Наперекор времени. Часть 2

– Ну, вот. Значит, мы всё и решили.

– Да нет, дядя Игнат, – тяжело вздохнул Александр. – Мы как раз очень даже многое не решили.

– И что же именно?

– И что, если мне вдруг несказанно повезёт, и я в один из дней внезапно покину село, то мы так и расстанемся – не попрощавшись? А у меня ведь не будет времени ехать в село, как бы быстро Воронок не бежал.

– Ты предполагаешь, что я об этом не думаю, – наверное, ещё тяжелее вздохнул Игнат Степанович. – Ещё как думаю. Но что тут поделаешь, если так ситуация складывается. Как встретились, так и расстанемся.

– Э-э, нет. При встрече мы незнакомы были. А почти 2 совместно прожитых года, да ещё под одной крышей, в одной избе, ежедневно общаясь друг с другом, да иногда и подолгу – это совсем другое дело…

– Саша! Не дави на больную мозоль. А то я этого сам не понимаю. Мне ещё больнее, чем тебе. Ты вернёшься к своим родителям. А я-то здесь вновь один останусь. Сын и дочь далеко, у них свои семьи. У сына уже и свой сын появился, мой внук, которого я пока что ещё и не видел. Да и у Екатерины, пусть она и рядом, но тоже своя семья. А кому я нужен?… Ты же мне за 2 года не племянником, а как бы сыном стал. Пусть даже приёмным, но именно сыном. Я ведь к тебе так привязался, что не знаю, как без тебя жить стану, – у Игната Степановича при последних словах вдруг заблестели глаза.

И Александр прекрасно понял, что заблестели они отнюдь не от радости, а совсем даже наоборот, хотя Карелин и старался сдерживать свои эмоции. А его племяннику или приёмному сыну не хотелось его расстраивать.

– А может, я успею смотаться на Воронке туда и назад, чтобы попрощаться. Не в пролётке, а на нём самом – так намного быстрее будет. А пролётку вы позже сами заберёте.

– И думать забудь об этом! – сурово промолвил Карелин. – Тебе там, если произойдёт то, что мы предполагаем, каждая минута будет дорога. Тебе ни в коем случае нельзя будет упускать такой шанс! Но ты-то со мной как раз попрощаешься, это я с тобой не смогу проститься.

– А как я смогу, а вы нет?

– Ты опять не хочешь думать. Ты со мной письменно попрощаешься. Напишешь коротенькую записку, чтобы я не волновался. А уже твёрдо знал, что ты в своём времени. А для этого уезжая на Чарыш, обязательно бери в карман бумагу и карандаш. Хотя, у тебя же ручка есть. Она ещё пишет у тебя?

– Пишет. Я недавно пробовал. Конечно, немного расписать её пришлось, но сейчас она нормально пишет. Вот только записку писать ею я, наверное, не смогу.

– Почему это? А-а, ну да, – тут же догадался он, – если её кто увидит, то обалдеет, думая, что ты на Чарыш с ручкой и чернильницей ездишь. К тому же чернила в твоей ручке совсем не такие. Ну, тогда возьми с собой карандаш, и лучше цветной. Помнишь, как ты цветными карандашами в Бийске, в аптеке лекарства переписывал.

– Помню, конечно, – улыбнулся Сашка.

– Вот, тогда всё будет нормально. О, стоп! Я вот что подумал. Ты, конечно, карандаш возьми с собой – на всякий случай. Но вот записку ты можешь и заранее написать. И время тебе там не нужно будет терять, да и мы её сможем вместе отредактировать.

– Хм, логично. Но только касательно первого.

– Не понял, что значит касательно первого?

– Касательно того, чтобы времени не терять. А вот писать я её буду сам. И до поры, до времени вы её не увидите. Что же это за прощание будет – наперёд-то? Вы уже заранее будете знать о том, что в записке написано. Нет, так дело не пойдёт.

– Ладно, – вздохнул Игнат Степанович, – пусть будет по-твоему. Тогда вот ещё что. Ты, каждый раз выезжая на Чарыш, забирай с собой все свои вещи.

