Гори огнем

– Никак нет, товарищ капитан, – ответил Гуляев, а внутри у него от слов Полетаева обрушилась снежная лавина.

– Да шучу я, шучу, – улыбнулся капитан. – Так вот, полковник Ильинский. Он сейчас много пьет, верно?

– Так точно, много пьет. По крайней мере, в последний раз я видел его очень пьяным.

– Да вот не только вы…

Полетаев перевернул бумагу, снова пробежался глазами по тексту.

– У нас тут есть донесение в политуправление фронта. Сообщается, что, цитирую, «борьбу вынуждены вести крепкую, особенно с пьянством. – На этом месте капитан поднял глаза на Гуляева, слегка улыбнулся и продолжил читать: – Особенно с пьянством старшего начальствующего состава. Отдельные из них буквально спились. Полковник Ильинский дошел до того, что пропил свой френч с двумя орденами». – Полетаев положил бумагу на стол, слегка прихлопнул по ней ладонью, вновь посмотрел на Гуляева. – Что скажете? Можете подтвердить?

Гуляев очень хорошо помнил этот момент. Это было совсем недавно – пили ядреный самогон в землянке. Ильинский в тот вечер надрался до невменяемого состояния и много ругался. Гуляеву он не нравился.

После вопроса об Ильинском он почувствовал сладкое облегчение.

– Могу, товарищ капитан, – ответил он. – Только не пропил, а проиграл в карты по пьяни.

Полковник в углу присвистнул от удивления.

– Ого, – сказал Полетаев. – Все еще хуже, чем мы думали. А кому проиграл? С кем играл? Вы тоже играли?

– Не играл, товарищ капитан. Там еще был майор Степанов из Пятьдесят девятой армии, прибыл к нам по каким-то делам. С ним он и играл.

– То есть вдвоем играли?

– Так точно.

– Оба пили? Что именно?

– Оба пили. Самогон.

– Где достали?

– Степанов привез из Малой Вишеры.

– Ну дела! Про Степанова не знали. Какой хитрый жук оказался, а, товарищ Афанасьев? – обратился он к полковнику. – Что, узнаем у него, где самогон достал?

Полковник кивнул.

Полетаев достал чистый лист бумаги и карандаш, поправил очки, снова посмотрел на Гуляева:

– Как в целом можете охарактеризовать полковника Ильинского?

Здесь Гуляев не стал бы молчать, даже если б хотел.

– Пьяница, – четко ответил он. – Пьяница, разложившийся элемент. Орет на людей не по делу, провоцирует ссоры и драки. Я видел, как в начале января он, пьяный, ударил по лицу красноармейца, фамилии его не помню, за то, что тот не выполнил воинское приветствие при встрече. Самодур.

Полетаев быстро записывал все карандашом.

– В общем, дурной пример, значит, подает? – спросил он, заканчивая писать.

– Так точно.

Полетаев протянул бумагу Гуляеву, дал карандаш:

– Подпишите.

Гуляев быстрым росчерком поставил свою подпись.

Полетаев с удовольствием вложил бумагу в папку и закрыл ее.

– Вы, товарищ Гуляев, свободны. Объявляю вам благодарность от особого отдела. Вы молодец, что мало пьете и наблюдаете за остальными. Я бы с вами еще поработал. Наблюдайте там время от времени… Разложение в армии надо пресекать.

Гуляев докурил папиросу, ткнул окурок в пепельницу из консервной банки.

– Наблюдать? – переспросил он.

– Ну да. Кто пьет, кто в карты играет, кто панику разводит… А мы вам тоже поможем, в случае чего. Может, с представлением к награде все же срастется, а?

Гуляев дважды кивнул, не глядя Полетаеву в глаза, потом поднял голову и тихо ответил:

– Так точно, товарищ капитан.

– Вот и славно. Свободны! Я за вами пришлю в следующее воскресенье. Всегда лучше быть друзьями, верно?

И подмигнул.

Когда Гуляев вышел из избы, он увидел, что перестал идти снег и посветлели облака.

На той самой пьянке полковник Ильинский, проиграв френч, обрушил свою злость не на Степанова, с которым он играл в карты, а почему-то на самого Гуляева. Стал вдруг ни с того ни с сего кричать, что он недотепа, сосунок, прошел офицерские курсы и не видел настоящего ада войны, а он-то, Ильинский, прошел Финскую и видел такое… Гуляев не возражал. Слушал и молчал.

«Вот тебе и сосунок», – подумал Гуляев и пошел к грузовику.

Ивану нравилось думать о том, как ловко он смог умыть этого урода.

* * *

Из воспоминаний Героя Советского Союза сержанта Владимира Русанова, 1960 год

…На Волховском фронте я был простым красноармейцем. В июле 1942-го, когда разгром Второй Ударной был уже очевиден, нашим взводом командовал старший лейтенант Гуляев, мы пытались выйти болотами из окружения.

Что я могу о нем сказать? С самого начала я чувствовал в нем какую-то гнильцу и уже сильно позже, после войны, узнал, что он перешел к власовцам. Сейчас трудно о таких писать. Скажешь, мол, что хороший командир – так заклюют, что не рассмотрели, в нем врага. А напишешь, что человек был гниль – спросят, почему не доложили. Но человек был гниль.

Раскрылся не сразу, конечно. Командовал хорошо, тут не отнять. Но складывалось ощущение, что, когда он шел в атаку, он делал это… от испугу, что ли, или от безысходности. Отчаянный, конечно, был. Не всегда считался с потерями.

Был вот случай: Гуляев как-то на смотре нашел у одного бойца немецкую листовку с «пропуском» для сдачи в плен. Листовку он изъял и сказал, что не доложит начальству, если тот поделится с ним пайком. Вот такой был человек – ради половины пайка… Время тогда уже было сложное, формировался котел.

А последний раз Гуляева я видел при попытке выйти из окружения – уже тогда, при полном разгроме, в начале июля. Все страшно голодные, измученные, еле передвигались, а немцы нас еще и с минометов утюжили. Мы потеряли почти весь взвод и отходили обратно на позиции. Было нас трое – я, Гуляев да красноармеец Шишаков, сильно контуженный. Гуляев устал идти, прилег и приказал мне двигаться дальше вместе с Шишаковым.