Мои сибирские дедушки

За разговором они не заметили, как к усадьбе подъехал человек. На багажнике его велосипеда был прикреплён кожаный кофр, а к нему ремнями пристёгнута тренога. Это был известный в округе фотограф Пекка Ялава.

Сняв картуз, он поздоровался с Яри и Мирьей.

– День добрый! Собирайте всех, будем фотографироваться.

– Зачем? – удивилась Мирья.

– На память. Фотографию мужу на фронт отправишь. Пусть он увидит, что вы все живы и здоровы.

– Сколько это стоит? – поинтересовалась Мирья.

– Сто пятьдесят марок.

– Так дорого?

– Так инфляция, а у меня старые цены, потому что материалы закупил ещё до войны.

– Хорошо, – немного подумав, согласилась Мирья.

– Вот и ладненько, – обрадовался фотограф. – Зови всех, кто есть в доме.

Пока фотограф устанавливал на треногу свою камеру, Мирья забежала в дом и, открыв сундук, стала в спешке выбирать наряд. Заодно приказала племянникам переодеться в чистое и выйти во двор.

Через четверть часа на скамейке возле дома чинно уселся дед Яри с Мирьей. Племянники встали позади них.

– Вся семья в сборе? – нетерпеливо спросил уставший ждать фотограф.

– Все! – ответил Яри.

Фотограф пристроился к видоискателю и уже собрался нажать на затвор, как дверь сарая приоткрылась, и из-за неё выглянул Николай.

– Стой! – приказал фотографу Яри. – Подожди, не снимай!

Фотограф недовольно оторвался от видоискателя камеры.

– Что случилось? – спросил он.

Но Яри, не обращая на него внимания, позвал Николая:

– Эй, русский! Иди сюда! Сфотографируемся вместе!

Яри жестом показал Николаю, чтобы он подошёл к ним. Затем старик приказал, чтобы он встал рядом с племянниками. Николай, немного смутившись, встал рядом с мальчишками. Фотограф скривился: ему явно не нравилась эта затея.

– Это обязательно, с русским? – спросил он.

– Обязательно! – тоном, не требующим возражений, ответил Яри. – Пусть наши парни на войне видят, что поверженный враг батрачит на нас! Давай, фотографируй!

Фотографу ничего не оставалось, как нажать на затвор фотоаппарата. После этого быстро собрал камеру и закрепил кофр и штатив на велосипед. Не скрывая своего недовольства, что ему пришлось фотографировать, хоть и пленного, но врага, сел на велосипед и укатил восвояси. По дороге фотограф размышлял о том, что напрасно согласился на уговоры, и даже доводы старика его не переубедили. Первым желанием у него было засветить фотопластинку, но, подумав о том, что так он может потерять клиентов, передумал.

На следующее утро Мирья встала ещё затемно. Подоив корову и собрав в корзинку обед, вышла во двор. Поёживаясь от утреннего холода, направилась к сараю.

Русский крепко спал. Мирья тихо подошла к Николаю и невольно залюбовалась его крепким молодым телом. Потом осторожно прикоснулась к нему. Николай моментально проснулся. Мирья жестом показала, что пора вставать, и быстро вышла из сарая.

До дальнего поля шли не долго – не более получаса. Огороженная с четырёх сторон лесом небольшая лужайка была удивительно красива: впору картины писать. Посреди поля стоял деревянный сарай для хранения сена. На родине Николая сено хранили в скирдах, а у финнов – в подобных сараях. Поэтому, когда зимой приезжали на лошадях за сеном, то защищённое в сарае от ветров и дождей сено выглядело так, как будто его только что скосили.

Приступили к работе. Николай, размашистыми движениями косы срезая траву, укладывал её в ровные, красивые валки.

Через час поднявшееся над лесом солнце стало припекать. Николай скинул сначала гимнастерку, а через некоторое время и нательную рубашку. Мирья, не в силах удержаться, то и дело бросала взгляд на его хоть и исхудавшую, но мускулистую спину.

Николай косил как заведённый. Мирья еле поспевала за ним и вскоре почувствовала, что выбивается из сил.

– Николай! – окликнула она его.

Он, перестав косить, обернулся.

– Перерыв! – сказала она.

Николай её не понял. Недоуменно пожав плечами, повернулся и снова продолжил косить. Мирья снова позвала его и жестом показала в сторону сарая, где стояла корзина с едой.

– А-а, перекусить? – догадался Николай. – Это мы всегда пожалуйста!

Воткнув черенок косы в землю, он направился к сараю. Мирья расстелила на траве льняное полотенце и стала раскладывать ржаной хлеб, яйца, варёный картофель и пучки зелёного лука. Ловко орудуя финским ножом, девушка отрезала кусок хлеба и протянула его Николаю.

– Кушай, мужчина! – сказала она. – Тебе сила нужна!

С удовольствием откусив от краюхи, он заметил, что Мирья смотрит на него и не ест.

– Ты почему не ешь? Ты кушай, кушай!

Николай жестом показал Мирье, чтобы она тоже ела. Девушка отломила от хлеба небольшой кусочек.

– А какой у вас в Сибири хлеб? – спросила она.

Николай, конечно, не понял вопроса и продолжал есть. Тогда Мирья, показывая на хлеб, произнесла его название на немецком языке.

– Brot. Сибирь, brot…

Наконец до Николая дошло, о чём спрашивала его Мирья.

– А-а, какой у нас в Сибири хлеб? Хороший у нас хлеб, замечательный! Gutes Brot! А ещё у нас есть пельмени.

– Пельмени? – произнесла она. – Не знаю, что это такое. Это хлеб, brot?

– Нет, это не просто хлеб. Это всё вместе: хлеб, мясо и горячая похлёбка одновременно.

Мирья, смущённо улыбаясь, пожала плечами, потому что тоже ничего не поняла. Затем протянула Николаю бутыль с молоком. Тот, приложившись губами к горлышку, запрокинул голову. По его щекам потекли струйки молока. Мирья рассмеялась. Николай вернул бутыль девушке. Мирья стала тыльной стороной ладони вытирать молоко с его щеки. Николай осторожно взял её руку. Смутившись, Мирья испуганно отдёрнула её. Николай, испугавшись своего порыва, чтобы скрыть неудобство, жестом показал, чтобы она тоже выпила молока.

Девушка, запрокинув бутыль, попыталась сделать глоток, но струйки молока теперь предательски покатились и по её щекам. Она заткнула пробку и поставила бутыль обратно в корзину. Теперь засмеялся Николай и так же, как и она, попытался вытереть остатки молока на её щеке. Но Мирья уже уверенно отстранила от себя руку Николая. Их взгляды пересеклись. Николай на этот раз был настойчивее: взяв её маленькие хрупкие руки в свои широкие ладони, наклонился и поцеловал их.