– И свои мединструменты тоже забирать?

– Инструменты, спрашиваешь… – потёр свою бородку, раздумывая, Карелин. – Нет, инструменты не нужно забирать. Зачем тебе это старьё в твоём-то времени. У тебя там, как я понимаю, намного лучшие инструменты имеются. А вот мне будет хорошая память о тебе, – вздохнул он, но как-то уже более облегчённо.

– Хорошо, с этим я согласен. Вот только вы сказали, чтобы я написал вам записку, ну, чтобы вы знали, что я уже в своём времени. А вдруг как раз и не в своём? Мы уже с вами года полтора назад об этом говорили. А вдруг я попаду ещё лет на 200 назад, в прошлое время?

– Не будет такого! У меня есть предчувствие, что ты попадёшь именно в своё время. Не может быть по-другому! – это было бы высочайшей несправедливостью. Не могут Господь, Высшие силы, Земля, её Природа так издеваться над Человеком! Ты верь в лучшее, и оно обязательно произойдёт! Нельзя верить в плохое.

– Хорошо, я вас понял, – Сашка даже нашёл в себе силы улыбнуться. – Спасибо вам. Я буду верить именно в лучшее. И не только о себе.

– Ну, это уже как получится, – наконец-то улыбнулся и Игнат Степанович.

– Да, вот только я не со всеми смогу проститься. Вы-то хоть будете знать, где я. А другие?… Ведь для них я буду казаться как бы ни с того, ни с сего пропавшим человеком.

– А им я скажу, что ты уехал в Томск. Что тебя снова приняли в университет. Они к этому готовы, а потому поверят.

– Не все поверят, – с огромной тоской выдохнул Шурка.

– И кто не поверит?

– Василиса. А я с ней до этого попрощаться не смогу. Даже письменно. Что я ей должен написать? Что я в Томске. Не хочу и не буду ей врать. Не хочу давать ей надежду. Ведь она… или кто другой позже могут начать разыскивать меня в Томске. Не буду я такого писать! И что я тогда должен ей написать? «Прощай, я уехал». А куда, зачем?… Да и она никогда не поверит, что я уехал, не простившись с ней перед тем. Со всем селом я, конечно, проститься не могу – люди это поймут. А вот чтобы с одним-то человеком не проститься… Да вы бы и сами в такое не поверили, если бы я действительно уезжал в Томск.

– Да, не поверил бы, – вздохнул Игнат Степанович. – Не тот ты человек, который так может плюнуть другому человеку в душу.

– Вот видите! И как же мне быть именно с Василисой, ей плюнуть в душу? Да я лучше самостоятельно в психушку пойду, чем такое с ней сделаю. Я же в письме ей даже ни одного ласкового слова не смогу написать, вы же понимаете. И не смогу ей написать, что буду помнить её всю свою жизнь.

– Да-а, ты прав, с Василисой всё намного сложнее. А ты попробуй поговорить с ней на днях. И объясни, что тебе нужно уехать. И что будешь помнить о ней.

– А куда я уехал, зачем… – всё то же самое. То, что буду помнить её, я, конечно, объясню ей. Да она и так, наверное, в этом не сомневается, – тяжело вздохнул Сашка. – А хорошо было бы не только помнить, но и видеть, если бы она постоянно у меня перед глазами была. Ну, я имею в виду не лично, а хотя бы её фотография. Как жаль, что в селе нет фотографов, фотостудий. Чтобы можно было сфотографировать Василису, и забрать с собой её фотографию.

– Да, чего нет, того нет. Но в той же Усть-Чарышской Пристани они есть, эти фотографы, или как их называют… дагеры…

– Дагеротописты.

