В поисках настоящего

– Ты теперь каждый раз, прежде чем задать вопрос, будешь спрашивать разрешения? Тогда я тебе наперед разрешаю. Спрашивай!

Я замолчал, стараясь понять, обиделся старик или забавляется со мной, но так толком и не придя к определенному выводу, больше не стал медлить:

– Вы можете видеть?

– Видеть? – в своей манере переспросил старец, и наконец-то отвернулся, вновь взявшись за свою палку, помогая костру догореть как можно быстрей. Почти все угольки угасли, и комната почти не освещалась.

Будто только сейчас заметив это, он сказал:

– В углу лежат дрова. Подкинь их в костер, пока он окончательно не потух.

И, действительно, в одном из углов была навалена куча каких-то палок. Я поднялся и подошел к ним. Почему-то подумалось: на месте этой свалки когда-то стояла большая белая кровать.

Куча состояла из разобранной и разбитой на части мебели. Без труда можно было различить ножки столов и стульев, ручки кресел, картинные и выдранные «с корнем» оконные рамы. Этот хлам занимал весь угол.

Пока я тщательно подбирал, что сжечь, а затем пытался раздуть огонь, старик начал рассказывать.

То, что это его история, а не очередная короткая фраза в несколько предложений и не философская загадка, которыми он предпочитал изъясняться, стало понятно по интонации. Интонации личной истории. Он вещал, словно нес драгоценность, от которой зависела его жизнь.

– Вижу я хорошо. Все вижу, но не совсем так, как, например, ты. Как бы это объяснить? – задумался старик. – Я не вижу объемно, в цвете, не вижу материю. А вижу, из чего состоит человек или предметы, возникающие передо мной. Если говорить еще точнее, то я вижу вопросы.

– Вопросы? – не понял я.

– Да, самые обычные вопросы. Если взять тебя, то сейчас ты сплошь напичкан непониманием, удивлением и ощущением потерянности, а все это создает вопросы. Очень много. Вот их-то я и вижу – они сами всплывают у меня в голове. Причем многие из них ты даже не успеваешь осознать: один возникает – и сразу же на его место приходит другой, более важный, более сложный. И так все время. Вот и получается, что я тебя знаю даже лучше, чем ты сам себя. Ведь человек – это то, какого качества и уровня сложности вопросы он себе задает.

– А предметы? Ведь Вы сказали, что и их видите тоже?

– Конечно, вижу, – ухмыльнулся старец, не отрывая пустого взгляда от вновь разгоревшегося огня. – Ты что думаешь, вещи и природа не задают себе вопросов?! Еще как задают! Зачастую даже поинтереснее и поважнее, чем некоторые из людей!

Он потревожил горящие палки. Костер возмущенно выплюнул искры.

– Именно так я и узнаю, кто или что передо мной. Поверь, это не хуже, чем иметь глаза.

– Откуда Вы знаете, что лучше? Или Вы помните из земной жизни, каково это – видеть глазами?

– А с чего ты взял, что, попав сюда, я не мог нормально видеть?

Старик ослеп уже здесь?!! Но как такое может быть?!

– Когда я перешел в этот мир, у меня были зрачки. Я до сих пор помню, как перед глазами бесконечно долго мелькала эта чертова трава в Поле Отчаянья. Когда я смирился с тем, что не выберусь оттуда, вдруг мой путь оборвался, и впереди возникло прекраснейшее здание изо всех, что мне доводилось видеть. Впоследствии оно стало моим домом.

Что?! И вот эту развалюху он называет «прекраснейшим зданием»? Чушь какая-то!

Я внимательно слушал, полностью погрузившись в повествование. Лишь проигрыватель, издавая непонятные звуки, возвращал меня в холодную, темную каморку.

Старик направил в мою сторону пустые белки глаз и я, не желая вновь видеть это, стал особо усердно наблюдать за огнем.

– Вопросы во мне. Помни, что я вижу ими! Когда-то очень давно «эта развалюха» была прекрасным зданием. Очень давно.

От последних слов старика меня почему-то передернуло, мороз прошелся по коже и подступила тошнота. У меня не получается понять смысл этой фразы. «Очень давно» – что бы это могло значить? Я только сейчас заметил, что эти два слова словно бы провалились под лед сознания, исчезли где-то на полпути к их пониманию. «Очень давно?»

– …Это было прекрасное строение. Фасад отделан красной штукатуркой и декоративным камнем. На чердаке располагалась комната со стеклянной крышей – можно было любоваться небом или дождем. Остальное было словно придумано сказочником. Красная черепица смотрелась умопомрачительно. Одна из стен была полностью покрыта декоративным виноградом, только окна проглядывали. А внутри… Внутри здание сплошь наполнялось изысканной роскошью. Эти ковры, вазы, картины, эта мебель и даже обои из королевского шелка.

Казалось, что старик вот-вот заплачет – его голос дрожал, а слова произносил сбивчиво. Приходилось прислушиваться.

– И что же… – решил я немного подтолкнуть его. – Что случилось со всем этим? Из-за чего такая красота превратилась в руины?

Старик горько покачал головой, и уже в следующий момент словно бы лишился последних сил – тело обмякло, спина сгорбилась и, если бы не прикрывающая лицо рука, он бы завалился вперед, как потерявшая опору тряпичная кукла.

Может, старик и плакал, но всхлипов не было слышно. Он просто тяжело и глубоко дышал, словно воздух с трудом проникал в его легкие.

– Это все из-за моих вопросов! Именно из-за них мой чудесный оазис превратился в грязную лужу. Мои вопросы.

– Еще при жизни моим главным бичом стала склонность все анализировать, представлять, «как могло бы быть по-другому, если бы не…» или размышлять о том, «что на самом деле значили сказанные кем-то слова». Бесконечные «если бы?», «как?», «а вдруг?», «может быть?» преследовали всю жизнь. С возрастом все больше сожалений ненужным грузом скапливалось внутри. И все больше моего настоящего тратилось на вопросы прошлого – минувшие заслуги и неудачи. Минувшее стало моим настоящим, моим приютом и обителью. Стариком я целые дни мог посвящать прошлому и оставшимся там вопросам.

– Даже когда я почувствовал, что смерть схватила меня за больное сердце, чтобы болью вырвать его из груди, в голове возник лишь вопрос: «А мог ли я прожить иначе?»

Попав в этот мир и найдя прекрасное здание – дом моей мечты, где собраны все блага, о которых можно только мечтать, – я, фактически, стал его духом. Нет… Хранителем! Мы проросли друг в друге, как души – в любви. Это был идеальный союз. Я наслаждался, я упивался чувством причастности к чему-то прекрасному. Несомненно, архитектором и строителем этого чуда был я сам – здание выросло из моего воображения точно так же, как стук колес – из твоего. Я был так восхищен, так одурманен, что не смог заметить ловушку, глупо подстроенную самому себе.

– Понимаешь ли. Это было безупречное место, чтобы вспоминать и задавать вопросы. Здание полностью обслуживало меня, оно удовлетворяло все мои потребности так, что мне ничего не оставалось делать, кроме как по привычке предаваться воспоминаниям, перебирать прошлое, словно пальцами – четки.

Все вернулось на круги своя. Что этот мир, что тот – какая разница? Я гнил в минувших событиях и их возможных вариантах. Я съедал настоящее по крупицам, каждый раз задавая вопрос: «А что, если…»

– Однажды я просто осознал, что больше не вижу. «Ослеп!!!» – по инерции перепугался я, потому что когда человек слепнет, он должен испугаться. Но затем я задал себе пару вопросов и понял: в принципе ничего страшного не произошло. Нет, и в самом деле, а что случилось? Так или иначе – мой взор всегда был направлен куда-то внутрь себя – туда, где аккуратными стопками складировано прошлое.

– Глаза нужны, чтобы постоянно смотреть вокруг и эффективно жить в окружающем мире, а я постоянно отсутствовал в нем. Вот тело и избавилось от ненужного органа, словно выбросило за ненадобностью старую игрушку.

– А здание… Оно ведь неразрывно со мной. Оно и есть я. Хочешь, скажу, на что оно похоже?! Бьюсь об заклад, сейчас мой дом представляет собой огромную помойку. Откуда я это знаю? Очень просто – что у меня внутри, то и снаружи. Большущая помойка! Еще чуть-чуть – и жалкие остатки чего-то, что когда-то было моим домом, а сейчас просто здание, где я существую, превратится в прах. Я чувствую, как понемногу ухожу отсюда. А с моим уходом исчезнет и мой мир.

– Мне страшно. Я устал. – Вздохнул старик. – Даже представить сложно, что может находиться дальше загробного мира. Ничто? Пустота? Ну да ладно. О том, что будет потом, я думать не привык.

И умолк.

Нужно ли что-то сказать старику? Как-то его поддержать или предложить помощь? Вряд ли. Он не просил ни о никакой помощи. Да и смог ли бы я ему что-то дать? Поэтому я молчал. Просто так, погруженный в свои мысли, я мог лишь ощущать ту дикую, безнадежную усталость, что уже очень давно он взвалил на свои плечи.

Оставалось неясно одно:

– Если мы умерли, то почему до сих пор зависим от тела? Разве тело не остается «внизу» питать землю? Если есть тело, значит, его можно и уничтожить, так как есть, что уничтожать. А жажда? А голод? А холод и…

– …Жара, – перебил меня старик. Он глубоко и громко вздохнул, затем так же громко и протяжно выдохнул, будто поставил многоточие. После чего из своей полной бессилия позы вспомнил о привычной роли опоры для стены. – Все это не больше, чем память и привычка жить. Навыки тела. Ты помнишь холод, поэтому мерзнешь, поэтому тебе нужна теплая одежда. Ты знаешь, что такое наслаждение вкусом, поэтому хочешь есть. Глаза, уши, и нос – все это существует в твоем мире только как воспоминание.

Но не обольщайся: твое нынешнее состояние только прикинулось Вечностью. Не поспешив найти выход, совсем скоро забудешь, что такое голод и жажда, затем лишишься потребности спать, дышать. Затем притупится боль. Когда исчезнет она – знай: ты подошел к пределу, за которым или выход, или ничто. Ориентируйся на свои ощущения как на индикаторы.

– Но зачем вообще нужна эта привы… – я даже не успел задать вопрос, как старик почувствовал его и смог ответить.

– Затем, что без «привычки жить», без прошлого не станет и мира вокруг тебя – просто потому, что не из чего будет его строить. Каждая молекула этого мира родилась из воображения местных обитателей. Именно потому все здесь, переполнено абсурдом – ведь ты столкнешься с оголенными, без масок, душами других людей, с их сутью в чистом виде. Все это может шокировать.

Дабы не потерять из виду цель, помни – несмотря на кажущийся сумбур, этот мир подчинен тем же законам, что и более привычный – мир живых. По сути, здесь – всего лишь сюрреалистичное отражение там. И законы у нас те же.