Лифт на луну. Сборник рассказов

– И что же это за байда-то такая? – Мишка, так же как и я, был ошарашен увиденным.

– Меня спрашиваешь? Извини, мы люди не местные и справок не даем, – хотелось отшутиться, но ощущение тревоги от нашего местонахождения здесь, на незнакомом берегу, в зачатке раздавило мой «искрометный» юмор.

Стало совсем не по себе, когда у одного из «гнездышек», метрах в пятидесяти от нас, отодвинулась в сторону соломенная заслонка, и нашим взорам предстал выползший из своего убежища долговязый гуталиновый абориген. Он уставился на компанию, растревожившую его покой, сел у своей рукотворной каменной берлоги на корточки и замер в позе древнегреческого мыслителя.

Следом за его явлением народу, сдвигая свои легкие надгробия из хвороста, стали появляться его соседи.

Да…, веселая компания. Добро пожаловать! Или посторонним…

Мы оказались в гостях у местного «бомонда» с названием «Дакарский бомжатник». Все происходящее было подобно представлению в римском Колизее. Вверху – безмолвные, воодушевленные предстоящим спектаклем зрители, а на песчаной арене – «группа изнеженных белых европейцев, в преддверии охоты на крабиков».

Первая восставшая «ласточка без крыльев» неспешно спустилась вниз. Высокий мускулистый сенегалец, в линялых джинсах и стеганой куртке, надетой на голый торс, проскакав по камням, остановился рядом с кучкой наших разбросанных вещей.

Через какое-то время к нему присоединился пухлый сосед в рваном бубу (национальное одеяние африканцев – легкие разноцветные штаны и просторный сатиновый палантин сверху).

– Аржан!* (деньги, франц.) – долговязый произнес слово отчетливо и спокойно.

………………………………………

Лёка сидела в автобусном кресле, зажав между ног приобретенную, как ей казалось почти за бесценок, маску.

– Ты посмотри, смешная какая! Сколько таких видела, все страшные. Ужас. А эта, забавная, словно подмигивает с издевкой. – Юлька, с любопытством разглядывала Лёкину покупку. – Представляешь, и я тоже не удержалась, сразу шесть песчаных картин купила. Две большие – нам с Мишкой в квартиру, а остальные на подарки. Классно, да?

Лёка, кинув взгляд на обмотанную скотчем стопку картин, промолчала, но все же, утвердительно кивнула головой. Ей овладевало спонтанное желание как можно скорей оказаться в каюте на судне рядом с нами.

…………………………………

Антон, безопасным кругом обошел долговязого гостя и проходя мимо меня, срывающимся голосом шепнул:

– Пап, у него нож сзади в руках.

Я оторопел. Внутренне для себя стал прописывать возможно предстоящий сценарий. Бросил вполголоса новость Мишке.

– Быстро наверх. Повторять не буду.– Михалыч произнес эту, адресованную детям, фразу остервенело и категорично

В первый момент я совершенно не въехал в смысл обращения стоящего с расставленными ногами и спрятанными за спиной руками чернокожего чудака. Да и само слово «Аржан» – для меня новое для слуха.

Послышалось-то: «Нарзан!». Во, думаю, дела. Какой нарзан! Пить, что-ль хочет? Мигом позже карабкающийся наверх по склону Антон крикнул: «Папа, „аржан“– это деньги!».

После моего вполне достоверного изображения из себя «туриста-придурка», с биением себя кулаками по груди и радостными возгласами: «Россия! Матрешка! Африка! Ура!» ожидаемого радушного приёма от наших гостей не последовало. Не сговариваясь, мы принимаем безоговорочное решение поскорей ретироваться с этого места.

С «долговязым», все так же методично издающим требовательное: «Аржан!», пытаемся не пересекаться взглядами. Бессмысленно. Глаза страждущего – обкуренные, и с переливающейся мутной поволокой.

Дети уже наверху. К нашему облегчению, чернокожие зрители, собравшиеся на склоне, их не тронули. Это уже хорошо. У нас же задача – или сразу уходить, или попытаться забрать нашу одежду, на которой стоит шоколадная «сладкая парочка». Решили попытаться.

Подходим, нагибаемся. Вот уж где радость! Склонили свои обнаженные спины перед господами. Собираем вещи, а в висках бешеная пульсация. Смоляные аборигены замерли, словно застывшие идолы. Мишкины же желтые шорты оказались под босой ногой «пухлого».

Михалыч секунду раздумывает и неожиданно резко выдергивает штанины из-под его грязных ступней. «Пухлый», не устояв, отмечает пятой точкой песок. «Долговязый» выходит из своей «аржанной» медитации, изворачивается и рукой с зажатой отполированной заточкой неуклюже тычет в спину Миху.

Мишка тяжело поднимается, прижимая обсыпанные песком шорты к боку. Пальцы в крови.

– Уходим отсюда, Саня, уходим!

Я ощущаю всю нелепость происходящего и мгновенное головокружение, словно тебя подвели к краю бездны. Безумное желание заорать, разорвать. Но в тот момент, когда осознаёшь, что вот-вот потеряешь над собой контроль, разум вытесняет смятение. Бесишься внутренне и понимаешь – встречная агрессия бессмысленна и опасна.

Идем вдоль бетонного парапета резвой иноходью. Дети в видимом отдалении бегут впереди. Мишка, похоже, бодрячком, только немного бледный.

У меня в голове крик: «Вот же придурок, ну меня бы тыркнул! Что помешало? Моя ж идея „крабовая“». Ко мне прилепилось стандартное: «На его месте должен был быть я!».

– Миха, Миха, мы уже пришли, …вон труба «Аркадии» торчит.

– Санёк, а помнишь Амдерму? – Мишка пыхтит и отдувается.

Как же мне не помнить. Новороссийская мореходка. Безоговорочное Мишкино распределение к Северному полюсу. У нас на балконе до сих пор висит привезенный им на мой День рождения забавный коллаж с круглолицым шаманом у огня, исполняющим ритуальный танец с бубном, в унтах, сделанных из волосков натуральной оленьей шерсти и язычков костра, выклеенных из красных бутылочных осколков. Да и у Лёки где-то в шкафах до сих пор хранится стопка телеграмм с его традиционным и лаконичным: «Помню. Скоро буду. Обнимаю. Ждите».

Михалыч вышагивает, прижимая одной рукой шорты к боку, второй постоянно смахивает выступающую на лице влагу.

– Сань, знаешь, мы как-то с метеоточки на базу в поселок с механиком нашим, Игорем, возвращались на вездеходе.– Мишка чуть тормознул и раскатисто выдохнул, – так у нас из трака костыль вылетел. Ну, мы на место железяку эту с ним решили ставить. Да и выхода не было другого. Градусов 40 за бортом. Рукавицы сбросили и стали на место вбивать сцепку. Быстро сделали. Только руки стали совсем чужими. Игорек бушлат с себя снял, меня тоже заставил, потом достал канистру и облил соляркой наши руки по локоть. Дал мне зажигалку и без компромиссов всяких, без пафоса этого сраного сказал: «Поджигай». Я, ничего не понимая, сделал все как он попросил. А Игорек растер пламенем руки, да потом их в снег засунул. Ну, и я все в точности повторил. Сейчас уж на коже даже следов не осталось…

Михалыч замолчал, посмотрел на сочащиеся кровью шорты и добавил:

– Саня, ты не дергайся и не суетись, прошу тебя.

Навстречу нам – все те же обитатели задворок столицы со своей поклажей и своей, только им известной, конечной целью прибытия. То же призывное «Кадо!» при сближении с нами. Помощи просить бесполезно, они могут лишь отобрать.

Дакар навечно врезал в свою память времена, когда из него, крупного западного африканского порта, отправляли в Европу и Америку чернокожих рабов. На корабли, как рыбу в трюм, навалом грузили людей в цепях. Грузили белые. Ненависть за их жуткое прошлое впиталась сенегальцам в кровь. И уж если схватил тебя местный, то свою цепкую хватку не разожмет, пока взамен не получит денег. И каким бы ты не был приветливым да благожелательным, все равно ты для него «расистом» останешься.

Подходя к порту, разглядываю покрытые мхом черные камни и избитые ветром и временем сухие измученные деревья на отвесном склоне. Справа – Океан. Слева – грязные, пьяные, обкуренные и бездомные сенегальцы, сидят на тротуарах, спят и тут же справляют нужду.

А ведь Марабу, главы религиозных движений, в школах Коран их заставляют заучивать, да милостыню с детства вымаливать. Проповедуют, что главное во имя Ислама – непомерный труд. Что же происходит?

Гордость от мысли, что мы вышагиваем по новому материку, что вот, наконец-то, добрались сюда, перебивает острое чувство униженности и скованности. Будто вековые рабские цепи на руках у нас с Михалычем.

Так чужды этому миру наши с Мишкой «я», такие они ничтожные и незаметные в этой изуродованной действительности.

Поднимаемся по трапу. Андрей, судовой врач, на месте. Михалычу здорово повезло. Касательный прокол и задета жировая ткань. Морской лекарь вкатил Михе от столбняка и еще от чего-то. Скобку сделал, да джина бутылку подарил за наше знакомство.

Устроившись в открытом, палубном баре, долго не раздумывая, мы приступили к раскрытию загадочной тайны названия можжевелового спиртного – «Beefeater». Ну и все же, почему джин – «Пожиратель говядины»? Головоломка! Головоломка опустошалась, одновременно ломая наш рассудок и не поддаваясь разгадке.

Лёка с Юлькой, поднявшись на борт, застали нас за этим замечательным занятием и сразу стали требовательно вопрошать: «Ну и где крабы?».

Мишка молчал и улыбался, а я, как всегда, балагурил и нес всякую чушь. Хотели «крабовую» историю от них утаить, да не получилось. Нас к вечеру сдали дети.

Я засмотрелся на лик купленного африканского идола, поставленного к барной стойке.

– Это от нечисти всякой – «оберег», – торжественно объяснила нам Лёка, – рожица, правда, у него какая-то уж больно хитроватая.

Внимательно вглядываясь в покрытую красно-черной краской жуликоватую маску я, картинно, обратился к ней с вопросом: