Немного пустоты

– У меня в жизни все очень просто. А вот в твоей жизни явно чувствуется какой-то большой секрет. И это настораживает.

Я тоже зевнул. Кошка подняла голову и недовольно посмотрела мне в глаза.

– Если я расскажу, то ты не захочешь больше со мной общаться.

– Пожалуй, лучшего способа создать интригу еще не придумано.

– Ну хорошо, ты знаешь, кто такие инкубы?

– Ты что, инкуб? – она хмыкнула.

– Думаешь, это смешно?

– Ну… это так… я бы сказала, очень самоуверенно и немного хвастливо. А как ты это понял?

– Меня натолкнули на эту мысль. Впервые инкубом меня назвал друг, сказав, что ко мне все слишком хорошо относятся, а я этим пользуюсь и не замечаю. Я думал на эту тему, думал… и додумался. Да, он прав, инкуб, как есть. Ну что, не боишься больше со мной общаться?

– Ага, боюсь, – Шаманка переложила голову пониже, – То есть друг тебе сказал, что ты инкуб, и с тех пор, ты инкуб?

– Возможно «инкуб» не совсем верный термин, но более близкого я пока не придумал. Но без секса я точно не могу жить.

– С ума сойти – протянула она, – без секса мало кто может жить. А тех, кто может – стоит пожалеть.

Кошка легла на бок так, чтобы иметь возможность смотреть мне в глаза, вытянула переднюю лапу и положила мне на подбородок.

– Ну хорошо-хорошо, хочешь почти правдивую легенду?

– О тебе?

– Конечно.

– Тебе ее тоже друг рассказал или сам выдумал?

– Сам выдумал. Честное слово. Зато об инкубах. Будем считать ее сказкой на ночь.

Шаманка потерлась носом о мой бок и кивнула. Женщина с фотографии продолжала за мной подсматривать. Амулеты, замерцали, когда мимо окон по двору проехала машина, светом фар невольно их высвечивая. Ощущение легкой духоты сохранялось. В общем, атмосфера была самая что ни на есть подходящая для сказки на ночь.

– Если вкратце, то я верю, что инкубы уже давно живут среди людей. Но, понятное дело, не рассказывают об этом. Выглядят они точно также, как и все остальные, имеют сходное строение – ни один врач никогда не догадается о том, что с ними что-то не так. Кроме эндокринологов и психологов. Но инкубы к ним и не ходят. Их даже можно было бы назвать мутантами, но вся разница заключается в психосоциальном уровне и сочетании гормонов.

– Это не сказка, а лекция на ночь… но здорово, – Шаманка перевернулась на спину и теперь смотрела в потолок.

– А как тебе иначе рассказать правдоподобную историю обо мне? Ты, я смотрю, уже заочно сомневаешься в том, что я существую, хотя причин не верить мне пока еще нет.

– Я ведь не сказала, что мне неинтересно слушать. Продолжай, очень интересно.

– Мне сложно сказать, как они появились. Думаю, ни один инкуб точно об этом не знает. Мы вообще друг с другом стараемся не общаться. Опять же из-за гормонов и особенностей поведения. Как у животных, которые сходятся вместе только для того, чтобы спариться, а в остальное время живут каждый на своей территории. Хищники-одиночки. Для людей же они, как я уже говорил, выглядят точно такими же, как и все, за тем лишь исключением, что в инкубах сильно развито то, что называется привлекательностью. Иными словами, инкубы – это люди, которые очень нравятся другим. Один человек улыбнется другому, незнакомому, и тот через полминуты об этой улыбке забудет. А инкуб, даже некрасивый, улыбнется и тот человек, потенциальная жертва улыбки, будет об этом думать день за днем.

– Ты знаешь, люди не так уж и часто улыбаются друг другу. Я говорю о незнакомых людях.

– Я к тому, что инкубы знают на уровне подсознания, когда и как нужно улыбнуться так, чтобы произвести максимальный эффект. Не потому что хотят, а потому что для них это естественно.

– То есть они еще и эмпаты? Смотрят на человека, улавливают по жестам, взглядам и прочему их состояние, а потом говорят и делают то, что нужно, чтобы человек потянулся к ним?

– Можно и так сказать, только не все так просто. Все таланты имеют свою цену. Например, инкубы с трудом выносят друг друга. Представляешь – два существа, которые могут друг друга очаровать и которые знают об этом. Это просто сводит с ума, поэтому они предпочитают не общаться. И поэтому избавляются от своих детей, отдавая их в детские дома. Или просто сбегая из роддомов, предварительно подделав документы. Видишь? Все сходится.

– А еще, вероятно, сами инкубы страдают от своего обаяния? – спросила Шаманка, – как романтические герои – прекрасные и печальные?

– Да нет, это другие страдают. У инкубов все куда хуже обыкновенных моральных дилемм. Если они не могут никого обаять, то быстро выгорают изнутри и превращаются в пустых невзрачных людей. А пустой инкуб – это очень страшно. Представляешь – снаружи человек, а внутри пустота. В метафизическом смысле, конечно. Поэтому, инкубы не могут остановиться. Ну и люди, которых инкубы касаются, начинают страдать… от ревности, например, ведь их партнеры не специально нравятся всем вокруг, а поклонников у них очень много. А может быть, все дело еще и в том, что люди, во время секса делятся с инкубами своей силой и оттого сами выгорают. Но остановиться не могут ни те, ни другие.

