Монолиты готики

Но сейчас смысл произошедшего дошел до альбиноса со всей сокрушительной мощью, срывая барьеры и защитные фильтры. Отчетливо, контрастно. От всего этого Лео едва не вырвало. Он нагнулся, но позывы прошли так же внезапно. Пустому желудку нет дела, что там творится в голове.

Час (или больше?) назад он был просто последним в роду Краулеров, не занятым никакой «общественно полезной деятельностью». А теперь ему предстоит задание, переоценить важность которого было весьма затруднительно. Сам Огастус сказал, что рассчитывает на него. Теперь деваться некуда.

Что ж, в какой-то мере это было справедливо. Альбинос всегда знал, что его ждут Великие Дела. Не исключено, это даже Судьба. Более чем вероятно.

«Ожидания всей расы вампиров… Нет, стоп». Лео понял, что его понесло не в ту сторону, и мотнул головой, стараясь выбросить эти мысли из головы. Расе вампиров, в сущности, до него дела не больше, чем до Казиуса, сторожащего врата Цитадели. Впрочем, персона Казиуса внушала опасения многим.

Маловероятно, что вопрос стоял о спасении расы. Или все-таки стоял?.. Существует ли возможность того, что кто-то и впрямь пытается разбудить древние силы, таящиеся внутри артефактов, и что это самое Могущество несет столь страшную угрозу, как утверждал Магистр?.. В любом случае, Краулер считал, что роль спасителя – не для него. Даже Казиус представлялся более удачной кандидатурой. Он мог воспользоваться помощью сиамского близнеца, ракетной установкой «земля-воздух-земля», либо, когда дело примет совсем худой оборот, применить оружие воистину массового поражения – свое обаяние.

Альбинос попытался сфокусировать мысленный поток на чем-то определенном. Следовало браться за дело, потому как время не ждет. Нельзя исключать, что в этот самый момент, быть может, похититель пытается активировать Череп… Или пытает вервольфов на предмет их доморощенной Лапы.

Требовалось с чего-то начать… Леонард вспомнил, что Огастус просил «заглянуть на место преступления». Мол, Доктринус уже где-то дожидается.

Краулер отнюдь не разделял того мнения, что осмотр места преступления – неотъемлемая часть любого, мало-мальски пристойного расследования. Ему совершенно не хотелось спускаться в Зал Заледеневшей Вечности. Да и что, собственно, там можно обнаружить интересного?! Альбинос бывал в мрачном Зале не раз. Эти бдения нагоняли на него тоску. «Ах да – ТРУП…»

Укрепив решимость (поистине ветхое строение, грозившее рухнуть в любое мгновение) парой ненадежных аргументов, Лео двинулся к лестнице. Он по-прежнему чувствовал слабость, но головокружение отпустило, а желудок уже не предъявлял ультиматумы. Однако, спускаясь по ступеням, Краулер не решился рисковать, и подстраховал себя перилами. К счастью, холл пустовал – даже Казиус куда-то подевался, – и за неловкими перемещениями вампира следили только два собрата, по-прежнему висящие под потолком вниз головами.

Когда лестница осталась позади, альбинос ощутил, что силы возвращаются к нему со стремительностью налогового инспектора, позабывшего вручить повестку. То ли кровь поднялась до головы и омыла мозг потоком гемоглобина, то ли Лео наконец удосужился сосредоточиться на происходящем – как бы там ни было, наблюдение оказалось весьма и весьма любопытным.

Сперва Краулер не придал значения этому обстоятельству (ввиду заинтересованности целью визита): Цитадель была пуста. Это подтверждало то, что Огастус не лукавил – факт похищения святыни хранился в строгой тайне (по крайней мере, до определенного момента). В противном случае обитель Клана была бы битком-набита вампирами и гудела, точно растревоженный улей. Но в Цитадели царили тишина и спокойствие, накрытые пуховой периной столетий.