О том, что некоторые вещества светочувствительны и могут менять свою окраску под действием света, было известно ещё с XVIII-го века. А уже в 1802-м году Томас Веджвуд и Хамфри Дэви могли получать фотограммы при помощи солей серебра, но не знали способа их закрепления. А первым практическим успехом на пути к появлению фотографии стало изобретение Ничефором Ньепсом гелиографии (фр. Hеliographie). Наиболее раннее из сохранившихся изображений, снятых с помощью этой технологии камерой-обскурой, датировано 1826-м годом. В 1829-м году Ньепс заключил нотариальный договор о дальнейшей совместной работе с создателем первой диорамы Луи Дагером Арего, проводившим собственные опыты в области закрепления изображения камеры-обскуры. Уже после смерти Ньепса в 1833-м году Дагер пришёл к выводу, что прямопозитивное изображение можно получать на отполированной пластинке накладного серебра, обработанной йодом. Ключевым стало изобретение в 1837-м году проявления слабого латентного изображения при помощи паров ртути. Новая технология была совершенно не похожа на гелиографию, и Дагер дал ей своё имя, назвав дагеротипией.

Первые «странствующие дагеротиписты» появились в Москве в конце 1839-го года. Они арендовали помещения в самых модных и многолюдных торговых районах Москвы. В 1840-х годах «дагеротипные снаряды» – фотокамеры – иностранного производства можно было приобрести в магазине братьев К. и А. Бекерс, торгующем парфюмерией, сладостями, товарами «художественной промышленности». В начале уже XX-го века слова гелиография, дагеротипия заменило более привычное для людей этого века (и последующих) слово фотография. А в 1912-м году в Дании появилась первая профессиональная организация – Датский Союз Фотографистов Прессы (Pressefotografforbundet), организованная шестью фоторепортёрами в Копенгагене. С 1935-го года по решению IX-го Международного конгресса научной и прикладной фотографии 7 января 1839-го года (сообщение об изобретении Дагера Араго) считается днём изобретения фотографии.

– Вот-вот, дагеротописты. Ну, ладно, фотографии Василисы сейчас сделать, конечно, не удастся. Раньше об этом думать нужно было. О! А вот почему же ты сам не оставляешь ей свою фотографию? Я думаю, что она так бы её спрятала, что муж не нашёл бы. Да если Лёшка её и увидит, то он всё правильно поймёт, он парень умный – он же знает, как ты ей помогал.

– Ёлки-палки!! Дядя Игнат, где же вы раньше были?! Как же так?… Фото…

– А я-то здесь при чём? – улыбнулся, несмотря на довольно серьёзный разговор Карелин. – А где ты сам был? Почему ты об этом не думал? Что, как говорится, разумная мысля всегда приходит опосля?

– Вы правы, извините. Действительно, почему я вас должен обвинять?… Где я сам, дурак, был?! Как я раньше сам до этого не додумался. Ну, ничего, а вот этот свой промах я обязательно исправлю. А потому я начну ездить на Чарыш только после того, как у меня на руках уже будет моя фотография. И даже не просите, не уговаривайте меня, не говорите, что я упускаю время, шанс… Я поступлю только так, как решил.

– Зная тебя, я и не стану тебя уговаривать. Но тогда действительно не теряй время, езжай как можно раньше в Чарышскую Пристань.

– Завтра же и поеду. Пациентов у меня нет, а поездка в Пристань много времени не заберёт. Вот только нужно будет ещё ехать забирать фотографию.

– Я тебе дам любые деньги, но проси, чтобы фотограф сделал фотографию побыстрее. Если ему хорошо заплатить, то он и в этот день её сможет, наверное, сделать. И тогда не нужно тебе будет ещё один день терять. Вот только пусть он делает не одну фотографию, а две.

– Я вас понял, сделаю две фотографии. А деньги и у меня есть. Я их вам потом всё равно оставлю – в моём времени они не нужны. Да, возможно, фотограф и сможет сделать фотографию за один день. Если только у него не будет много клиентов. Потому что изготовление фотографии долгий процесс. Но я буду его просить об этом, а деньги будут для него стимулом.

– Давай, действуй.

– Завтра и начну действовать. Только вот как мне объясняться с Василисой? И с чего это вдруг я дарю ей свою фотографию – замужней женщине?

– Я ей сам позже, ну, когда ты уже покинешь село, всё ей объясню, и фотографию передам. И она всё правильно поймёт. Она даже намного быстрее поверит мне, нежели тебе. Она знает, что я слова лжи не скажу.