В поисках настоящего

И вот при полном параде, в дутой куртке и с полным рюкзаком, я стоял в тамбуре на распутье. Налево пойдешь – в снега забредешь. Направо пойдешь – в траве утонешь.

А, может, я зря избрал осень? Может, теплая одежда – и есть подсказка и мне уготован иной путь? Я снял ношу, и, недолго поковырявшись, достал фонарь. Высунувшись по плечи в царство спящего леса, начал светить по сторонам, стараясь уловить хоть малейшие признаки человека. Луч фонаря бегал по снежному покрову, стволам деревьев, куполу ветвей вместо неба. Нет здесь жизни – только мертвенный хлад. Ладно, если решил выбрать осень, нечего медлить.

Ведущую в зиму дверь решил не закрывать, как бы наудачу.

На асфальтированную платформу спускался под грохот металлических ступеней. Еще раз сверху донизу оглядел поникший от безделья фонарь и лишь затем ступил на рыхлую землю. Пройти с десяток шагов, обогнуть дерево – и вот я перед самым полем. Будто в одночасье выстроили стену – монолитную, непроницаемую, неприступную. Кажется, шагни я в эти дебри – сразу начну задыхаться, утопать в золотистой пучине. Страшно, но надо пересилить себя и сделать шаг, чтобы обратно пути не было.

– Чего ты так боишься? – спросил я сам себя, надеясь, что звук голоса хоть немного разомкнет стянувшие тело оковы. – Самое худшее, что с тобой может случиться, – ты опять уткнешься в свой поезд.

– Именно это и страшит меня больше всего. Я боюсь, что так и буду топтаться на месте. Боюсь, что мои надежды ложные и все останется, как прежде.

– Если боишься проиграть, то это нормально. Но если не рискнешь выиграть, то ты уже проиграл. Или ты решаешься, или… Опять бесконечное ожидание чего-то.

Не думал, что будет так тяжело погрузиться в густые, не меньше чем на полметра выше моей головы, травяные заросли.

– Двигайся! – заорал я что было силы и сразу же шагнул вперед, зачем-то задержав дыхание.

Странное состояние. Сколько новых, неведомых ощущений появляется в моей жизни! Мне это нравится! Нравится новизна. Нравятся перемены.

Я иду, с трудом делая каждый шаг, руками разгребая сплетенные травинки, словно плыву в мутном болоте. Небо почти не видно: высокие заросли скрывают его от меня. Но я иду.

Моя куртка расстегнута – жарко. Ведь тело работает на пределе. Преграда невероятно сложна. Но надо идти! И я иду.

Сначала злюсь. Затем, слишком устав для гнева, делаю небольшую поляну, утаптывая траву так, чтобы она устилала землю толстым ковром. Наскоро подкрепляюсь и, свернувшись клубком и подложив под голову сумку, проваливаюсь в глубокий сон. Как всегда, не снится ничего. Иногда думается, что нахожусь в месте, куда сны не долетают – так далеко я запрятан. Вовсе не холодно – подстилка из травы с теплой одеждой надежно защищает и от сырой земли, и от промозглого осеннего воздуха. Лишь яркая луна, освещая мой сон, помогает набраться сил на предстоящий день.

Проснувшись, опять наскоро перекусываю. Поднимаюсь и вновь иду. Уже не злясь, а размышляя о всякой ерунде: о загадках поезда, о странных местах, где бывал. Думаю обо всем, лишь бы голова была занята – иначе мелькание нескончаемой травы со всех сторон попросту сведет с ума.

Когда становится совсем плохо, я перестаю идти, пригибаю траву и смотрю на хмурое небо. Когда темнеет – ем, пью и ложусь спать. Когда светает, просыпаюсь и вновь иду.

За злостью пришло отчаяние. Уныние, порожденное бесконечностью.

Стал слышаться голос, упрекающий в глупости: "Ты ошибся, – раздраженно твердит он, – и теперь готовься блуждать в этом проклятом золотом лабиринте ВСЕГДА!" Как я ни изгонял его, как ни пытался заглушить слабой надеждой и мечтами о скором выходе, страх все равно находил лазейки, выползая на поверхность.

Я иду и плачу. А наружу хрусталиками слез из глаз выливается отчаянье. И ничего не остается делать, как идти и идти вперед. Засыпая с наступлением ночи и поднимаясь вместе с пробуждением света.

И лишь когда в опустошенном и измотанном теле не осталось ничего, кроме безразличия и смирения, я смог выбраться. Спустя много-много хмурых дней и лунных ночей я выбрался.

Глядя под ноги, дабы трава не царапала лицо, разгребая ее руками, я не сразу сообразил, что идти вдруг стало совсем легко, а руки касаются лишь воздуха. Получилось шел-шел, а затем «Бах!» – и словно вынырнул из зарослей.

Позади оказалась уходящая в обе стороны бесконечная стена травы. Даже моих следов не осталось. А впереди – то, к чему стремился, зачем так упорно шел.

Я стоял на краю скошенного поля. Из земли торчали короткие пеньки, достающие до лодыжек. Впереди виднелось какое-то строение. Уже темнело. Отсюда сложно было что-то толком разглядеть – по бело-красным пятнам окон было видно, что в доме пять этажей.

Быстрым шагом, наслаждаясь свободой и легкостью, я направился туда.

В вечерней темени старое полуразрушенное здание то ли заброшенного склада, то ли завода казалось еще мрачнее и будто подавляло.

В стенах то здесь, то там не хватало целых кусков. И лишь обглоданные ржавые прутья торчали из дыр. Железобетонные блоки-ребра держали остатки чего-то, когда-то служившего людям, защищавшего их от дождя и ветров. Сейчас же этот полу мертвец был ни на что не годен. Разве чтобы наводить тоску и мысли о смерти.

