Слово – автору. Как человек становится творцом (сборник)

Если кто не в курсе, Советским Союзом на самом деле управляла не партия, не Верховный совет, не комсомол и т. д. Управляла номенклатура. Так назывался закрытый перечень должностей, которые можно было занимать по распоряжению высших органов власти. Это был особый слой людей: тысяч 50–70 на всю страну. А большая партия – так, для прикрытия.

В чем заключалось их отличие? Во-первых, они назначались не директором организации, в которой должны работать, а вышестоящим органом. Я, кстати, тоже являлся номенклатурным сотрудником: должность собкора «КП» была номенклатурой ЦК ВЛКСМ. «Комсомольская правда» – отдельная организация: там есть руководитель, его заместитель… Но над ними все равно стоял комсомол. А в нем было бюро. Поэтому назначал меня не главный редактор, а бюро ЦК ВЛКСМ.

Существовала еще номенклатура партийная. Кстати, к ней относился и пост патриарха – без одобрения ЦК КПСС никакой архиерейский собор главу РПЦ избрать не мог. Но это так, к слову.

В целом же они были привилегированным слоем людей со своей отдельной жизнью. Отдельным питанием – магазинами, столовыми. Отдельными квартирами – без стояния в общей очереди. Отдельным отдыхом – собственными санаториями и поездками за границу. Если человек попадал в эту обойму, то становился как будто дворянином. И почти никогда не мог оттуда выпасть. Его перемещали с одной должности на другую. Но чтоб совсем выгнать – такого почти не встречалось.

В своей новой книге «Крымский мост» я сравниваю номенклатурщиков с масонами: коммунистическая партия была очень похожа на эту организацию, все принципы большевики взяли оттуда.

Поэтому, когда председатель колхоза, который являлся номенклатурой обкома партии и был частью этой замкнутой системы, решил пойти против нее самой, я не мог не обратить на это внимания.

Дело было так. Свое хозяйство этот председатель полностью развалил. И вот общее собрание колхозников его выгоняет. А тогда был период гласности – 1986 или 1987 год. Все пытались добиться чего-то новым способом: кто на демонстрацию выходил, кто голодовку устраивал…

И он тоже берет стол, стул – садится перед райкомом партии. Начинает голодать. Мол, выступаю против произвола: меня уволили, хотя не имели права. Я номенклатура! А тут такой беспредел.

То есть человек, который принадлежит к советской феодальной системе, вдруг начинает пользоваться вот этими новыми способами борьбы, якобы демократическими. Выглядело это очень смешно.

Мне потом говорили, что публикацию отнесли Горбачеву. Глава государства ее внимательно прочитал. И вообще, она вызвала много шума. Потому что здесь как раз был нужный герой на острие пера.

Кого еще выбрать? Знатного чабана или водителя, которых я раньше описывал? Бывало, командируют тебя на уборку урожая: сейчас миллиард пудов хлеба намолотят – надо дух народа поднять. И едешь, собираешь по полям информацию. Потом что-то отжимаешь и выдаешь 20–30 строк.

Здесь, конечно, другой случай. Так что герои были разные. И антигерои тоже. Жизнь подкидывала ситуации.

История вторая: великий деятель или степной разбойник?

– Кто еще остался в памяти?

– Статья называлась «Миражи прошлого». Там был другой герой: знатный верблюдовод, орденоносец, выдающийся деятель всего и вся, которого чуть ли не на руках носили. Это с одной стороны – с официальной точки зрения. А с другой – он воровал верблюдов у соседей. К себе пригонит, заново перетаврит и за своих выдает. Пострадавшие пытаются милицию на него натравить – ему все побоку. Он же такой знатный, всеми признанный. А угнать чужих верблюдов – и вовсе любимое казахское занятие. Старинный обычай степняков – барымта.

Вот он такой степной разбойник – барымтач. И в то же время – уже орденоносец. Следователь, который мне это дело слил, искренне возмущался: как же уважаемый человек так себя вести может!

– То есть тему эту вам подсказали сами правоохранители?

– У меня были среди них полезные связи. В этом случае друг-адвокат познакомил с милицейским следователем. С упертым казахом, который в правду верил, в справедливость, в советскую власть – такие тоже были. И он этой историей поделился. На верблюдовода написал заявление сосед – молодой парень, который только начал работать в этой сфере: мол, он у меня украл восемь верблюдов, поставил на них свою метку и не отдает. А следователь, не зная броду, сунулся в воду – начал разбираться. Его на ковер вызвали: ты совсем охренел? Знатного верблюдовода хочешь в тюрьму посадить? Он разозлился: ну ладно, тогда корреспондентам расскажу. И адвокат меня с ним свел.

А потом уже я стал копать. Раздобыл старое уголовное дело: оказалось, раньше этот барымтач маму родную топориком зарубил. Старуха, говорят, тоже была вредная, злобная. А он такой горячий, взрывной – яблоко от яблони… Видно, поцапались. И вот он ее ухандокал.

Однако от уголовной ответственности его избавили. А после этого еще и следы замели – сменили ему одну букву в фамилии: был Кутбанкулов – стал Курбанкулов. Вроде как судили и не его вовсе.

В показаниях он указал, что мама сумасшедшая была и с собой покончила – выскочила, схватила топор и давай в гневе себя рубить. Как унтер-офицерская вдова. Поверить в такую версию невозможно: я видел фотографии погибшей. Руки ее изрубленные, лицо – она, похоже, от него закрывалась. Но официально власть его оправдала.

А коррумпировал он их по-простому. В Казахстане самым выдающимся продуктом в то время был напиток из верблюжьего молока – шубат. Встретить им гостей считалось у казахской элиты высшим полетом. Это не какой-нибудь там кумыс. И вот наш герой поставлял его в обком партии. Первому секретарю обкома товарищу Аухадиеву. Даже самому Кунаеву на дачу возил.

Поэтому, когда его судили за барымту, они с адвокатом просто сразили всех наповал: достали фотографию Кутбанкулова рядом с первым секретарем ЦК компартии Казахстана. Мол, как вы можете судить такого человека? Который стоит на фото рядом с Динмухамедом Ахмедовичем!

Тут судья и остальные присутствующие за голову схватились – и дело рухнуло.

В статье я все это описал. И пытался понять: как один и тот же человек может быть орденоносцем, передовиком, депутатом – и настоящим степным разбойником, с которым никто ничего сделать не может. Мне потом присылали опровержение, что я великого деятеля оболгал. А герой статьи ездил жаловаться на «Комсомолку» в Москву – в ЦК партии. В одном самолете с ним летели. Но, собственно говоря, чем его, кроме этой статьи, можно было ущемить? Так он и остался безнаказанным.

Тогда был уже конец советской власти. И я задумался: зачем мы продолжаем лезть к этим людям со своей меркой? У них же свои обычаи, порядки, нравы. Представил себе: у моего разбойника 13 детей. Вот посадят его. И что будет есть эта орава? Все равно они не изменятся. На место этого вора придет другой. И может, тот самый парень, который жаловался на наглого соседа-грабителя, спустя какое-то время сам начнет чужих верблюдов гонять. Это другая жизнь. Другой уровень развития общественных отношений. Другая ментальность. Но все эти соображения в Москве из моей статьи вырезали.

– Встречались ли вы со своим героем на этапе подготовки материала?

– Конечно. Это было обязательное требование. Если ты пишешь про кого-то плохо, обязательно должен поехать и встретиться с этим человеком.

Отправился я в степь. Была у меня служебная «Волга», шофер. Сначала наведался к тому парню, который пожаловался на разбойника. Он по такому случаю барашка зарезал, сварил. Угостил меня как следует. Потом проводил до стойбища соседа – показал, где тот живет.

Я отправился к нему. Загон, верблюды стоят. Выходишь из машины – хозяева видят: приехал большой важный человек на белой «Волге» с номером «007 АТА» – такие были у правительства Казахстана. Стучишься в дверь – жена открывает. Представляешься: такой-то, такой-то. Приехал встретиться с главой семейства. Отвечают:

– Его дома нет.

– А когда будет?

