Немного пустоты

– Если и спал, то теперь точно не сплю. Но вообще-то, я на работе, – сказал друг, – сегодня моя смена. Чего ты хотел?

– Слушай, помнишь ты показал мне на одну девушку, а потом сказал, что у нее очень высокая вероятность умереть?

На некоторое время в трубке воцарилось молчание. Я, опершись на перила балкона смотрел на квадраты и представлял, как друг, где-то там, в городе, на какой-нибудь неосвещенной и пустой улице вспоминает, что же он тогда мне сказал, а белый глаз луны смотрит на него также, как на меня сейчас.

– Ну и что? – сказал он в итоге.

– Так получилось, что она у сейчас у меня дома.

Еще несколько секунд молчания.

– Как это вышло?

– Мы встретились через пару дней, познакомились…

– …и?

– …и все такое.

Мой друг медленно и отчетливо выругался.

– А ты понимаешь, – продолжил он еще немного помолчав, – что трахаться с человеком из жалости – не самая лучшая затея? Или ты решил, что раз она умрет, то можно напоследок?

– Послушай, – сказал я, – я сам до конца не понимаю, как так вышло. Просто мне захотелось ее увидеть и убедиться, что все с ней в порядке. Я даже не был уверен, что мы встретимся. И что теперь с этим делать – не совсем понимаю.

– Ты на самом деле инкуб…

– Скажи лучше вот что: Та вероятность в четырнадцать процентов – что это означает? От кого ее беречь, если что?

– Не надо никого ни от кого беречь! Ты вообще ничего не должен об этом знать. Почему, думаешь, этим занимаются специальные люди? – спросил мой друг и тут же сам ответил, – Как раз поэтому, чтобы другие не искали везде угрозу.

– Теперь уже поздно. В следующий раз промолчишь.

Он только вздохнул.

– Четырнадцать процентов – это, как ты понимаешь, вероятность смерти человека. Но вероятность не значит, что в четырнадцати случаях из ста он может погибнуть, все считается иначе. Отчего люди умирают – я не знаю. И никто не знает. Болезнь, неосторожность, самоубийство, тут кто к чему больше предрасположен. Как правило, проценты растут у человека с течением жизни. Исключения бывают, но в редких случаях. Когда, например, человек вернулся из какой-то опасной зоны.

– Например с войны?

– Например с войны. Во всех остальных случаях, я говорю о самых бытовых ситуациях, в большинстве случаев все прогнозируемо и тут ничего не поделаешь. И ничего делать не надо. Ты меня понял? Ни-че-го.

– А как понять, когда все?

– Ты издеваешься?

– В смысле, как понять, что она уже одной ногой в могиле?

– Этим занимаются специальные люди. Мой тебе совет – держись от нее подальше.

– Да поздно уже.

– И ей ни в коем случае ничего не рассказывай. Сделаешь только хуже, причем всем – и ей, и себе, и мне тоже.

– Хорошо.

– Ладно, я потом позвоню.

Я остался один в пустом и безмолвном мире. Часа через четыре, первые солнечные лучи, высветят ржавые трубы и пустые цехи, асфальт и бетон, и стайки бродячих собак – единственных местных жителей – беспородных потомков тех, кто охранял эти места. Сейчас же он был пуст и лишь две ниточки связывали меня с ним – телефон в руке и дверь за спиной, за которой спала девушка, которая должна была умереть.

Повернувшись и дернув за ручку двери, я обнаружил, что дверь на балкон заперта.

Шаманка продолжала спать в той же позе, в какой я ее оставил – свернув одеяло и поджав под себя ноги. Выглядела она так, словно собиралась проспать целую вечность. Свет и здесь делил ее лицо не две части и если долго всматриваться начинало казаться, будто бы из одной Шаманки выглядывает другая.

Одна ниточка.

Я оперся спиной о перила балкона.

Учитывая все обстоятельства, слова Шаманки о том, что она защищает свой дом, не лишены смысла. Если моя квартира – квинтэссенция пустоты, то ее – концентрация смыслов. Прямо как поэзия в лучшем воплощении.

Интересно, Шаманка пишет стихи?

В детском доме и школе писать стихи казалось чем-то стыдным, признаком тонкокожести, что презиралось. Хотя почему – сейчас уже не вспомню. А в консерватории, как оказалось, стихи были нормой. Писали все, или почти все – преподаватели, студенты, даже охранник – седой старикан с трясущимися руками, способный поддержать порядок только вопросом о том, куда ты идешь.

Каждый из писавших считал свои опусы эталоном утонченности, даже если стихи состояли сплошь из глагольных рифм. Даже стихи о несчастной любви, хотя что может быть банальнее в поэзии? Даже если они были простыми, как рекламные слоганы. Интеллигентные люди, музыканты, готовы были, в буквальном смысле, начистить морду тому, кто назовет их опусы бездарными. И это нисколько не преувеличение.

Как сказала наша деканша:

– Эти интеллигенты Родину защищать не готовы, но вполне способны убить за пару своих строчек.

А уж она воспитала не одно поколение интеллигентов.

До консерватории я вообще не задумывался о сочинительстве стихов, но там, в семнадцать лет, вдруг осознал, что слова, сказанные в правильной последовательности и нужном порядке, произнесенные в нужном ритме, могут, оказывается, иметь огромную силу. Это была просто еще одна форма музыкальности. Я начал ходить на все поэтические вечера и слушать людей, читающих свои и чужие стихи. Добыл в библиотеке несколько томов с поэзией Серебряного века и читал в свободное время, стремясь найти свою истину. Тогда, в семнадцать лет, казалось, что еще немного и я открою тот самый философский камень творчества, настолько все было сильно и по-настоящему.

Набравшись опыта, я начал видеть недостатки в творениях окружающих меня людей, но вместо того, чтобы перестать ходить на встречи поэтов, сам взялся за перо, дабы достичь той гармонии, которой не хватало в стихах других людей. Но не очень надолго. Скрипач, ставший первым и последним моим читателем, когда увидел эти строки, своим смехом сильно уронил мою самооценку и больше таких ошибок я не совершал и отныне писал только в стол. Мой сожитель, кстати говоря, тоже увлекался стихами, причем примерно того же качества, с тем лишь нюансом, что все его творения были о любви к той самой идеальной женщине, которая примет его в объятия и навсегда там оставит. В отличие от меня он цитировал свои сочинения нескольким дамам, но те то ли не любили поэзию, то ли слишком хорошо разбирались в стихосложении…

Когда я переезжал в квартиру из общежития, собирая вещи, то вытащил две своих тетрадки со стихами и две тетрадки Скрипача. На мой вопрос, что с ними сделать, Скрипач, к тому времени тоже признавший свою неспособность к этому виду творчества, безапелляционно резюмировал: «Сжечь».

Я потратил пару часов и прочитал их все – и свои, и его, а после разорвал тетрадки так, чтобы восстановить содержимое было невозможно.

– Ты что здесь делаешь? – Шаманка выглянула в приоткрытую дверь балкона и озадаченно смотрела на меня. Луна мерцала в ее глазах.

– Похоже, что сплю, – я обнаружил себя сидящим на полу балкона, – дверь заперлась. Тут замок дурацкий, все никак не могу починить…

– А почему не постучал?

– Не знаю, – я встал, чувствуя, как все тело онемело. Было холодно, – ты не подумай, я не люблю спать голым на балконах. Просто так получилось.

Так получилось. Самые популярные слова за последние дни.