Я замолчал и прикрыл глаза, слушая дыхание Шаманки. В тот момент, когда я решил, что она уже спит и пора останавливаться, Шаманка вдруг сказала:

– Ты эту историю давно придумал?

– Кое-что придумал прямо сейчас, но, если честно, основная часть выдумывалась в несколько этапов. В детстве, с другими детдомовцами, мы постоянно сочиняли разные байки о родителях. Мало кому хотелось верить в то, что его родители просто себя любили больше, чем детей, или что муж убил жену, а потом повесился, пока их сын был в детском саду. Или, что родители были наркоманами, поэтому ребенка у них забрали сразу из роддома, чтобы обеспечить ему хоть какое-нибудь будущее. Те, у кого с фантазией был порядок – сочиняли разные истории о чудесных родителях, которые были вынуждены оставить нас тут. Конечно же на время. Так появились родители-шпионы, короли, миллиардеры. Даже ходила легенда о том, что один из нас избранный маг, вроде Гарри Поттера и что его вот-вот позовут в волшебную школу. И каждый втайне надеялся, что это он.

– Я почти уверена, что ты и затеял эту эпопею с историями… – сонно сказала Шаманка.

Вообще-то это был не я, но решил не разочаровывать ее.

– Так или иначе, а у меня тоже была красивая история, а уже потом, в консерватории, когда меня впервые назвали инкубом, модифицировал ее до нынешнего уровня. Однажды с похмелья, пока таращился в темноту в общежитии, так как выспался за весь день.

– Все с тобой понятно, – уже почти неслышно пробормотала она, – ты меня, наверное, настраиваешь на что-то плохое.

И уснула раньше, чем я успел придумать ответ. И хорошо, что так, от ее вопроса мне стало не по себе, настолько в точку она попала. Я лежал, дожидаясь, пока Шаманка уснет достаточно крепко, переглядывался с женщиной с фотографии, да гладил кошку, выпускавшую в меня когти от удовольствия, а когда дыхание Шаманки стало глубоким встал и осторожно вышел в другую комнату.

Сквозняк из полуоткрытой форточки заставлял трепетать перья, стоявшие рядом на полках. В пяти метрах от этого окна, по ту сторону, над мусорным контейнером стоял фонарь и его свет проникал в комнату, очерчивая четкие границы между черными углами и почти призрачно-белым светом с той стороны. Тени от трепещущих перьев дрожали. Медальоны и подвески покачивались на сквозняке.

Я встал возле окна и посмотрел на улицу. От свежего воздуха снаружи стало чуть легче, я вдруг понял, что все это время чувствовал себя не очень хорошо. Пространство словно давило на меня: медальоны, перья, сладковатый запах, фотография женщины и спящая Шаманка, которая должна была умереть…

Уютно, сказочно, но очень тяжело.

Я нахожусь в квартире у человека, который, если верить другу, уже стоял одной ногой в могиле. Рассказываю ему сказки из прошлого, занимаюсь сексом, глажу его кошку. Что, черт побери, происходит?

Что мне надо было ответить Шаманке, если бы она не уснула?

А я ведь ей мог еще рассказать и другую правду, например о том, что в консерватории меня считали приносящим несчастье, спасибо бывшей девушке с отделения вокала. А еще была девушка-терапевт…

Я почувствовал себя неважно в тот момент, когда, возвращаясь к кровати, подошел к почти полностью сгоревшей ароматической палочке, на столе, рядом с фотографией женщины на стене и дунул. Тонкая струйка дыма, как на последнем выдохе, протянулась вверх, коснулась меня и, в тот же момент, пол ушел из под моих ног. Женщина с фотографии внимательно смотрела за моей реакцией. Оглянувшись, словно в замедленной съемке, я не сумел найти ни одного стула и сел прямо на ковер, прямо в центре комнаты, а потом, когда понял, что комната начинает вращаться, лег. Над моей головой висел провод от гипотетической люстры, на котором, вместо светильника, кружился берестяной журавлик. Я сосредоточился на нем, чтобы остановить вращение комнаты, но стало только хуже. Журавлик покачивался, как маятник в руках гипнотизера.

В лицо ткнулся холодный и мокрый, осторожный кошачий нос.

Глава 5. О врачах, склонных к загадкам и том, как правильно приносить несчастья

Родители моего друга – жаждущего обогащения в рекордные сроки, владеют собственной частной клиникой. Точнее говоря, владельцем является отец, несмотря на полное отсутствие медицинского образования. Друг рассказывал, что он даже пластырь не мог налепить на себя самостоятельно. По образованию он был юристом и долгое время работал в городской администрации кем-то тем, кто не красуется перед камерами на очередном публичном мероприятии, но при этом без него ничего не решается. Таков был его статус на момент окончания нами школы. Мама друга тоже был юристом и работала в больнице, занимаясь тем, что проверяла договора и искала повод отказать жалобам пациентов на некачественную врачебную помощь.

В тот год, когда друг пошел по стезе экономики, а я закреплял за собой статус никому не нужного музыканта, родители решили объединить усилия, результатом которых стало совместное медицинское учреждение. Как оказалось, во всяком случае для меня это было удивительным, для того, чтобы управлять клиникой – медиком быть необязательно. Нужно быть хорошим организатором, иметь нужных знакомых и серьезную подкованность в правовой сфере. И того и другого, и третьего у них хватало, поэтому клиника быстро пошла в гору и процветает по сей день.

Сейчас она разрослась до двух филиалов и обзавелась таким оборудованием, которому государственные больницы могут лишь позавидовать.