкость и умение найти индивидуальный подход.

Развал старой системы Жору (так его по привычке продолжали называть старшие товарищи) совсем не обескуражил. При народном губернаторе Куманёве он сделался консультантом по делам детей и юношества. Готовил целевые программы и принимал заявки на бюджетное финансирование. Тогдашняя деятельность Георгия Николаевича особой публичностью не отличалась и, наверное, так и не отличилась бы. Но уже на закате правления Куманёва пришли к Выручаеву ревизоры и поинтересовались, как использовалась выручка, полученная от оказания некоторых видов услуг неким молодежным центром…

Если кто-то хочет разоблачительно-криминального продолжения, то совершенно напрасно. С избранием Шабашкина специалист по детям и юношеству стал редактором губернской общественно-политической молодежной газеты. В своих передовицах и статьях под рубрикой «Расследование» ее авторы периодически поливали грязью крепких хозяйственников и отдельных депутатов (особенно тех, которые голосовали против Ивана Минаевича). Тут же, рядом, под рубрикой «Человек славен делами» воспевались другие депутаты и хозяйственники, прославленные своей платежеспособностью.

Апофеозом этой молодежной политики стала публикация про… Якова Александровича, вздумавшего вернуться на крыжовинскую арену. В заголовок было вынесено такое неприличное слово, что мы даже не беремся его воспроизвести. Поистине, бумага всё стерпит! Стерпел, к всеобщему изумлению, и Куманёв с его горячим нравом. В результате подобием симпатии к нему прониклись даже те, кто никогда не были в восторге от подходов и методов уважаемого деятеля.

Низвержение Шабашкина, казалось, должно было оборвать карьеру Выручаева. Общее мнение было таким: Жоре – конец. Георгия Николаевича нещадно вычистили из газеты. Редакцию возглавил проверенный человек от генерал-губернатора, обнаруживший здесь миллионные долги и букет судебных исков о попрании чести и достоинства. Георгий же Николаевич занялся преподаванием основ рекламного бизнеса студенткам-первокурсницам. Из вузовской аудитории, как вы уже знаете, его извлек всё тот же Яков Александрович. Выручаев был призван выручить мэра в разгар очередного кризиса.

Пока экспертный совет при губернаторе переваривал случившееся, Георгий Николаевич взял с места в галоп. В крыжовинских газетах одна за другой начали появляться заметки о том, как трудно приходится градоначальнику в условиях, когда нет денег на ремонт крыш (подъездов, заборов, унитазов). Тут же пошла и вторая волна заметок: о том, как черствы к нуждам славного города губернские чиновники.

Начальник телевидения рванул на прием к Мироедову и побожился найти противоядие от вражьих козней. В доказательство своей лояльности он грыз край ковра под ногами у генерала. Был немедленно организован длинный-предлинный прямой эфир с участием Григория Владимировича, по ходу которого генерал долго-предолго объяснял, что на него клевещут. Как всегда, не разобрав добрую половину губернаторской речи, крыжовинцы остались при впечатлении, что дело, видимо, нечисто.

А Выручаев уже запускал третью волну заметок – про то, как деньги из казны утекают к Барабульке в свободную экономическую зону. Мэрский пресс-секретарь сам объезжал все редакции с пухлой папкой подмышкой и запирался один на один с руководством, отключив мобильный телефон. После его отъезда редакторы кривовато усмехались и в ответ на любые вопросы молчали, как партизаны.

Битва разгоралась. К противодействию мэру открыто подключились такие тяжеловесы, как Наум Сергеевич и Зиновий Моисеевич. Вице-губернатор, используя свои не забытые артистические данные, давил на эмоции крыжовинцев. Его любимой темой была безнравственность градоначальника (имелся в виду якобы имевший место подкуп свободной прессы, а не то, что вам почудилось). По словам Наума Сергеевича, долгом каждого чиновника было беззаветно и бескорыстно служить народу. Зиновий Моисеевич, напротив, анализировал политику мэра с точки зрения науки.

Эффект от этих выступлений, наверное, оказался бы мощным, если бы не одно обстоятельство. Вскоре в газетах вышли статейки о личной резиденции вице-губернатора с пятью ванными комнатами из итальянского мрамора и бильярдом по цене вертолёта. «Всё, что нажито непосильным трудом», – гласил один из заголовков. После рассуждений о бескорыстии чиновника это особенно впечатляло. Там же дорогим крыжовинцам любезно сообщали о сугубо деловых, партнерских связях Барабульки и Наума Сергеевича через одно совместное предприятие с общим уставным капиталом. От такой вопиющей безнравственности вице-губернатор по инвестициям на время просто впал в ступор.

Кстати, с инвестициями в Крыжовинске и окрестностях по-прежнему было плоховато. Очевидно, усилия хваткого Наума Сергеевича должны были дать результат в более отдаленной перспективе.

Новый виток борьбы привнес в крыжовинскую политику нечто новое. (Хотя не зря говорят, что новое – это хорошо забытое старое, и в данном случае в этих словах есть некий смысл). В эпицентре бури впервые после периода перестройки оказалась женщина. Ее имя, доселе никому ни о чем не говорившее, скоро стало в Крыжовинске нарицательным.

Галина Арчибальдовна Халявцева своим диковинным отчеством была обязана дедушке (не губернатору, а настоящему, собственному). Свято веривший в мировую революцию, он заблаговременно готовил из единственного сына (папы Галины Арчибальдовны) стойкого борца за интересы пролетариев от тайги до Британских морей. Папе отличиться на ниве политики не удалось, зато внучка революционного дедушки выполнила норму по меньшей мере за двоих. Пора общественной зрелости для нее наступила тогда, когда большинство людей уже само нянчит внуков и готовится оформить заслуженную пенсию.

Детство и юность Галины Арчибальдовны были вполне рядовыми. Она имела самые средние анкетные данные, довольно средне училась в средней школе и ходила в спортивную секцию по художественной гимнастике. В чемпионы не выбилась и в вуз тоже не поступила. Начался фабрично-заводской период жизни, растянувшийся на десятки лет. К старту рыночных реформ будущая народная героиня подошла в ранге специалиста среднего звена. И если бы не отдел кадров, решивший сократить ее за ненадобностью, возможно, вся история города Крыжовинска приняла бы иной вид… Но – приказ по заводу был подписан, и в Галине Арчибальдовне проснулся дух сопротивления.

Галина Арчибальдовна, очутившись не у дел, открыла кодекс и взялась читать. А потом нанесла двойной удар: подала в суд на родное предприятие и устроила пресс-конференцию. Перед лицом СМИ она объявила себя жертвой радикально-демократических гонений, в обоснование сказанного помахав красным партбилетом, а на суде произнесла пылкую речь. Журналистов на ее сценический дебют явилось откровенно мало, что дало повод виновнице торжества утверждать, будто «жёлтая пресса» ее сознательно бойкотирует. Тем не менее, начало было положено. Увидев хороший информационный повод, Галину Арчибальдовну поддержал возрождённый обком. Суд же, найдя какие-то помарки в бумагах отдела кадров, вернул истице незаконно отнятую должность.

К триумфаторше один за другим потянулись обиженные и обездоленные. Галина Арчибальдовна, не ленясь, говорила каждому, что сейчас у нее нет нужных полномочий, но вот если бы, например, она стала депутатом… Авторитет ее рос, грозя затмить собой районную парторганизацию. В обкоме, в условиях дефицита боеспособных кадров, решили рискнуть и впрямь двинуть товарища Халявцеву в городской Совет.

Именно в ту кампанию Галина Арчибальдовна нашла и взнуздала того конька, который дальше верой и правдой вёз ее через все ухабы Истории. Тягловой силой будущего депутата Халявцевой стало обещание расправиться с коррупцией. Не слушая пустяковых вопросов с мест, Галина Арчибальдовна, держа прямо спину, бичевала и бичевала воров и взяточников (не называя, впрочем, ничьих имён) и призывала на их головы проклятие прокуратуры. Избиратели таяли от гимнастической осанки и шепотом пересказывали друг другу страшные лозунги. «Уж она-то им покажет!» – приговаривали самые подкованные крыжовинцы.

И, став муниципальной советницей, Галина Арчибальдовна действительно показала. Правда, не совсем то, чего так жаждал народ. В тюрьму никто не сел, зато городской Совет составил заговор против мэра Цап-Царапина. (См. главу «Народно-патриотический губернатор (окончание)» – Прим.автора). Депутат Халявцева, само собой, вступила в шеренгу борцов. Работать над постановлениями ей сразу стало трудновато (сказывалась нехватка образования, а тут еще некоторые бравировали своими дипломами юристов-экономистов), но храбрости было не занимать. Галина Арчибальдовна, глядя немигающим взором в телекамеру, первой всенародно огласила манифест о низложении Николая Александровича.

Цап-Царапин тогда уцелел, но Галина Арчибальдовна вышла из битвы окрепшей. На жалкие подачки она не польстилась и дополнительно выросла в глазах горожан. Пресса изменила свое отношение к ней, так что ответные упреки в «желтизне» тоже прекратились. Наоборот, «бабушка муниципальной революции» сама зазывала корреспондентов к себе, обещая им компромат на всех и вся. Через это отдельные журналисты, вечно терзавшиеся от отсутствия вдохновения, даже искренне полюбили Галину Арчибальдовну. Тогда же несгибаемая героиня окончательно поверила в свое высокое предназначение. А, поверив, подумала и решила, что теперь может нормально обойтись без партии рабочих и крестьян.

Своими диверсиями Галина Арчибальдовна изрядно подточила рейтинг мэра Цап-Царапина. Поэтому, когда к власти в городе пришел бывший народный губернатор Куманёв, никто не сомневался: переход местной Пассионарии на высокий пост – дело ближайших дней. Однако новый градоначальник не спешил звать «стальную леди» к себе в аппарат. То ли подходящего места не нашлось, то ли сомнения человека разобрали… В общем, и здесь кроме славы Халявцевой не досталось ничего.

Хотя, говоря «ничего», мы все-таки не вполне точны. Кое-какого видимого возмещения за труды Галина Арчибальдовна добилась. В аппарат городского депутатского собрания был введен любимый племянник революционной бабушки. Способностями, правда, юноша не блистал. Более того, как-то его застали в странной позе: открыв рот, помощник муниципального советника отслеживал полёты мух по кабинету. Дабы избежать дальнейшей огласки, ребенка экстренно отправили учиться в Европу. С сохранением денежного довольствия и выслуги лет.

Тактическая пауза после избрания Куманёва мэром выдалась короткой. Уже через месяц Галина Арчибальдовна выкрасила волосы в огненно-рыжий цвет. Как бы по инерции она продолжала бомбардировать запросами суды и прокуратуры всех уровней, в частности, затеяв процесс по вопросу о городских дымоходах (было доказано, что обыватели переплачивают по копейке в месяц за каждый дымоход). Но знатоки крыжовинской политики напряглись, ибо понимали: дымоходы – мелковатая мишень для сильной личности.

На сессиях городского парламента депутат Халявцева тянула вверх руку по каждому пункту повестки дня. И каждый раз, когда Галина Арчибальдовна шла к микрофону, пресса оживлялась, а телевидение включало свои камеры. После перерыва на обед, когда телевидение уезжало, напор со стороны «бабушки» резко падал. Иногда и сама она куда-то исчезала. Пару-тройку раз ее случайно заставали в депутатском буфете, а однажды увидели… в приемной губернатора. Галина Арчибальдовна в тот момент сильнее обычного выпрямилась и направила взгляд на потолочную лепнину.

Когда на генерала-реформатора и его сподвижников полился девятый вал печатных и непечатных гнусностей, Галина Арчибальдовна буквально взорвалась. Выступив по своему обыкновению за честность и справедливость, она обратила острие гнева… Нет, не на свободные экономические эксперименты Барабульки и не на ванные комнаты Наума Сергеевича. Гнев ее целиком и полностью пал на персону градоначальника.

В городском Совете депутат Халявцева сразу и без разбега поставила вопрос об отрешении Якова Александровича от должности. Мотивировала по-своему просто: утратил доверие населения, окружил себя сомнительными личностями, подписывает грабительские постановления. «Я шестнадцать судов выиграла, и еще столько же выиграю!» – подвела черту народная заступница. После ее сумбурной речи муниципальные советники переглянулись, но тему отрешения развивать не стали.

Тогда Галина Арчибальдовна обратилась напрямую к массам. Здесь ее союзниками (или попутчиками?) внезапно оказались коммунисты. Им, совсем было затихшим после краха губернатора Шабашкина, в охватившей Крыжовинск борьбе всех со всеми привиделся некий шанс на повторное возрождение. Еще вчера клеймившие позором отступницу и оппортунистку Халявцеву, они образовали на паях с ней штаб народного протеста. Легендарное знамя с кистями было опять извлечено из нафталина и гордо реяло на совместных мероприятиях за спиной у Галины Арчибальдовны.

