Сокровища Каялы

Шамиль радостно заржал.

Редедя продолжал сипеть,

– Россия – позорное сборище грязного быдла и полукровок. Побеждает чистая чеченская нация. Как экипаж?

– Экипаж,

– ворчливо, еле слышно отвечал Даргавс,

– Занимается разборкой со странным, меченым старпомом. Помощники отворачиваются от чифа. Кульминация разборки скудости питания. Третий помощник себе на уме, четвёртый помощник – балбес. Грузовой помощник нейтрализован. Но сраный старпом недобит. Чиф наиболее опасен.

– Лимон зелёных,

– соображал и считал процент «наградных» я,

– Это один миллион американских долларов. Значить контрабандисты перебрасывают сто миллионов долларов для чеченской войны. ГРУ руками рядовых сотрудников воюет против террористов в Чечне, а руками руководства ГРУ зарабатывает деньги, обеспечивая финансирование этой же самой войны.

Я бешенно запоминал: «генерал Азиз Ильич Вакулян». Понятно. Не урузуметь только, какой национальности Ильич. Не то перс, не то армянин, не то русский. Курбаши? Ну, ничего. Я ему покажу, чёрную метку! Его «алмазные подвески» теперь у меня, как у д?Артаньяна в кармане камзола. Информации было предостаточно. Теперь надо было красиво, незаметно уйти. Доставая из кармана мини пинцет, я потянулся к пожарному извещателю, с ненавистью глядя через щель двери на контрабандистов. С тоской вспоминал именной автомат Калашникова, подаренного мне «дядей Васей», генерал-полковником Маргеловым. На сороколетие Воздушно десантных войск, после отличной стрельбы вслепую из автомата со сложенным прикладом «от живота», в 1970 году, дядя Вася приказал прикрепить на моём оружии именную серебрянную табличку. Зачислил дослуживать срочную службу в 104 полк 76 дивизии, в шестую роту. Автомат хранился в части, в шестой роте, где я служил. Бесшумно шепча, что будь у меня автомат, я бы всю эту мафию разделал «под дуб под ясень, под х… дяди Васин», старпом оружием-отвёрткой возился с пожарным извещателем.

Незаметные манипуляции с пожарным извещателем принесли плоды. Звонки громкого боя, звонки пожарной тревоги вымели шпионов-контрабандистов из совещательной каюты на капитанский мостик. Когда недоумки ушли, я выбрался из сортира. Прихватив кальку со стола из-под чертежа, сунув её в карман, не спеша, по дальнему трапу, поднялся за международными осетино-чечено-ингушскими террористами на крыло мостика. На мостике выяснили, что тревога была ложная.

– Сундуки мертвецов? Четвёртый гроб? Полумесяц, серп и молот. Звезда Давида при свастике. Противоречивый натюрморт,

– размышлял я в своей каюте.

– Сраный, странный старпом и грузовой помощник, нейтрализованы, нейтрализованы,

– мысленно повторял я,

– Как это, нейтрализованы?

Двадцать один год назад, на теплоходе «Поэт Лермонтов», как завербованный агент ЦРУ, я уже сталкивался с ребятами из Главного разведывательного управления Генерального штаба вооружённых сил СССР. Советские разведчики приклеили мне кличку «Меченый». Умники на мою жизнь выписали чёрную метку. Не подозревали советские фашиствующие молодчики, что я кое-что смыслю в их работе. Тогда мне было 22 года. Сейчас 44. Опыта не занимать.

– ГРУшник Даргавс сказал, что старпом «сраный»,

– размышлял я,

– Это понятно, а почему странный? Может и помощник странный? Надо приглядеться к грузовому помощнику.

У грузового помощника была фамилия Дубовский, именем второй штурман был Александр. На первый взгляд поведение штурмана Дубовского не вызывало удивления. Приглядевшись, заметил какую-то тупость, и похожесть поведения капитана и его помощника. Казалось, что судоводители находятся в каком-то ступоре, их воля находится всецело в руках собеседника. Весёлый и сообразительный в начале рейса грузовой помощник, превратился в недалёкого штурмана. Тупой штурман бестолково занимался погрузкой пилолеса на российском судне Каяла.

– Грузовой помощник нейтрализован, кто следующий?

– думал старший помощник капитана, твой непокорный слуга, умный, любезный и проницательный читатель. Глупой читательнице следует знать, что судоводитель становится зомби, находясь в состоянии ступора. Состояние оцепенения наступает в результате психофизической микстуры современной мафии. Психотропным ядом и нейрокодировкой потчевали судоводителей Гиппокрит-Даргавс, и его сподвижники из ГРУ. Для того, чтобы лишить человека собственной воли. Позже я узнал, что Даргавс против судоводителей применял наисовременнейшее нейролингвистическое кодирование мозга. Для усиления эффекта врач подливал психофизическую микстуру. Когда и как подливали в пищу специальную гадость, сделанную, как полагаю, в лабораториях ГРУ, до сих пор сказать не могу. Скорее всего, отрава находилась в запечатанных жестяных банках с пивом. Этим пивом старпома угощал хмельной капитан. Алкоголем я стал увлекаться умышленно, чтобы снять подозрения. Даргавс слишком часто заглядывал мне в глаза.

О том, что я в ступоре, под влиянием ГРУ-микстуры, догадался, когда в состоянии оцепенения слушал в каюте капитана гипнотический монолог Даргавса об убитой НКВД осетинской семье. Судовой врач показывал фотографии убитых осетин и, пристально глядел в глаза, так, что я понял, что он следит за размерами моих зрачков. Кавказец что-то говорил о кровной мести, колдовал, страхом загоняя волю клиента в рабство.

Утром, немного очухавшись, понял, что убитые были его родственники. Уничтожая мою волю, а значит и меня, своей психофизической микстурой, он мстил за родственников всем русским. Всем, кто встал на его пути.

ГРУ-мафия, какой-то чурка-араб-Бен Ладен и какой-то имам, вмешались в мою жизнь. Я был вынужден ангелом-мстителем нарушить спокойную жизнь нелюдей-мафиози.

Философия моё хобби. Среди моряков я имел прозвище «философ», так как на досуге занимался математикой, физикой, кибернетикой. Я понимал, что разум мой имеет неплохой мыслительный потенциал. Несколько часов провёл в размышлениях, переводя разум подальше от хобби, переводя мировоззрение на рельсы войны с мафией. Первое, что было ясно, контрабанда будет находиться в четвёртом трюме. Глубиной 4 трюм был более 10 метров, вместимостью с тысячу пакетов пилолеса. Каждый пакет был более тонны весом. Четыреста пакетов должно было разместиться на четвёртом твиндеке. Кормовая переборка четвёртого трюма, обшитая деревом, примыкала к надстройке. Ночью, из деревянной обшивки, я выломал несколько досок. Расчистил горловину выхода из тоннеля двойного дна в четвёртый трюм снизу. Освободил хитрую горловину от задраенных гаек. В четвёртый трюм теперь можно было попасть из машинного отделения, или с закрытого помещения полубака, если спуститься по неосвещённому вертикальному трапу метров на тринадцать, в район двойного дна Каялы. От полубака до четвёртого трюма надо было ползти в темноте по тёмному тоннелю, метров восемьдесят.

Примечание эксперта: Длина трубного тоннеля «Каялы», до четвёртого трюма, 81 метр.

Чтобы манипуляции старпома были не видны, на задраечные шплинты крышки горловины, я надел гайки большего размера. Замаскировал крышку опилками. Всего гаек требовалось 27 штук. Я нашёл всего около полутора десятков. Переживал, что не всё чисто сделано. В Белеме, погрузку четвёртого трюма мафиози вели по периметру, оставляя свободной его центральную часть. Мафия сооружала «гнёздышко» для контрабанды. Во время укладки груза, в полупьяном виде, я путался у грузчиков под ногами, угощая их русской водкой. Следил, чтобы моя горловина тоннеля двойного дна, льяла и сломанные доски обшивки переборки, оставались свободными. Вдобавок, затеял аварийную, «срочную» чистку «засорившихся» льял четвёртого трюма. С помощью «деда», старшего механика, загнал в льяла трюмного машиниста. Моторист, матерясь, ремонтировал, сломанные мною оградительные решётки заборных труб льял.