Если бы слухи о краже просочились за пределы «ограниченного круга лиц», все было бы иначе. Упыри и Вурдалаки наверняка приперлись бы в Цитадель, чтобы возмутиться неслыханной халатностью Гирудо, а также, несомненно, позлорадствовать. Когда один из Кланов садился в лужу, другие затевали праздник. Хотя, возможно, исчезновение Черепа стало бы исключением.

Тишина и покой объяснялись той банальной предпосылкой, что еще слишком рано. По вампирским меркам, конечно. Кровососы просыпались, поднимались из гробов, и, приведя себя в порядок, отправлялись на охоту. Напившись крови, они начнут собираться в Цитадели ближе к утру, чтобы неспешно выкурить сигарету/сигару/трубку и обменяться свежими сплетнями.

Поэтому альбинос ничуть не опасался, что кто-то помешает ему провести необходимые следственные мероприятия, как то: осмотр места событий, опрос свидетелей, и… вроде бы, поиск улик, хотя насчет этого Лео не был уверен. Он припомнил, что в оный поиск входили столь малопривлекательные занятия, как 1) изучение, при помощи лупы, каждого сантиметра холодного пола – на предмет следов похитителя, волос, нитей одежды и перхоти; 2) распыление по всем доступным поверхностям серого порошка, способного выявить отпечатки пальцев; 3) вскрытие Титуса с извлечением из-под ногтей всей грязи – не исключено, это ДНК убийцы. И тому подобное.

«Неужели папа занимался такой мерзостью?..»

Чем больше Краулер об этом думал, тем шире простирался горизонт уныния. Предстоит изведать еще многие дали, так что рано отчаиваться. В конце концов, альбинос не считал, что обязан заниматься мелочами вроде выколупывания грязи, – сие занятие не для его мощного ума, привыкшего мыслить глобально. Если какие улики и нашлись, их должны представить с полными аналитическими выкладками… Лишь так закладывался фундамент грядущего расследования.

Лео взводил себя, словно пружину, готовясь дать опор любому умнику, кто вздумает противиться «уполномоченному лицу», вооруженному такой смертоносной бумажкой, как «подателю сего». Гнев Клана Гирудо – не шутки…

Пересекая холл, Краулер нарочито игнорировал летучих мышей. Его туфли, соприкасаясь с мраморной поверхностью пола, производили слишком много шума. Звук шагов взлетал под самый свод, терявшийся в ночной темноте. Альбинос старался ступать тише, но все его попытки ни к чему не привели. Кроме того, не следовало переходить ту зыбкую грань, за которой «идти» сменяло «красться». Ведь формально он находился у себя дома. Не в том доме, где можно расслабиться и побездельничать, а в древней обители своих бесчисленных предков (трудившихся, согласно общепринятым данным, не покладая рук), под их недремлющим оком (что крайне отдаленно напоминало заботливый присмотр, будучи скорее надзором вышестоящей инстанции). Он ведь не вор, пришедший, чтобы похитить реликвию, а как раз НАОБОРОТ, верно?.. Предки должны им гордиться. Поэтому красться не стоило.

В черном, блестящем мраморе Лео видел свое отражение. Иногда ему казалось, будто это вовсе не пол, а тонкий лед, готовый дать трещину. Временами Краулер гадал, что окажется под ним. Твари из других измерений, предки, взалкавшие его крови, или он сам, Леонард Краулер. Иногда же ему казалось, что это не пол, не лед, а гигантское обсидиановое зеркало. Такую мысль, однако, разделяли многие. Черное зеркало отнюдь не всегда отражало то, что, согласно законам физики, ему полагалось отражать. Зато, как ни странно, порой отражало существ и предметы, каковых НАД полом не наблюдалось.

Альбинос усердно искал такое видение, втайне рассчитывая, что оно подскажет ответ, и, если не продемонстрирует лицо вора/убийцы, то, хотя бы, даст намек, где его искать. Увы. Старанья были тщетными. Лео увидел лишь себя самого. А он мог поручиться, что ничего сегодня (точнее, вчера) без спросу не брал. Тем более не покусился бы на столь отвратную вещицу, как Череп Гозалдуса.

Наконец холл, со всей его необъятной высотой, торжественностью и загадками остался позади. Краулер прошел в боковой, наименее заметный коридор. Черный проем жадно поглотил одинокую фигуру. Вампир смело шагал вперед, ничуть не нуждаясь в освещении. Коридор был выдержан в той же стилистической гамме, что и прочее убранство Цитадели. Дубовые панели, гобелены. Разве что смысловое содержание барельефов было ощутимо мрачнее. Падение Империи, костры Средневековья, бойня в Южной Америке (конкистадоры, истребляющие под чутким руководством вампиров целые народы). Один барельеф изображал самого Гозалдуса, стоящего над простертыми ниц рабами, и отчего-то держащего собственную голову на вытянутых руках. На другом «полотне», сравнительно свежем, а потому представленном практически в формате комикса, демонстрировались бесчинства небезызвестного Влада Цепеша Дракулы, привлекшего к ночному племени чересчур много внимания. За что, собственно, был осужден и наказан. На последнем фрагменте красовался мистер Стокер, зачисляемый в Клан Гирудо (сие было проделано для того, чтобы писатель держал рот на замке).

Миновав все эти «веселые картинки», альбинос уперся в стену, каковая показалась бы непосвященному глухой и незыблемой. Деревянная панель, не выделяющаяся из ряда других. На первый взгляд – полноценный тупик, сооруженный лишь для того, чтобы сюда снесли мозолившие глаза барельефы, избавиться от которых не поднималась рука. Имелась даже зеленая лампа, как в кинотеатре, с содержательной надписью «выхода нет, и не будет». Сейчас она не горела. Что совершенно не сказалось на наличии выхода.

Лео вдавил потайную кнопку, представленную в виде головы аборигена, каковую конкистадор преподносил на подносе Черному Кардиналу. Скрытый механизм пришел в действие, открывая доступ в Зал Заледеневшей Вечности. Дверь бесшумно отъехала в сторону. Из темного проема на Краулера привычно дохнуло сыростью, затхлостью и холодом. Сама дверь была непозволительно, преступно прочна. За дубовой панелью, игравшей роль маскировки, скрывались несколько дюймов высокоуглеродистой стали. Если в Цитадель попадет ядерная бомба, стены исчезнут, а дверь останется стоять.

Уже сделав шаг за порог, альбинос обернулся. Под потолком коридора крепилась камера видео-наблюдения. Похоже, исправная, и НЕ похоже, что новая. Красный диод бодро подмигивал. Это следовало взять на заметку.

Лео продолжил путь. Дверь, скользя по смазанным полозьям, запечатала проем. Мрак сомкнулся вокруг непроницаемым саркофагом, плотный и липкий, будто сгущенное молоко. Тьма столь редкого – высшего – сорта, по своему обыкновению, собирается в различного рода подземельях, склепах, капищах и прочих местах, посещения которых доставляют удовольствие лишь ограниченному кругу лиц. Но в Зале мрак был еще более жутким – обладая собственной атмосферой, не встречающейся более нигде, он мог показаться, так сказать, эксклюзивным. ЭТА темнота целиком и полностью опровергла тот банальный постулат, что тьма – это просто отсутствие света. Казалось, зажгись в Зале прожектор, и мрак придушит иллюминацию в зародыше: разобьет стекло, просочится по проводу, а после, расправившись с генератором, даст по шее тому бедняге, кто додумался притащить сюда эту штуковину.

К таким выводам, рано или поздно, приходили все члены Клана Гирудо. Вампиры чувствовали натиск тьмы, ее ПРИСУТСТВИЕ. Она обитала здесь подобно тому, как старая кобра обирает в забытой пещере. И выжить ее из Зала было бы весьма проблематично, даже если бы освещение оказалось ОЧЕНЬ интенсивным. Присутствие света еще не означало отсутствие темноты. Вероятно, она отошла бы на дальние рубежи, а потом, перегруппировавшись, нанесла удар.

Однажды Краулер тоже это почувствовал. Во время дежурства, когда, листая «Playboy», вдруг понял, что он не один. Здешний мрак обладал нравом, и, возможно, разумом. Впрочем, ничего удивительного, – он так долго довольствовался собственным обществом, что ему пришлось поневоле развить некую ментальность. И тьмы стало гораздо больше, чем требуется для простого «темно».

Однако, невзирая на феноменальную природу означенной Темноты, альбинос неплохо в ней ориентировался. Различал, что его окружает, куда ставит ноги. По обе стороны находилась древняя кладка. Внизу – истертые ступени. Приходилось постоянно пригибаться, чтобы не стукнуться головой о один из каменных выступов – изнаночную сторону уже пройденных ступеней.

Вскоре (Лео ждал этого момента) узкий лаз исчерпал себя, приведя к обширному пространству, бывшему не столько просторным, сколько ГЛУБОКИМ. По левую руку тянулся неровный каменный монолит, по правую – форменная пропасть, не огороженная ни перилами, ни обычной веревкой. Кто-то прорубил ступени непосредственно в камне, ограничившись полуметром в ширину. Центр каждой ступени имел ложбинку, протертую множеством ног, когда-либо на нее ступавшими. Галерея обвивала пещеру серпантином, покуда не выводила к месту, где хранился Череп (во всяком случае, до недавних пор).

Краулеру же казалось, что у пропасти вовсе нет дна. Опровергая эти опасения, из тьмы выступали толстые туши колонн, протянувшиеся от потолка до – гипотетически – пола. Но их наличие альбиноса ничуть не утешало. Он лихорадочно гадал о том, успеет ли обернуться летучей мышью, когда нога соскользнет со ступени, или бездарно расшибется о дно колодца.

С каждой пройденной ступенью, с каждым витком серпантина мрак становился насыщенней. Сгущался, аккумулировался, концентрировался. Бледные, верхние слои наслаивались на нижние, темнели – подобно тому, как нарастает давление по мере приближения океанского дна. Это не могло не устрашать.

Когда спуск подходил к концу, Лео увидел внизу тусклый свет. Темнота нависла над бледным пятнышком незыблемым куполом. Черные клубящиеся тени взяли свет в кольцо, и, казалось, несколько надменно изучали диковину, решая, насколько жестоко с ней обойтись. Рядом с источником освещения, пока неопознанным, Краулер разглядел хрупкую согбенную фигуру.

Неожиданно он почувствовал себя неуютно. Альбинос НИКОГДА не чувствовал себя в Зале особенно комфортно, но сейчас чувство было иным, и неожиданно сильным. Прежде он побаивался этого места, но не испытывал явной угрозы, справедливо полагая, что, ежели Зал Заледеневшей Вечности не слишком приветливо относился к вампирам, то посторонним подавно вход запрещен. В свете же недавних событий эта теория подверглась коренному пересмотру. Кто-то проник сюда, как к себе домой, убил Титуса, и забрал Череп. Значит, это может повториться. А Зал навсегда утратил для Лео ощущение защиты.

Узрев, что его мучения подходят к концу, Краулер ускорил шаг. Наконец последние ступени остались позади, и альбинос шагнул на гладкий каменный пол, вознеся благодарственную молитву сонму вампирских богов.[5 - На самом деле вампиры не очень-то религиозны, но прожитые столетия приучили их не отвергать какое-либо допущение на том лишь основании, что подтвердить его не представлялось возможным. Более того, они считали, что отдельное божество для каждого подходящего случая (как, например, плохая погода, или даже развязавшийся шнурок) – не такая уж плохая идея. Но зловещие ритуалы, скажем, в честь Незримого Шуб-Саррагота, Парящего Во Мраке Хаоса, проводятся исключительно по желанию верующих… Очень и очень нечасто.]

Согбенная фигура поднялась на ноги. Поглядев на «уполномоченного», Доктринус вяло кивнул.

Его личное дело могло бы содержать:

«Доктринус, вампир, член Клана Гирудо с 1723 года.

Род занятий – см. Доступ для Магистров и прочих уполномоченных лиц.

Личностные ориентиры – скрытность, трудолюбие, компетентность, процветание Клана.

Характер – скверный.

Не женат».

Он был тем же типом. Тощий, с жилистыми руками, напоминающими цепкие паучьи лапки, и длинным острым носом, на котором постоянно болтались круглые очки с толстыми линзами (ходил слух, что нужды в оптике Доктринус не испытывал, и носил ее исключительно для стиля). Род деятельности вампира оставлял обширное пространство для домыслов. По официальной версии его должность именовалась как «смотритель Цитадели», но на деле все обстояло намного сложнее. Доктринус занимался всем, что, по мнению Великого Магистра, относилось к «высоким технологиям» (перечень был довольно широк – начиная алхимией, и заканчивая «этими странными штуковинами, способными считать быстрее, чем миллион людей, вооруженных канцелярскими счетами»). В определенной мере он отвечал за безопасность, вот только определить эту меру еще никому не удалось.

Согласно популярным домыслам, Доктринус единолично представлял в Цитадели «секретный отдел», что во все времена занимался одним и тем же: сбор информации, аналитическая работа, проверка кадров, и все в таком роде. В свете этого Лео ничуть не удивился, узнав, что именно Доктринус «ожидает на месте преступления». Не удивился он и тому, что расследованием займется не «секретный отдел», а он, последний из живущих Краулеров. Собственно, этому не удивился бы никто, кто когда-либо удостаивался чести лицезреть Доктринуса воочию – уж очень… странная была картина.

– Привет. – Альбинос пожал костлявую, слегка влажную руку. – Ну, и в чем дело?..

Доктринус пожал плечами. Мол, попробуй догадайся.

Леонард огляделся. Источником света служил гибрид, непостижимо соединивший, по замыслу китайских конструкторов, радиоприемник, кассетник, и, собственно лампу. Штуковина казалась совершенно неуместной в Зале, точно обрывок странного сна. На пол и колонны ложился мертвенный свет.

Ложился он и на древний алтарь, покрытый вязью иероглифов, пристальное изучение коих вызывало рвотные позывы, а также твердую убежденность в том, что наверху начался грандиозный праздник. Свет забирался выше, по мере того, как по каменной поверхности, словно на зловещий, святотатственный Эверест, поднимался взгляд Краулера. А там, на вершине, обнаружилось нечто, чему, несомненно, там самое место. Это было так ПРАВИЛЬНО…

…Что сперва вампир не придал значения увиденному. Он наблюдал это долгие годы, и образ въелся в память так крепко, что вытравить его оттуда не представлялось возможным. Разум навсегда уверился, что ТАК будет впредь. Поэтому альбинос едва не отвернулся, сочтя это не самой важной деталью.

А потом, когда значение увиденного наконец дошло до рассудка, из глотки Леонарда едва не вырвался удивленный, протестующий вопль. Он видел, конечно же, галлюцинацию. Обман зрения. Свет отразился от стен, и образовал эту невероятную, невозможную иллюзию, которой не МОГЛО здесь быть!..

На пьедестале лежал Череп Гозалдуса. Предмет, способный занять 1-е место в перечне «Самые гнусные мерзости последних десяти тысяч лет». Один лишь вид артефакта казался безумным кощунством по отношению ко всем формам жизни, и это если не учитывать дикую энергию, заточенную в черепной коробке.