Главным проводником идеи такого союза в обкоме партии выступил секретарь по идеологии Чудаков. Он упоминался в нашем повествовании как разоблачитель интриг тишайшего Михаила Алексеевича Карасина (См. главу «Народно-патриотический губернатор (окончание)» – Прим. автора). Тогда в виде поощрения за срывание всех и всяческих масок ему поручили разрабатывать социальную политику.

Все годы, пока Шабашкин с народно-патриотическим блоком был у кормила власти, депутат Чудаков с думской трибуны горячо поддерживал начинания Ивана Минаевича. Пуще других он ратовал за вице-губернатора Мокронизова и его инвестиционные планы. Параллельно с этим защитил докторскую диссертацию по философии марксизма, для чего ездил то ли в Ухту, то ли в Воркуту. В Крыжовинске философию марксизма больше не преподавали и не исследовали, а вуза поближе, где занимались бы этим, просто не нашлось. (Потом выяснилось, что ездил он туда почему-то за казенный счет, но скандал технично замяли).

На социальном поприще Чудаков столь же успешно отметиться не успел. Поэтому новый состав крыжовинского парламента отказал ему в доверии и оставил без портфеля. Философ-марксист объяснил это происками Карасина и всюду стал пропагандировать себя как жертву самовластья.

Халявцева и Чудаков, разогрев публику митингами против американских сосисок, будто бы внедряемых мэром в меню крыжовинцев, на закуску устроили кое-что посерьезнее. Был брошен клич: не платить за жилье и сопутствующие услуги. Многим горожанам идея показалась заманчивой. «Пущай из Москвы денег пришлют!» – глубокомысленно рассуждали на лавочках у подъездов сторонники такой формы протеста.

Сначала зам по коммуналке, а потом и сам градоначальник попытались объяснить народу, что денег в таком случае ждать бессмысленно, и дождаться можно только полного хаоса. Слушать их, однако, не захотели: агитация поборников справедливости затронула в душах земляков какие-то очень глубинные, потаенные струны… Яков Александрович даже публично отказался от полагавшейся ему льготы по оплате одной из сопутствующих услуг (а именно, канализации). Бесполезно! И городская казна стала тощать буквально на глазах.

Доцент Барабулько и Наум Сергеевич ходили, светясь от счастья. Безнравственный мэр Куманёв получил-таки асимметричный ответ. Генералу доложили, что полная победа над супостатом практически достигнута, остается только принять капитуляцию. Тем временем основные народолюбцы решили поставить жирную точку во всей продолжительной кампании – созвать самый массовый митинг за всю историю Крыжовинска. Тут к ним весьма своевременно примкнули профсоюзы.

Бывшая школа коммунизма, а ныне защитники трудящихся после успеха Мироедова на выборах тоже притихли. По-прежнему два раза в год (по графику) устраивались дни народного гнева, но смотрелось это как-то формально и неубедительно. Роль трудящихся исполняли главным образом традиционные пенсионерки под красными флагами. Все остальные дни в году профсоюзных вожаков никто не слышал и не видел. Сдавая в аренду разнообразную недвижимость (так, Дворец культуры стал ночным клубом с гидромассажем и сауной), они обитали в своем тридевятом царстве бумажных циркуляров и ковровых дорожек.

Мэр Куманёв когда-то, будучи еще народным губернатором, попробовал покуситься на это царство. Правомерность такой коммерции была поставлена им под вопрос. Профсоюзы тогда горой встали на защиту сауны с гидромассажем и как-то отбились… Теперь пришла пора отомстить за перенесенный испуг.

Сказался ли на массовости митинга причудливый альянс Халявцевой и Чудакова со столь боевитыми профсоюзами, судить трудно. Что сказалось точно – так это пронесшийся слух о том, что перед крыжовинцами выступит губернатор. Позднее компетентные органы пытались установить происхождение слуха, но проблема оказалась неразрешимой даже для них.

Настал день, объявленный в афишах, и народ валом повалил на площадь. Затопил ее всю, выплеснулся на улицы и в соседний сквер, перекрыл всякое движение автомашин и прочих экипажей. Отдельные крыжовинцы сидели на ветвях деревьев подобно сказочной русалке. У бывалых стражей порядка уже тогда возникли тревожные ощущения.

