Лучший из цветов

Лучший из цветов
Александр Малов

Все началось с загадочного убийства крыс на свалке. Потом затаившееся зло сгубило уличных собак. И вот, насытившись, чудовище вышло на улицы города, где теперь главной добычей стал человек. Однако монстр даже не догадывался, что пока кто-то сам начал охоту на зверя, кто-то сделает все, чтобы его защитить.

Лучший из цветов

Александр Малов

© Александр Малов, 2024

ISBN 978-5-0064-5074-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Лучший из цветов

АКТ 1

Пролог

В небе над ночным спящим городом взорвалась крохотная вспышка света, словно бракованная пиротехника. Разноцветный хлопок в воздухе был достаточно ощутимым, чтобы напугать пролетающую мимо птицу, но при этом совершенно тихим, чтобы иметь возможность стать замеченным хоть кем-то внизу.

За вспышкой последовало стремительное падение. Что-то крохотное и черное густой каплей устремилось прямиком вниз. Оно пикировало на землю, сокращая до нее расстояние с немыслимой быстротой. В такую темную ночь, как эта, едва ли можно было разобрать очертание этого неопознанного объекта. Но совершенно точно можно сказать одно – оно было живое.

И оно ощущало голод…

Глава 1

1

Николай Набоков мирно разгуливал по местной городской свалке. По своему обыкновению, делал он это в гордом одиночестве, полностью довольный таким положением дел. На дворе стоял солнечный августовский день. Тридцать первое число. Эдакий последний пазл, окончательно закрывающий красочную мозаику лета и кричащий всем и каждому: «Рубикон пройден! Назад дороги нет».

Мужчине казалось, что день ничем не отличался от уже минувших, таких же знойных и безоблачных, а главное – жарких августовских дней. Да, в этом году лето было особенно жестоким и безжалостным. Осень уже поджидала за углом, готовясь вводить свои правила и мечтая о своей очереди на сезонное престолонаследие. И все же это никоим образом не меняло положения дел. Даже в тени ртутный столбик термометра неумолимо удерживал позиции на отметке в тридцать пять градусов по Цельсию. В иных местах он и вовсе добирался до всех сорока. Чистое голубое небо больше не вызывало восторга, и каждый молился о появлении хотя бы небольшой кучки мелких и неприглядных облаков. О дожде не приходилось и мечтать. Июнь и июль стали настоящим испытанием для жителей города, и многие надеялись на снисхождение хотя бы в августе. Но… в конечном итоге их бесконечное разочарование могло сравниться разве что с их перманентным возмущением.

Последняя надежда на дождь догорала в лучах обжигающего солнца.

Как-то раз, в один из таких знойных дней, Николай наткнулся среди улицы на собачий труп. То явно была жертва беспощадной жажды, вызванной мощью убийственной жары. Впрочем, мужчина подумал, что мохнатый зверь крепко спит. Да, пускай пес «дремал» с высунутым бледным языком, замутненным взглядом пустых глаз и находился в крайне неестественной позе, нашего героя это нисколько не смущало. И даже больше, Набоков подошел к несчастному созданию вплотную, дабы проявить дружелюбие и почесать четвероногого зверя за ушком.

Присев рядом с трупом, Николай с детским восторгом монотонно проводил ладонями по голове и спине животного. Так продолжалось до тех пор, пока подушечки пальцев мужчины не наткнулись на что-то скользкое и влажное, прямо в недрах собачей шерсти. Оглядев свою руку с таким изумлением, как если бы Набоков увидел ее впервые в жизни, он быстро разглядел несколько извивающихся личинок. Часть из них, сплющенная и сдавленная грубостью шероховатых мозолистых ладоней, так же подавала вялые признаки жизни.

Удивительно, но это «месиво» на пальцах совсем не испугало мужчину. Оно, скорее, напомнило Николаю нечто похожее на крем эклера из слоеного теста, которое он пробовал на ярмарке. Дело было прошлым летом на городской площади. Набокову ярмарка очень понравилась. Воспоминания нахлынули с такой силой, с какой смертельный ураган вырывал массивные деревья с корнем.

А может быть…, всего на мгновение, вспомнить вкус этого изумительного эклера?..

Впрочем, когда Николай осторожно облизнул свою руку, дабы придать своим воспоминаниям более яркий окрас, знакомого сладкого вкуса крема он не ощутил. То был вкус кислый, тухлый и исключительно тошнотворный.

Мужчину привело это в крайнее замешательство. Заподозрив что-то неладное, он тут же подался к ближайшему прохожему за разъяснениями, которые, как считал сам Николай, он должен получить незамедлительно. Вердиктом стала неутешительная и жестокая правда. Жаль.

«Страж» городской свалки очень любил собак. Любил так сильно, что без всякой брезгливости похоронил труп пса в отдаленном уголке своего «мусорного королевства». Он было хотел изловить на собачьей шерсти каждого опарыша, собрать их в кучу и положить подальше. Незачем этим, пусть и вонючим, но живым созданиям, прозябать в земле. Николай Набоков, как оказалось, любил каждую тварь одинаково.

Сейчас этот сердобольный мужчина шагал по территории свалки. Делал он это легко и непринужденно, прямо под палящим солнцем. Более того, ни одна капля пота не проглядывалась на его теле, равно как и хоть какие-либо иные признаки надвигающегося солнечного удара. Одежда мужчины была сухой, а кожа холодной. По необъяснимым причинам, величественное светило напрочь отказывалось связываться с Набоковым и вступать с ним в прямую конфронтацию, хоть и не раз до этого настойчиво предпринимало попытку за попыткой. Если бы Николай знал о том, что является невольным, но все же прямым участником какой-то неведанной ему борьбы с солнцем, он, вероятно, пришел бы в смущение.

Мужчина шагал медленно и нерасторопно. Спешить было некуда. Городская свалка, его «личное королевство», в это время дня совершенно пустовала. Набоков, не изменяя своим принципам, совершал ежедневные обходы с тем же важным видом, с каким спортсмены получают свои золотые медали, стоя на пьедестале почета и славы.

На вид Николаю было около сорока. Он имел средний рост и чрезвычайно худощавое телосложение, виной чему служили редкие приемы пищи и практически полное отсутствие сна. Впрочем, физический труд на свалке, вопреки здравому смыслу, придавал Набокову немало сил и делал его тонкую прослойку мышц необычайно крепкой.

Большие голубые глаза «мусорного стража» то и дело весело поблескивали, будто мужчина находился в состоянии постоянного алкогольного опьянения. Нижняя губа была неестественно большой и отвисшей, как если бы ее покусал десяток пчел. Болезненно красный цвет носа выглядел так, будто содержал в себе неприятнейшую респираторную инфекцию. Выражение лица Набокова было всегда недовольным и хмурым, хотя на деле это был один из самых добродушных жителей города. Редкие волосы на голове скрывала старая потрепанная шапка. Вещица обосновалась на макушке Николая еще прошлой зимой и явно была лишней в столь жаркое время года. Да только мужчине было в ней так комфортно и уютно, что даже мысль о том, чтобы снять этот головной убор, приводила Набокова в неописуемый ужас. Довершали его образ выцветшая голубая футболка, заправленная с явным упорством в рваные спортивные темно-синие штаны времен СССР. Что касается обуви, то она вполне соответствовала представлениям Николая о том, какой должна быть обувка в подобный летний знойный день. Так, ноги мужчины были облачены в дырявые носки, а те, в свою очередь, надежно скованны резиновыми шлепанцами. Все, что при себе имел Николай, —деревянная палка в руке.

Напевая себе под нос простенькую и незатейливую мелодию, Набоков продолжал свой обход и был доволен собой как никогда. Такие мелодии были подобны использованной жвачке на раскаленном асфальте: намертво прилипали к языку на весь оставшийся день. Их простота была столь же очевидна, сколь и необъяснима. Волшебный капкан, против которого помогала лишь полная глухота или, быть может, огромное скопление серы в ушном проходе. Однако Николай Набоков не мучился потерей слуха, равно как и наличием твердых и плотных серных пробок.

Его недуг имел совсем иной характер.

Странные музыкальные мотивы, прилипчивые и заразительные, цеплялись к мужчине часто. Если порыться в словаре и найти определение слова «странно», то рядом, скорее всего, должна была красоваться фотокарточка самого Николая Набокова. Однако, о здравомыслии одинокого «стража» городской свалки было судить столь же дико, сколь дико судить о зоркости глаз слепого. Нет, такие мерила в случае с Николаем теряли всякий смысл, потому как он вовсе не был странным.

Николай Набоков страдал контузией.

2

История Николая была особенно удручающей, пусть и банальной. А что может быть банальнее человеческой халатности? Этим вопросом задавались все рабочие строительной бригады, в которой Набоков работал в тот роковой день. Строительный мусор, транспортируемый на подъемном кране, был закреплен недостаточно крепко, что привело к закономерным последствиям. Николай Набоков находился как раз в том самом месте, где строительный мусор совершил свою незапланированную и экстренную посадку. И пускай строительная каска спасла мужчину от гибели, но умственные способности будущего «короля свалки» головной убор уберечь не сумел.

С того момента прошло уже девятнадцать лет. За это время Николай никогда не чувствовал себя несчастным. Поразительно, но калека уже давно перестал ощущать реальное течение времени, а также собственное незавидное положение.

Периодически мужчину навещала тетка – единственный родственник. Она приводила коморку Николая в более-менее божеский вид. Мужчина жил один на пенсию по инвалидности, питался консервами и полуфабрикатами. Набоков много пил. Скорее, по старой привычке, нежели по необходимости.

И, конечно же, все свободное время калека проводил на свалке. В основном, потому что там было тихо, а после контузии «страж мусорных гор» очень боялся каких-либо громких и резких звуков. Другой же причиной интереса к мусору послужила внезапная любовь ко всему сверкающему и блестящему. Например, Николай Набоков мог часами рассматривать осколки стекла от пивной бутылки. Поверьте, ничто на свете не доставляло ему большего удовольствия, чем данное времяпрепровождение. Стекло и разного рода металл Николай мог сортировать весь день, чем очень выручал работников свалки. Собственно, именно поэтому, не считая жалости к контуженному, ему позволяли гулять по «мусорному царству» днями напролет.

Поначалу, в конце рабочего дня Набокова неизменно хвалили за проделанную работу. Делали это работники чересчур артистично, но мягко. Позже к нему попросту привыкли, но отношения не изменили. Николая в городе знали многие, и если бы кому-то предоставили возможность охарактеризовать этого чудака одним единственным словом, то, несомненно, таким явилось бы емкое и твердое—«беззлобный». Забавно, но люди часто думали, глядя на калеку: злополучная травма превратила Николая Набокова в человека, лишенного злобы. Поражение организма, словно неизвестная форма рака, сожрало и поглотило именно ту долю мозга, которая отвечала за агрессию. Так была ли контузия травмой в ее естественном понимании, или же она, напротив, наградила человека тем, что так редко можно разглядеть в брате нашем ближнем – искренней и безусловной добротой?

Помимо прочего, калеку на свалке неизменно подкармливали. Было в этом что-то до боли жалкое, но мужчину это вполне устраивало. Ел Николай мало, а остатками всегда делился с местными бездомными собаками, которых приручил.

Как уже было сказано ранее, «страж» городской свалки очень любил собак.

3

Николай Набоков как раз заканчивал свой ежедневный обход. Мужчина размахивал палкой, представляя ее острой шпагой, которая как нельзя лучше дополняла образ «стража», пусть и мусорного, «королевства». Для прочих работников наступило время обеда, и все собрались в строительном вагончике, а сам Николай находился в одном из отдаленных кварталов свалки. Калека был совершенно один.

И тут, в нескольких метрах от себя, Николай услышал какой-то звук. Мужчина отреагировал на него молниеносно, даже с неким предвкушением. В своем воображении он уже представил себе нарушителя, что проник на его территорию. Обычно то были крысы, завсегдатаи таких мест. Для пущего эффекта в голове Набокова они были размером с кабана, имели толстый непробиваемый хвост и острые, как бритва, передние зубы. Этих исполинов калека то и дело гонял палкой по всей территории свалки. Для него это была в равной степени забава, и одновременно – священная миссия.

Конечно, на деле Николай никогда не убивал крыс, даже если загонял их в угол, а за годы тренировок у него это получалось особенно хорошо. Нет, контузия сожрала всю злобу внутри мужчины так же основательно, как эти самые крысы сжирали тонны тухлых объедков.

К удивлению Набокова, источником шума оказались вовсе не крысы. Присмотревшись получше, мужчина заметил в метрах десяти от себя зверя куда крупнее зловредных грызунов.

Да это же Федя!

И, действительно, перед Николаем, спиной к мужчине, греясь на солнце за кучей металлолома и прочего мусора, расположился один из местных псов по кличке Федя. Это был небольшой беспородный представитель собачьего племени, черношерстный, с уныло висящими ушами – еще не взрослый пес, но уже не щенок, эдакий собачий подросток. Правда, в последнее время Федя хворал. Собаки часто цепляли на свалке какую-нибудь инфекцию. Большинство переболевало и выживало.

Прочим везло меньше.

– Федя-я-я! Эгегей! – протяжно воскликнул Николай, но из его уст это прозвучало больше как мычание, нежели что-то четкое и осмысленное. Калека имел привычку говорить по два-три слова, остерегаясь длинных предложений.