– Скоро приедет – через час-полтора.

– Я подожду.

Сел в комнате. Конечно, никто мне ни чаю не налил, ни слова доброго не сказал. Оно и понятно. Обычно казахи гостеприимные, но тут ясно, что приехал хрен московский под них копать. А я обязан исполнить свой журналистский долг. Жду. Кто его знает: приедет сейчас барымтач – тот же топорик схватит, саданет меня по башке и напишет потом в показаниях, что корреспондент сам себя изрубил.

А вот и он. Приехал, вошел. Поджарый, как зверь степной. Видно, что не из нашего мира человек. Настоящий разбойник.

Я стал задавать ему какие-то вопросы: как было это, а как то? Он невнятно отвечал. Здесь ведь важно даже не то, что он скажет. Ты обязан приехать, чтобы лично с ним поговорить. Может, он мне открыл бы глаза, тайну какую-то, которая все мое мировоззрение перевернула. Понятно, что этого не произошло. Все белыми нитками шито: и маму он зарубил, и верблюдов воровал. Но я его слова записал, с чистой совестью опубликовал статью.

История третья: люди из другого мира

– Какие варианты взаимодействия с героем встречались в вашей практике чаще: сотрудничество или конфронтация, как здесь?

– Имя можно было сделать только на том, чтобы ставить острые проблемы, показывать отрицательных героев. Поэтому чаще получалась борьба, когда ты под них копаешь.

Но встречались и другие случаи. Например, статья «Чемкенская пленница». Она плохо вышла в Москве – сильно порезали. Однако сам по себе этот опыт очень интересен. На таких примерах ты учишься видеть другой народ, другие отношения, другую жизнь. И начинаешь понимать, что, может быть, и хорошо, что они от нас отделились – живут, как считают нужным. Потому что коммунистическая идеология этих людей сверху чуть помазала, а внутри они какие были, такие и остались.

Эта история тоже началась с письма. С жалобой обратились родители девушки-узбечки. По местным меркам она была очень красивая. А значит, стоила очень дорого – крутая. Мать с отцом ее холили и лелеяли – надеялись выгодно выдать замуж. А тут глаз на нее положил мясник с рынка. По их понятиям – тоже великий человек: в советское время мясо было большой ценностью. Но все-таки не ровня.

И вот этот рубщик взял ее с друзьями и украл. Увез к себе домой и изнасиловал. Опять же, по местным понятиям, раз не отдают, а заплатить за нее огромный калым не можешь, что надо сделать? Похитить, испортить, и тогда семье невесты придется согласиться. Кому их дочь такая нужна?

А она уперлась: все равно не хочу с ним жить. Хоть и опозорена с головы до пят, лучше повешусь, а у него в доме не останусь. Родители вынуждены были ее забрать.

Отец написал письмо в «КП». В том духе, мол, давайте отомстим этому козлу.

В моем понимании, произошло столкновение современных представлений о жизни: вроде как девушка хочет быть человеком – не просто скотиной, которую используют, – и местных обычаев, нравов.

И вот здесь я выступаю на стороне обиженных. Получается, с ними у меня должно быть сотрудничество. Но у них тоже свои представления о мире, о жизни – обо всем.

Я туда приехал. Да, девку он украл, надругался. Причем там тоже много деталей. Она ему сильно нравилась, и насиловать ее не хотел. Привез домой, а там к нему бабы подступились. Говорят: «Чего уж – давай». Женщины, понимаешь… Не знаю, из чего они исходили: из зависти, из ненависти? Вместо того чтобы проявить сочувствие, стали его науськивать: «Ты че, мужик или нет?» А он: «Ну, раз так – куда деваться».

В общем, местные нравы меня шокировали. Собираю информацию, встречаюсь с милиционерами. И слышу примерно следующее: «Ну как так? Он – великий человек. Мясником на рынке работает, а она с ним не хочет…» То есть у них свой взгляд на счастье и место женщины. Не буду говорить ничего плохого – просто другой мир.

А она вот взяла и запротестовала. Сидит теперь дома, измученная. Мне показали – господи, что от красоты-то ее осталось?