Начало акции как будто развеяло смутные опасения. Вполне дежурно выступила Галина Арчибальдовна. Чудаков, как всегда, пообещал возродить Советский Союз. Профсоюзные боссы напомнили о своих заслугах по спасению очагов культуры и здравниц. Вообще, похоже было, что оппозиционеры сами не ожидали увидеть столько слушателей и не очень понимали, как вести себя дальше.

В массах, пока вожди говорили, протекали свои процессы. Первому докладчику довольно дружно похлопали. Второму хлопали уже вяло. Профсоюзных боссов слушали совсем невнимательно, местами раздавались грязные выкрики. Народ мало-помалу закипал. Самых главных слов (платить или не платить) никто из вождей не произносил. А время летело, и список ораторов наконец был исчерпан.

– Всё, товарищи, – буднично объявил профсоюзный лидер товарищ Полтинников, – позвольте наше собрание считать…

Конец его фразы потонул в рёве крыжовинцев. Толпа качнулась и едва не опрокинула грузовик, служивший трибуной. Запищали милицейские рации. Лица ораторов побелели.

– Даёшь губернатора! – крикнул кто-то из толпы.

Людское море медленно, а затем всё быстрее потекло к парадному подъезду «белого дома». Стражи порядка, не получившие ни щитов, ни касок, попятились.

–Ми-ро-едо-ва! Ми-ро-едо-ва! – скандировал народ.

Далеко за спинами первой шеренги метались в кузове грузовика оппозиционеры. Они хотели подсказать трудящимся, что главный враг не здесь, а по другую сторону площади – в бывшем особняке купца первой гильдии Амфитрионова, ныне мэрии. Увы, трудящиеся оборвали какой-то провод, и микрофон молчал.

Операторы и фотокорреспонденты снимали всё подряд. Из подъезда появился какой-то коллежский регистратор. Чиновник, срывая голос, поклялся, что Мироедов находится в командировке, а по возвращении разберется во всём и накажет виноватых.

Передние ряды крыжовинцев остановились. В их глазах командировка была все-таки уважительной причиной. Где-то сзади сумятица еще продолжалась, но опасность миновала. Русский бунт, бессмысленный и беспощадный, не состоялся.

Шило в мешке, конечно, утаить не удалось. О крыжовинском безобразии узнала вся страна. «Дедушка» имел пренеприятное объяснение в Москве, и, вернувшись, намылил шеи всему экспертному совету. Социологи, замеряв рейтинги, от комментариев воздерживались. Информационная война с градоначальником приняла затяжной, позиционный характер. Мироедов был просто убежден, что провокацию на митинге устроили агенты Куманёва, но доказать ничего не мог.

Выступить перед массами ему пришлось – правда, не на площади, а по телевидению и радио. Григорий Владимирович, как мог, довел до сведения крыжовинцев, что платить за вывоз мусора и канализацию надо. Мэру же, по его словам, надлежало бдительнее следить за тем, как расходуется народная копеечка. Сразу после него порцию укоризненных фраз выдал в эфир бывший мэр Цап-Царапин. Укоризна, естественно, предназначалась Якову Александровичу.

И посыпались ответные фразы, и потекли новые потоки компромата… Мэр, совершенно ничего и никого не стесняясь, крыл на планерках матом, и рейтинг его всякий раз подскакивал на несколько пунктов. Наум Сергеевич спустя день-два хорошо поставленным голосом давал отпор. Снова ездил туда-сюда пресс-секретарь Куманёва с пухлой папкой, и крыжовинцы открывали для себя очередные подробности из жизни элиты. В одном из номеров одной из газет они однажды прочли, что дедушка несгибаемой Галины Арчибальдовны, беспощадный боец полка ВОХР и ОГПУ имени Парижской Коммуны, в пору интервенции и гражданской войны собирал коллекцию зубных коронок – естественно, золотых и платиновых. В другом номере другой газеты рисовалась картина приватизации немногих прибыльных заводов на земле крыжовинской. Активы, как намекал неизвестный автор, выводились через Швейцарию в Гондурас. В связи с этим упоминалась фамилия Камышанского, и было обещано продолжение.

Наверное, безнравственная и безответственная выходка с Гондурасом явилась самой последней каплей в затянувшемся скандале. А, возможно, снова имело место обыкновенное стечение обстоятельств. Так или иначе, в Крыжовинске после статьи про Гондурас неофициально побывал сам капитан российской индустрии.