Честно говоря, я сильно расстроился, когда после стольких усилий и бесконечного ожидания впереди показалась эта развалюха.

Найдя место, более всего походившее на вход, я проник внутрь.

Здесь было еще хуже. Повсюду – обрывки проводов. Пол сплошь усыпан мусором: битым кирпичом, искореженными железяками и осколками стекол. Между ними – лужи и жидкая грязь. Мрак, сырость и холод.

Сильный, сквозящий ветер бился о стены, пытаясь выбраться, спастись из ловушки. Диким зверем он метался внутри, просачиваясь, находил какие-то щели-лазейки; издавал странные звуки: то ли свист, то ли хрип. Сама постройка стонала умирающей старухой – просило о помощи, молила об избавлении.

Огляделся еще раз. Под курткой пробежал озноб – последние вздохи, обвисшие лохмотья, одиночество и бесконечное, медленное загнивание. А еще где-то в темноте звук падающих капель – неужели это и есть смерть? Смерть во плоти?

Наваждение опутало, порождая страх, и погнало прочь. Я встряхнул головой, стараясь прийти в себя, вернуться в реальность и не кинуться вон отсюда со всех ног, куда угодно, лишь бы подальше. Мне нельзя бежать. Особенно сейчас, когда я искал следы людей и, наконец, нашел их. Нашел, чтобы поддаться непонятному, нелепому страху? Нет уж!

Ясно, что здание прогоняло меня.

На улице окончательно стемнело – границы комнат угадывались лишь по неясным очертаниям, а в дырах стен виднелась лишь темень. Я достал из рюкзака фонарь и начал обшаривать каждый угол в поисках… Черт, а, действительно, что именно я ищу?! Выход? Отгадку? Или подсказку? Тяжко, когда нет определенной и вполне конкретной цели – «ищи то, не знаю, что».

Не найдя ничего интересного на первом этаже, решил подняться на второй, содрогаясь от мысли, что так придется рыскать по всем этажам.

Лестниц оказалось две. Остатки первой можно было различить лишь по выпирающим из-под груды хлама первым трем ступеням. Вторая бетонными обрубками сохранилась чуть лучше. По ним-то я и смог кое-как, прижимаясь к стене, подняться сначала на пролет, а затем и на второй этаж.

Здесь было немногим лучше, разве что луж и мусора меньше. А еще – очень тихо. Каждый мой шаг разносился далеко вперед – как бы бережно я ни старался ступать, под ногами постоянно что-то хрустело, надламывалось, крошилось и позвякивало.

А я шел вперед. Чувствуя, что уже точно знаю, куда. Поэтому шагал уверенно, но все же стараясь издавать как можно меньше звуков. Так по наивности хотел обмануть здание. Будто оно не знает, что я все еще здесь.

Направление ощущалось вполне отчетливо. Пройдя несколько больших залов, петляя по бесчисленному количеству коридоров, остановился. Вот оно! Нашлось!

Я стоял в проеме просторной комнаты. В левой стене находилась еще одна дверь, из-за которой доносились какое-то шуршание или, скорее, возня и приглушенная, еле уловимая мелодия. Музыка? Здесь?!

Чтобы не выдать своего присутствия, я выключил фонарь. Стоя в темноте, я мог наблюдать, как из прохода, освещая пол и часть противоположной стены, пробивается свет. Мерцание оттенков красного, пляска теней – вот все, что было доступно. Но и этого хватило, чтобы понять – за стеной жгли костер.

Еще осторожнее, чем прежде, я стал подбираться к новому открытию. Но, не стерпев напряжения, вынырнул из-за угла – всего несколько шагов – и я стою в освещенной пламенем комнате.

– Здравствуй, воин! Долго же ты добирался. Я уж думал, что и вовсе с полем не справишься, – сказал старик.

В самом центре небольшой комнатушки горел костер. Трепетного света вполне хватало, чтобы разглядеть все до мельчайших подробностей.

В отличие от остального здания, бетонный пол здесь был свободен от хлама и мусора. Однако идеально чистым его тоже не назовешь. В полуметре от костра в полу зияла небольшая дыра. Судя по угольно-черному следу, туда сбрасывали сгоревшие деревяшки, пепел и сажу. Дым от огня уходил в выдолбленное в потолке отверстие.

В одной из стен находилось замурованное красным кирпичом окно. Помимо бывшего окна и проема, в котором стоял я, ничего напоминающего выход не было.

Старец сидел у костра на толстом матрасе, прислонившись спиной к стене. В руке он держал длинную палку с обгорелым кончиком, которым периодически тревожил огонь, ворочая горящие палки. На меня он ни разу не взглянул, полностью увлеченный костром.

Музыка доносилась из динамиков маленького стерео-бумбокса, точной копии моего проигрывателя. То, что мы со стариком оказались владельцами одинаковых вещей, меня почему-то немного успокоило.

Из-за приглушенного звучания нельзя точно сказать, что слушал старик – долетающие до меня звуки иногда походили на фортепьянные переливы, иногда – на гитарные переборы, и даже на хор детских голосов.

Я так и остался стоять в дверном проеме, дожидаясь хоть какого-то указания от хозяина комнаты. Как себя в данной ситуации вести и что вообще делать, я не имел ни малейшего представления. Поэтому не больно уж и торопился хоть что-нибудь предпринимать – мне требовался тайм-аут, чтобы привыкнуть к присутствию в моей жизни еще одного живого человека; чтобы справиться с бурлящими внутри переживаниями и страхом. Поэтому я просто ждал.

– У тебя есть на что опустить свой зад? – так и не отрываясь от занятия, обратился ко мне старик. – А то пол бетонный. Еще отморозишь что-нибудь.