Под старыми клёнами

На глазах лёд проломился и опять Денис оказался в ледяном крошеве. Но было уже неглубоко. Он по пояс в воде пошёл нам навстречу. Мы подхватили его и, быстро взяв палки и лыжу, трусцой побежали домой. Вторая лыжа ушла под лёд.

Денис молодец, нисколько не испугался. Жалел только, что пропала лыжа. Пока мы бежали, одежда на нём стала от мороза, как жестяная. Я слышал, как он дрожащим от холода голосом, обращаясь к Алёшке, сказал:

– Ты сильно огорчился, что я свиристель застрелил? Извини.

Алёшка промолчал.

Дома Дениса быстро раздели и бабушка стала натирать его снегом. Все вокруг него, всполошившись, хлопотали. Он молча повиновался.

Когда мы вышли на улицу и направились по своим домам, Алёшка сказал Пете:

– Передавай привет Сибичу!

– Ладно, – отозвался уныло Петя.

Деловой и шустрый Петя выглядел вялым.

– Почему такой кислый? – не удержался я. – Ты же сегодня герой. Вовремя подоспел к Денису, мы только помогали.

– Сибич болеет, – отозвался Петя.

– А что с ним?

– Не знаем. Сидит в клетке, не двигается. Ни на кого не смотрит. Я его выпускал. Даже не летает, как раньше, по комнате. Всё ему неинтересно, нерадостно. Отец говорит, что надо в еду попробовать добавлять соль, мел. Никто чибисов не держит дома, не знают, что с ним…

– Я вчера набрал в огороде ягод черноплодной рябины. Такие крупнющие! Они теперь в избе отогрелись. И тыквенных семечек начистил. Всё для него готовил, – волновался Алёшка, – надо попробовать дать, вдруг понравятся!

– Приходите, – согласился Петя.

Сибич умер

Мы с Алешей понесли Сибичу ягоды черноплодной рябины и тыквенные семечки. Интересно: будет он их клевать или нет?

Но случилась беда.

– Проснулась я рано. Прошла на кухню. Чувствую, что-то не так, – рассказывает мать Пети Анна Ивановна. – Гляжу, а он не-живёхонький. Начальничек наш. А, батюшки! Первая мысль, что кошка придушила. Но клетка цела. Не может быть, чтобы кошка.

Мы подошли к клетке. Сибич сидел, будто живой, как в гнезде, подобрав под себя ноги. Головка его с чубатым затылком уткнута в самый угол клетки. Казалось, он своим клювиком сейчас найдёт то, что ему нужно там, а потом, почуяв нас, спохватится. И как обычно это делают чибисы, сорвётся заполошно с места. Вихляя, взлетит! При чём тут клетка! Зачем она ему?

Анна Михайловна просунула черенок деревянного половника через прутики. Подтолкнула Сибича снизу. Он завалился набок. Красные его ножки, так недавно важно и потешно ступавшие по деревянному полу клетки, повисли нелепо над животом. Тонкий клюв, застряв в проволочках, потянул за собой головку на белой шейке. Шейка неловко вытянулась. Ярко-палевое подхвостье и отороченный чёрной полосою белоснежный хвост – всё было и теперь франтовато. Не верилось, что Сибич неживой.

Ведь он родился, чтобы в луговом раздолье в июле, когда подрастут бойкие чибисята, вместе с ними гомонить весёлыми стайками. Недалеко от своего гнездовья, делая нарядным и пёстрым всё в луговой округе. А уже в августе, сбившись в стаи покрупнее, высоко подняться в синее небо и полететь в дальние тёплые страны…

– В неволе жизнь коротка – известное дело, – вздохнула мать Пети, – отгоревал своё. С тоски, видать, и помер. Последние два дня невесёлый был. Голову под крылышко прятал.

Она хотела было положить Сибича в ведро и отнести за огород на гать. Алёша с Настей в один голос запротестовали. Петя молчал. Он не мог говорить. Лицо его было бледным. Молча, держа на коленях, гладил присмиревшего дворняжку Жульку.

* * *

Мы похоронили Сибича в палисаднике под кустом сирени. Земля была мёрзлая. Петя и Алёшка молча разгребли снег и ломом сделали небольшую ямку. Настя сбегала домой и принесла коробку из-под торта. В неё и положили Сибича.

Домой возвращались молча. Настя уже не плакала вслух. Только варежкой прикрывала глаза.

Дикушка

Какая это радость: оказаться на лыжной прогулке в зимнем лесу! Да ещё вместе с Сергеем Ивановичем, который так много знает и умеет.

На этот раз день выдался замечательный. Прибавка света и январский морозец по-своему оживили всё вокруг. Тусклые и серые дни декабря остались позади. Коренная зима потеснила глухозимье. За речкой Ветлянкой на широкой ослепительной равнине под нарастающим солнечным потоком вовсю заискрились снега. И хотя вокруг стоит тишина, чувствуешь во всём потаённую жизнь. Стоит только внимательнее взглянуть.

На лесной поляне этому помогают белоснежные её страницы. Они, как протоколы. Строчки различных следов разбегаются вкривь и вкось.

Неутомимый Сергей Иванович поясняет:

– Глядите, – он показывает на т-образные знаки – четвёрки заячьих следов, – в сторону дикой яблони пошёл. Я его однажды около неё заставал. Корой питался, косой. Пойдёмте по его следу. Покажу вам красавицу дикушку. – Глубоко проваливаясь в снег, он первый прокладывает лыжню. Мы с Алёшкой следуем за ним.

А слева в лесу уже отчётливо слышна работа дятла. Где-то совсем рядом выводит свои трели синица-лазоревка. И начинает казаться, что до весны рукой подать.

По рыхлому снегу и мелким зарослям непросто спуститься в тихую низину, поросшую ветельником. Когда спустились – обомлели. Как сказать об увиденном?! Разве же словами Гоголя:

«И одним цветом белым рисует зима. Бедный цвет, но… Какая изобретательность… Эти роскошные завесы, снеговые глыбы, покрывающие от корней до верха большие и малые дерева; это множество жемчугу и брильянтов, сверкающих при свете солнца, как будто выточенных из слоновой кости, это многозначительное безмолвие и тишина, этот полумрак днём и полусвет ночью».

Много раз останавливаясь, очарованные увиденным, мы насилу пересекли низину со сказочными деревами и выбрались на край её. И тут на выходе прямо перед нами взлетели куцехвостые куропатки. Целая стайка!

Не успели мы прийти в себя, как увидели яблоню. Она стояла в сторонке от лесной чащи, из которой только что выбрались.

– Вот оно как! – обронил Сергей Иванович, – ни одного яблочка не осталось. Всё подчистую склевали.

И верно, яблоня стояла совершенно голая: ни листика, ни яблока.

– Дед! Голод не тётка! – озорно сказал Алёшка. – Всем есть хочется!

– Ты прав, конечно, – тоже весело отозвался дед, – вон, гляди! Зайчишка кору гладал.

– Тот самый, по следу которого мы на поляне шли?

– Возможно, – отозвался Сергей Иванович, – спроси!

– Кого? – удивился внук.

– Зайца, коль догонишь… Ты у нас шустрый…

– А-а-а… – отозвался Алёшка и, смеясь, нарочно упал в снег.

Ему стало весело. То ли от дедовых слов, то ли от обилия света на этой солнечной полянке, лицо его сияло. Когда встал, тронул лыжной палкой сосновую дремучую ветвь и враз обрушилась сверху снежная лавина.

– Не балуй, – сдержанно осадил его Сергей Иванович, – намокнет одежда, а до дома далеко…

Взглянув на меня, Алёшка провозглашает: