Лучший из цветов

– Я принес шапку… я при…, – выдавливал из себя Лева в бессмысленных попытках образумить здоровяка.

Но вместо этого Юра начал грубо и резко пропихивать вязаный головной убор прямиком в глотку бедолаги. Очевидцы могли поклясться, что в этот момент Сокольников разразился таким тонким смехом, что окна в коридоре начали вибрировать, как если бы их задела мощная ударная волна.

Никто не спешил на помощь несчастному Леве. Все вдруг замолчали. Подростки лишь наблюдали, как Лебедев бьется в судорогах от нехватки воздуха, и как пропитывается кровью шапка мальчика. Может быть, сверстники и помогли бы Леве… если бы знали его лучше. Никто не догадывался о том, что Лев Лебедев вовсе не был дураком, он просто зачастую был не сосредоточен и порой находил весьма странные решения жизненных проблем.

Как, например, прийти в вязаной плотной шапке.

И, конечно же, никто из этих детей не знал, что в этот самый момент Льву Лебедеву было страшно так сильно, как не было страшно никогда в жизни, потому что в этот момент он подумал, что умрет и никогда не увидит свою бабушку, единственную, которая от него не отвернулась и решила растить, как собственного ребенка. Пусть даже Лев Лебедев был особенным ребенком.

Лев Лебедев был…

Внезапно голову Рамзина отбросило в сторону. Из толпы школьников показался новый, но далеко не последний участник развернувшейся сцены. С разбега он пнул громилу по лицу так сильно, что его самого повело в сторону, и, потеряв равновесие, он сам упал на пол. Теперь посреди коридора лежали трое: Лебедев, Рамзин и герой, спасший Леву в момент, когда это было необходимо.

Это побудило толпу буквально взорваться от накала страстей. Первым поднялся незнакомец. Вторым, медленно и нерасторопно, встал Юра. И только Лева остался лежать на полу, захлебываясь в рыданиях и крике.

Все переводили взгляд с Рамзина на нового внезапно объявившегося персонажа. Даже Сокольников, вечно выкрикивающий гадости с безопасного расстояния, вдруг заткнул свой грязный рот.

Дотронувшись пальцами до разбитой губы, Рамзин громко сплюнул и произнес:

– Ща я тебя урою. Ты – покойник.

Шоу подходило к своей кульминации. Но из всех детей в толпе одна девочка была шокирована увиденным больше всех. Потому что всю эту сцену она уже видела.

В своих картинах.

Глава 3

1

Когда-то на месте городской свалки находилось небольшое предприятие по деревообработке. Непримечательный провинциальный городок, в котором происходят эти события, был довольно молодым по меркам подобных населенных пунктов. При его заселении многие участки были еще не тронуты беспощадной рукой урбанизированной машины. И хотя по мере роста населения в городе и внедрения различных промышленных процессов прошло немало времени, тот клочок земли, где было воздвигнуто деревообрабатывающее предприятие, оставался почти не тронутой цивилизацией до самого конца.

Лесопилка была неким придатком города. Где-то на краю, куда не доходил ни гул автомобилей, ни свет магазинных вывесок. Предприятие жило своей жизнью. Лишь болотистая местность, заросшие тропинки и разношерстная община деревьев и высокой травы вокруг – вот, что вставало стеной на защиту лесопилки от внешнего мира.

Вскоре предприятие прикрыли. Еще долгое время на месте деревообрабатывающей зоны был расстелен ковер из опилок на земле, а воздух был пропитан специфическим ароматом древесной стружки. И хотя после все постройки лесопилки были снесены, болото высушено и завалено землей, а большая часть леса вырублена, запах обосновался здесь окончательно и бесповоротно.

И как бы не любил Николай Набоков этот аромат обработанной древесины, сегодня, впервые за долгие годы, он его совершенно не чувствовал. Окутанный тревогой, страхом и возмущением, контуженный то и дело озирался через плечо, быстрым шагом рассекая груды мусора. Из-за чрезмерно торопливой походки, «страж» городской свалки начал немного прихрамывать.

Мужчина что-то бормотал себе под нос. Теперь это были не прилипчивые мелодии, а невнятные бормотания, которые невозможно было разобрать. Николай шел и грозил пальцем какой-то незримой сущности, но делал это так горячо и напористо, что в его решимости не было никаких сомнений. Решимость Набокова была, действительно, непоколебима.

На его «королевство» совершено грязное нападение! Федю, его горячо любимого друга и верного сторожевого пса, придали жестоким мучениям и страшной смерти! А самое возмутительное было то, что сам Николай ничего не смог с этим поделать! Подобные мысли на повторе прокручивались в затуманенном сознании контуженного мужчины. Набоков не знал, кем был его враг. Не знал он и на что, тот был способен. Но Николай точно знал, что должен защитить свою свалку, и горе тому, кто встанет у него на пути.

Добросердечный, но раненный в сердце самым ужасным образом калека, приготовился к битве.

2

О произошедшем мужчина предпочел умолчать. Во-первых, калека хорошо знал, что его рассказу едва ли поверят. Николаю вообще частенько мерещилось то, чего не описали бы даже самые смелые фантасты. Но то было последствием контузии вперемешку с крепким алкоголем в крови, и являлось тем, на что не следовало обращать должного внимания. Однако сегодня все было иначе. Во-вторых, Николай был убежден в том, что он, и только он единолично и самостоятельно должен избавиться от этой мерзости, что поселилась в самом сердце дорогой ему свалки.

Одним словом, решение было принято. Наконец, Набоков добрался до небольшой коморки с инструментами. Для него доступ к помещению был открыт. Персональный ключ от замка всегда был при калеке. Конечно, поначалу рабочие опасались оставлять Набокова наедине с колющими и режущими приспособлениями. И тем не менее, мужчина в очень короткий срок завоевал доверие работяг, продемонстрировав и аккуратное обращение с инструментами и, одновременно с этим, креативную часть своей натуры.

Так, Николай Набоков изобрел приспособление, которое в значительной степени облегчило сбор мусора с высоких поверхностей. Это была длинная металлическая труба, скрепленная на одном конце изолентой и проволокой с металлическим крюком от фаркопа. Все эти детали, как нельзя кстати, были в свое время найдены калекой в недрах этой самой свалки. Наконечник фаркопа, к великой удаче, был сломан таким образом, что превратился в настоящий заостренный кусок изогнутого железа. Этим незатейливым приспособлением Николай доставал мусор с высоких поверхностей. Такой подход не раз выручал Набокова. Теперь несложному в своем обращении инструменту предстояла работа иного рода.

Совсем иного рода.

Помимо палки-крюка, мужчина снарядил себя штыковой лопатой и куском прочной веревки длиной около пяти метров. Николай пожалел лишь о том, что в подсобке нет емкости с горючим. Набокову хоть и оказывали определенное доверие, но доступа к воспламеняющимся предметам у него не было.

На свалке устроить пожар было слишком просто.

– Ух, паразит! – грозно пробубнил Николай и, вооружившись лопатой в одной руке, палкой-крюком в другой, а также веревкой, обвитой вокруг талии, отправился на битву.– Паразит! Я тебе задам. Ух, я тебе задам!

По дороге к тому месту, где был обнаружен труп Феди, Николай шел так же уверенно, как позорно бежал оттуда в панике и страхе. Очередная мелодия всплыла из недр сознания калеки. Но теперь мотивы были бодрыми, стремительными и тревожными, словно Николай был героем остросюжетного триллера.

На середине пути ему встретился один из рабочих городской свалки, но Набоков был так поглощен предстоящей битвой, что совершенно не обратил на него внимания. Впрочем, причуды калеки местным были хорошо известны. Работяга даже не удивился, когда увидел Николая в подобном трансе, напевавшего себе что-то под нос с инструментами в руках.

– Коля, хороших тебе поисков! Только не поранься! – прозвучало за спиной Набокова с такой искренностью, на которую были способны только люди, хорошо знающие калеку.– Ты нам живой нужен! Удачи!

Но Николай этих напутствий не услышал.

3

Труп Феди покоился на том же месте, где его застал Набоков перед своим позорным бегством. Мертвое тельце казалось еще более тощим и высушенным. Николай, воткнув лопату в землю и прочно обхватив палку-крюк обеими руками, медленно продвигался к собаке. Сопровождая свои осторожные шажки быстрыми взглядами по сторонам, калека походил на диковинного аборигена, который подбирается с копьем к израненному дикому зверю.

Совершив несколько неуверенных тычков в живот собачьего тела, Набоков убедился, что внутри никого нет. Былые судороги трупа не повторились, а густое желеобразное «нечто», что еще не так давно выглядывало из пустых глазниц Феди, нигде не было видно. Казалось, опасность миновала. Однако враг не дремлет и может быть поблизости, а потому Николай не ослаблял своей бдительности. И все же, подобравшись к Феде практически вплотную, гнев вечно доброго и безобидного калеки уступил место нахлынувшей скорби и печали.

Набоков опустился перед собакой на колени и нежно провел ладонью по ее спине. Труп собаки оказался необычайно твердый, словно за считанные минуты измученное создание обратилось в настоящий камень. Нижняя губа мужчины задрожала. Он простонал, а глаза его стали наполняться слезами.

Внезапно послышался шум. Николай с криком поднялся на ноги так быстро, насколько позволяло его состояние. Он уже был готов пустить свое орудие в бой, но это оказалось ни к чему. Из-за ближайшей груды мусора вышли несколько разношерстных дворняг. Завидев своего старого друга, они радостно завиляли хвостами. При этом их шерсть стояла дыбом, уши были прижаты к голове, а суетливые движения и поскуливания выдавали крайнюю нервозность. Некоторые из псов то и дело принюхивались к воздуху вокруг, словно пытались определить степень угрозы.

Присутствие верных четвероногих товарищей, многих из которых калека подкармливал с первых дней их жизни, заставили его окончательно размякнуть. Вытянув нижнюю губу еще сильнее, с выражением детской обиды на лице, Набоков побрел к ближайшей дворняге. Заключив ее в объятьях, мужчина какое-то время тихо и печально выл. Это, в свою очередь, подвигло дворовых псов ответить Николаю своим не менее горьким и душераздирающим поскуливанием.

Оплакивание Феди было закончено. Калека решил, что сейчас здесь достаточно безопасно, чтобы ослабить свою бдительность. Собаки не боялись находиться в этой части свалки, а, значит, враг скрылся. Если что-то Набоков и знал о своих верных мохнатых товарищах, так это то, что их инстинкты и нюх заслуживают доверия.

Сегодня лопата не пригодилась Николаю в бою, но она поможет похоронить друга. После этого Набоков продолжит свой обход. Теперь он будет не один. Объединенные местью, контуженный мужчина и свора грязных дворняг, были готовы отстоять свой общий дом. Это было не началом битвы.

Это стало началом войны.

Глава 4

1

В кабинете заместителя директора находились четверо: взрослый рассерженный мужчина, двое мальчишек, имевших настолько различный характер и судьбу, что их встреча в одном помещении казалось нонсенсом, а также девушка, которая искренне считала, что ее здесь быть не должно.

Девушка обладала даром предвидения.

Мужчина, Андрей Константинович Залежный, являлся заместителем директора школы уже почти два года. Расположившись в кресле у рабочего стола, он с серьезным видом размышлял о чем-то настолько важном, что зачастую выпадал из окружающей его реальности. Залежный был одет в черные брюки, черные туфли и нежно-голубую накрахмаленную рубашку. Это был высокий мужчина с пронзительными голубыми глазами и кучерявыми темными волосами. Его прямой нос и тонкие губы в сочетании с выразительными скулами и бледной кожей создавали образ человека из высшего сословия. Таковым могли счесть Залежного двумя веками ранее. Сейчас же про таких мужчин говорят довольно просто и лаконично —красавчик.

Двое подростков пятнадцати и четырнадцати лет сидели в кабинете напротив Залежного. Тот, что постарше, Илья Кустов, выглядел немного взволнованным. Однако привыкший всегда и везде оставаться спокойным и невозмутимым, мальчик пытался и здесь вести себя уверенно. Он бы одет в летний бежевый пуловер, облегающий его крепкие мышцы, светлые джинсы и спортивные кеды. Илья имел недурственную внешность. Русый цвет густых волос придавал серому оттенку глаз бездонную глубину. Удлиненная стрижка как нельзя кстати прикрывала слегка оттопыренные уши. Кривоватый нос смотрелся вполне пристойно на длинном овале лица. Сейчас на лице школьника ярко выделялись свежая ссадина на левой щеке и разбитая нижняя губа. Мощный подбородок выглядел слишком большим, но, тем не менее, придавал мальчику мужественности. Одним словом, каждый недостаток во внешности подростка с лихвой перекрывался притягательной изюминкой.

Четырнадцатилетний Денис Бурунов, в отличие от Ильи, не имел признаков побоев на лице. Он был самым обычным, вполне неприметным школьником. Его внешность казалась настолько серой и размытой, что, пройди мимо него на улице хоть сотню раз за день, описать Дениса было бы трудно, даже если напрячь мозг до предела. Одежда была такая же невыразительная: черная толстовка с капюшоном, темные джинсы и кроссовки. Но, несмотря на всю «обычность», лицо мальчика вызывало необъяснимое отвращение. Нет, Денис не имел никаких внешних уродств, однако его вечная ухмылка и надменный взгляд, вкупе с периодически всплывающей на поверхность озлобленной гримасой, делали его крайне неприятным. Несомненно, Денис Бурунов был очень хитер и опасен. На самом деле, вышеупомянутые Рамзин и Сокольников не были хулиганским дуэтом. Это было трио.