25 января 1995 года мафиози окончили погрузку в порту Белем. Каяла отправилась вверх по реке Пара. 26 января, ночью, мы пришли в порт Бревес или в Бревис, в амазонскую деревушку контрабандистов. Ошвартовались, вспугнув огромную анаконду, на острове Маражо. При деревушке находились анаконды, пираньи, пилорама, склады и причал. Осмотрев груз на берегу, для себя, я выделил четыре больших, нестандартных пакетов пилолеса. На торцах досок пакетов, вместе с набором идентификационных цифр нашёл искомые, мелко наштампованные серп и молот, свастику, звезду Давида и полумесяц. Радость обнаружения контрабандных пакетов я усилил рюмкой водки. Контрабанда, анаконды, алкоголь, в эту ночь не дали мне заснуть. Водки у меня было не меряно. Водкой я затарился в Лиссабоне, у сорока двухлетнего внука белого эмигранта по фамилии Голицын. Кто бывал в Лиссе, знает, у Голицина магазин-бар «Русь», недалеко от церкви Святого Погребения.

В Бревисе, у грузчиков, я быстро стал «своим» человеком, знал всех по именам. Каждый грузчик получил от меня бутылочку-косушку русского национального напитка. Представитель амазонского грузоотправителя, суперкарго C.L. Castro, получил от меня в подарок, целый штоф русского хмельного питья. В трюме номер четыре, во время погрузки «меченых» пакетов я, с пьяным воодушевлением, распоряжался так, чтобы торцы контрабандных пакетов метр, полтора оставались свободными, чтобы были проходы от моей хитрой горловины тоннеля двойного дна. И чтобы оставались проходы к льяльным колодцам. С боцманом Песовских, с четвёртым помощником капитана Шалевым я затеял срочный ремонт сломанной мною, деревянной обшивки переборки. Четвёртому помощнику приказал вытащить доску из контрабандного пакета, для ремонта деревянной обшивки. Инструктированный мафией грузчик, именем A. Bassalo, не позволил этого сделать. Возник скандал, переходящий в драку. Во время суматохи я украл и спрятал бензопилу немецкой фирмы Stihl грузчика Manoeta Jucure. Спрятал пилу в правом льяльном колодце четвёртого трюма. С помощью бензопил грузчики изготавливали деревянные распорки пакетов, для предотвращения смещения груза во время качки.

После воровства пилы, я сцепился с грузчиком Torge Matos-ом, выручая боцмана и четвёртого помощника.

За погрузкой контрабандных пакетов наблюдали и контрабандисты. Сверху трюма, с главной палубы, наблюдала за мною вся банда, во главе с Даргавсом. По приказу капитана Магасова, нас силой, с помощью супер карго C.L. Castro, выгнали из трюма. Магасов, который тщетно пытался, до этого, запретить мне соваться в четвёртый трюм, влепил твоему непокорному слуге, любезный, мудрый и внимательный, умный читатель, выговор с занесением в личное дело. Глупая читательница, цензор-психолог, может отыскать в моём личном досье четыре выговора, полученные от капитана, в этом контрабандном рейсе. Выговоры я получал «за служебное несоответствие». Четвёртый выговор я получил «За не готовность трюма номер четыре к погрузке пакетов пилолеса».

С моей точки зрения, в это время, четвёртый трюм был совершенно готов к моим манипуляциям. Тайным ночным манипуляциям с контрабандными пакетами.

Ночью, в закрытом трюме, я проверил пакет со свастикой на предмет контрабанды. С помощью фонарика рассмотрел, что огромный пакет досок, параллелепипед, высотой два и шириной два метра, длиной метра четыре, скреплён шестью крепёжными лентами. Несмотря на то, что пакет был скреплён слабыми лентами, он казался монолитным и очень плотным. Ударами кувалды с торца я забил несколько досок внутрь пакета, сантиметров на пять. Доски во что-то упёрлись. С другого торца ни одна доска не сдвинулась с места. Внутри пакета что-то было.

Производилась погрузка трюма три, стук в закрытом четвёртом трюме практически не был слышен. Я осторожно выбрался на палубу.

Итак, контрабанда находилась в трюме четыре. Дальнейшие действия контрабандистов подтвердили мои подозрения. По окончании погрузки, трюм номер четыре, его крышка, лазы и входы, были заставлены палубным грузом так, что проникнуть в него, в течение рейса, было невозможно. Невозможно, если бы не мой пустяк в виде отдраенной горловины тоннеля двойного дна – вход снизу в трюм номер четыре. Горловина была сделана на ремонте механиками самостоятельно, в чертежах судна она отсутствовала. Обнаружил её случайно, зная, что в этом месте внизу, должен быть тоннель двойного дна.

Замаскированная, засыпанная опилками, освобождённая от задраек, крышка горловины находилась на деке палубы четвёртого трюма, меж загадочных доскопакетов пилолеса с контрабандой.

Как упоминал, в тоннель двойного дна можно было проникнуть из машинного отделения. Другой выход или второй задраенный вход в тоннель находился под полубаком, метрах в восьмидесяти от четвёртого трюма. Под полубаком, рядом с шахтой спуска в тоннель, соседствовали металлические двери в цепные ящики якорь цепей. Под полубаком находилась и тросовая, кладовая, где хранились тросы и всякий хлам. На двери цепных ящиков я приладил проушины. Навесил замки. Ключи хранились у меня в левом кармане.

В Бразилии я заказал тридцать семь спасательных жилетов. Три десятка старых советских жилетов, с сигнальными лампочками и батарейками «Маячок», я приказал боцману снести в тросовую. В кладовую, под полубак.

До начала февраля 1995 года Каяла ходила по речке Пара. Река контрабандистов шириной была метров триста-четыреста, мафиози «рыскали» по деревням, собирая пилолес в остальные трюмы. Мафия заметала следы, погрузив сверху пакетов с контрабандой ещё семь рядов пакетов, если считать пакеты, погруженные в четвёртый твиндек.

Меченый старпом, под полубаком, из тросовой, сделал резиденцию. Бункер-резиденцию я хорошенько обустроил. Притащил фонари, лампы из шлюпочного снабжения. Принёс инструмент, лом, фомку, пустые мешки, брезенты. Даже сделал экстрактор, для вытаскивания досок, из торцов пакетов. Экстрактор должен был работать в ограниченном пространстве.

В начале февраля 1995 года Каяла, набив досками трюмы, и неся лесной караван на палубе, взяла курс на Португалию. Начались ходовые вахты. Вахта судоводителей начинается с восьми склянок. Судно выходит в океан, рулевой матрос покидает мостик. В океане штурман, он же – помощник капитана, на мостике – один. Правит судном, авторулевой. Штурман, как истукан, стоит, и пялится за горизонт. Бродит, офицер, по мостику. Ставит отметки местоположения судна на карте, записывает в журнал стандартные фразы. Производит действия для безопасного расхождения с другими судами. При необходимости, задаёт авторулевому иной, скорректированный курс.

С 4 до 8 часов утра я нёс «собачью» ходовую вахту. С 16 до 20 часов томился на вечерней вахте. В 11 часов вечера, после шести склянок, в двадцать три ноль ноль, просмотрев видеофильм в столовой в обществе голодного, враждебно настроенного ко мне экипажа, я, с оскорблённым величием, удалялся спать.

Из каюты, через иллюминатор, в темноте, спрыгивал на палубу. Тайком пробравшись под полубак, опускался в бездну двойного дна.

С ноля часов, то есть с полуночи до трёх часов ночи, до шести склянок, я находился в трюме номер четыре. В контрабандный трюм попадал, проползая под трюмами номер один, номер два и номер три. В тоннеле были рельсы, дрезина. Ржавая тележка-дрезина не сдвигалась с места. Приходилось ползти на животе. Шагал на карачках, в проклятом, тесном, тёмном тоннеле двойного дна. В тоннель моряки никогда не заглядывают, тоннель нужен для ремонта теплохода в доке.

На голове у меня была каска с фонарём. Я довольно шустро протискивался через открытую горловину тоннеля, на тёмную деку четвёртого трюма. Работал в отвоёванном мною, в порту Бревис, пространстве, меж монолитными пакетами досок. Очень интересовался, который час. Нужно было вовремя возвратиться, не опоздать на вахту. С собой были часы, подаренные матерью, я любовно прислушивался к их бодрому тиканью. У них был особенно громкий ход в моём склепе, да это было так. Казалось, звук усиливался, отражаясь от деревянных стен, туго стянутых пакетов с досками. Бережно заводил часы, боясь, как бы они случайно не остановились, и не сбили меня со счёта.

Я занимался четырьмя контрабандными пакетами. На пакетах тускло виднелась мелкая маркировка в виде свастики, полумесяца, либо серпа и молота, или это была одинокая звезда Давида. Длиной пакеты были до четырёх метров, шириной метра два, и высотой с человеческий рост. Проходы к пакетам были тесны и низки. Я похудел за эти восемь дней на десяток килограммов. За эти кошмарные восемь дней, за восемь суток пути от устья Амазонки до Португалии. Я понял, каково глистам в требухе, и сам стал похож на глиста. На морского глиста-древоточца, в трюме, забитого досками. Глист тыкался чувствительным носом в доско-пакеты с хитрой маркировкой, оценивая на выпуклый морской глаз их возможность вскрытия. Начал я вскрывать пакет с красивым полумесяцем. Пакет Сильвера, как помнит глупая читательница; как помнит умный, любезный и любопытный читатель, пакет судового врача, капитана и кока был с маркировкой полумесяца. С помощью самодельного экстрактора извлекал, на несколько десятков сантиметров доску с торца, и отпиливал её украденной в Бревесе, удивительно бесшумной бензопилой немецкой фирмы Stihl. В первую же ночь добрался до внутренней упаковки загадочного пакета контрабандистов. Обнаружил, что внутри находится завёрнутый в мягкую, чёрную, с кровавым подбоем ткань, громадный ящик чёрного полированного дерева, окованный чеканным, чёрным железом. Ящик был похож на ковчег-сундук хранения святынь Господа нашего, Иисуса Христа. На торце ящика-ковчега-сундука блестела серебреная бляха с гербом КГБ. Сиял отвесно поставленный меч в овальном боевом щите, увенчанном полумесяцем. Позже понял, что это был не герб КГБ, а нечто другое. Под гербом, серебряными буквами, было отчеканено по-английски,

J. Fl.

Затем шла неразборчивая арабская вязь в виде шлюпочного узла. В верхней части торца сундука я обнаружил табличку с изображением мраморного камня, в котором было настоящее кольцо из меди. Маркировка благородных сундуков-ковчегов в трёх других шестнадцати кубовых пакетах была такая же. Отличались гербы. Рукоятки мечей увенчивались серпом и молотом, звездой Давида, или свастикой. В первую ночь я выдвинул только один тяжеленный ящик-ковчег. С трудом, с помощью лома и фомки, по сантиметру, вытащил его на метр. Дальше мешало ограниченное пространство. Сверху тревожного, странного ящика оказалась дверца на золотой рояльной петле. Дрожа от нетерпения, отворил. Открылось взору стекло окна в непонятное пространство загадочного и страшноватого ящика. Под стеклом, в темноте гипнотически мигали два зелёных, интригующих исследователя, огонька. Сняв с каски фонарь, взобравшись повыше, двумя фонарями посветил внутрь. Распахнув, как можно шире, дверцу, наклонился, ожидая увидеть пачки денег. Доллары, доллары, зелёные доллары будоражили моё воображение. Вместо зелени, тет-а-тет, узрил бледное, ровнодушно-спокойное лицо покойника. Глаза мертвеца открылись. Засветились глаза зелёной, мёртвой злобой вампира Дракулы. В свете фонарей мертвец пошевелился и перевёл хищный взгляд от меня в сторону. Я похолодел от ужаса. К такому повороту событий был не готов, дрожь пронзила тело, пройдя от поднявшихся дыбом волос на голове до кончиков пальцев на ногах. Ещё помнил, как четыре года назад сам выбирался из могилы. На меня в упор, открытыми, внимательными, оценивающими, равнодушно-спокойными глазами, смотрел скалившийся покойник, вампир граф Дракула. Ковчег Иисуса Христа был огромным гробом, домовиной варнака! Зубы вампира ударились ряд о ряд, в судороге задёргалась нижняя губа. Дракула приподнял голову. Фонари выпали из моих похолодевших рук. Электросветильники с лязганьем упали вниз и погасли. Наступила кромешная тьма. Зелёные глаза задвигались. Показалось, что ветер прошёл по внутренностям трюма. Послышался шум, как бы от множества летящих крыл. Я потерял равновесие и рухнул на сундук вампира. Стекло окна гроба разбилось, руки очутились в гробу, пальцы левой руки угодили в рот покойника. Челюсти графа Дракулы сомкнулись. Я чувствовал, как клыки вурдалака вонзаются в пальцы. Тёплая кровь обагрила руку, потекла в рот упыря. Варнак зачавкал и, как мне показалось, заухал от удовольствия. Волосы мои на голове стояли дыбом, каска слетела. Глаза мои выкатились, рот широко открылся, язык стал сухой и ватный. Я пытался кричать. Услышав хриплое карканье откуда-то из гроба, с трудом сообразил, что это был мой, собственный голос. В темноте, в чёрном тумане, показались смутные призраки каких-то ещё более страшных существ.