Лифт на луну. Сборник рассказов

– Ес?

– Ноу, ноу, «Мартини»! «Мартини»! – размахивая руками, повторил я.

– Ес? – продавец ткнул пальцем в «Мартини Бьянко».

– Да, Да, Ес, «Мартини», «Мартини». «Бьянко ноу»! Россо, Россо! – мы с Михой синхронно перегнулись через прилавок, уже окончательно потеряв терпение, предприняли попытки указывать ему руками, уподобляясь постовым регулировщикам, точное направление нашего выбора.

– Ес, Ес, Россо, россо.. – узкоглазый закивал головой и стал доставать стоящую по соседству с «Мартини Россо» литровую бутыль дешёвого испанского столового красного вина.

– Вот же кочан, безголовый! «Россо», «Россо», «М А Р Т И Н И!» -стали скандировать мы.

И как они деньги с туристов заработать могут? Ну, ведь такая вещь простая! Эсперанто мировое! Водка, Виски, Мартини – любые туземцы племени «Бабубы» где-нибудь в непроходимой амазонской сельве и то такие слова наизусть знают. Похоже, этой смешной коротконожке только своей картошкой торговать можно и то с предсказуемым переменным успехом.

С этими своими соображениями по поводу абсолютно невозможной предстоящей мировой глобализации в ближайшее время мы почти влезли на прилавок и все так же потрясали руками в направлении вожделенной тары.

Наконец в руках торговца оказалась наша долгожданная намеченная цель. Азиат расцвел всеми цветами своей смуглой радуги:

– Ес, Ес, Россо Россо! «Мартини»! Комарад!

Мы облегченно вздохнули. Мишка задрал майку и полез в поясной кошелек.

– Сань, денег нет! – он замолчал и посмотрел на расстегнутую молнию на кошельке.

– Как нет? – я тоже ничего не понимал. И тут мгновенное прозрение. Мы оказались не первыми и уж наверняка не последними жертвами великолепно отрепетированной постановки мошенничества. На нас отшлифовали сценарий. Пока мы самозабвенно простирали руки к витрине, кто-то, зайдя с улицы, ловко и тихо опустошил сумочку Михалыча. Торговец же держал нас в напряжении, дожидаясь успешного финала.

Мы синхронно обернулись. Никого рядом. Пусто. Только пес безразлично одним глазом лениво смотрит на нас, обтирая языком пересохшую пасть. Понятное дело, пес тут ни при чем. Подростки!

Я пулей выскочил за дверь. Огляделся по сторонам. Ни одной живой души вокруг.

Стал судорожно соображать о доказательной базе, вызове полиции и черт знает еще о чем. Нет, бессмысленно. Есть только две варианта. Первый – пригласить талантливого азиата в Москву играть на подмостках у Петра Фоменко. Второй – кулаком разбить ему нос и сжечь его серый френч.

– У тебя есть деньги? – упавшим голосом спросил Мишка, пытаясь все-таки что-то нащупать на дне сумочки, при этом зачем-то постоянно застегивая и расстегивая молнию.

– Ну, чирик баксов, – я злобно и пристально смотрю на улыбающуюся физиономию продавца. На мой свирепый взгляд он кивает головой и талдычит:

– Россо, россо, «Мартини», «Мартини».

– Кинь ему чирик, забирай «Мартини» – буркнул Миха.

Именно это я все и проделал. Да думал ещё, что он нас окликнет по поводу расплаты. Вообще, на острове своя валюта – «эскудо», да и «Мартини» стоили 12 зеленых. Нет, оклика не последовало. Стоит, улыбается.

Подходим к порту. Какие-то камни вдоль дороги. Присели.

– Сань, достань вино.

Минут через двадцать пустая бутылка Мартини стоимостью в 850 долларов осталась лежать в сером вулканическом песке.

Затопленный остов сухогруза перед глазами, словно символ сопровождающих нас в последнее время нелепостей. И неожиданно где-то со стороны порта до нас стала доноситься грустная и без надрыва печальная мелодия в стиле «боса-новы» с незнакомым чарующим и завораживающим голосом на местном креольском наречии. Этой песней, казалось, можно было растопить солнце и заставить навечно замереть прибой.

В Москве лет через пять, я, выруливая на Цветной бульвар, вновь услышал эту мелодию и сразу вспомнил этот голос. Голос ставшей теперь всемирно известной певицы – «босоногой» Цезарии Эворы. Помню, даже притормозил у цирка и закурил, вспоминая злополучное «Мартини».

….

В 337 «Казус» улыбался и готовил для нас новое и совершенно неожиданное испытание. Небольшая трещинка в углу его рта высыхала, отдавая влагу, линия разлома рта обрела четкость, размер и направление.

….

– Сань, да не расстраивайся ты. Я ж запасливый. – Миха погладил себя по животику, по своей натруженной поясной мозоли и сказал это легко так, будто железный рубль провалился в люк дождевой.

– Ладно, Михалыч, и ты не переживай, на Карибах будем – там ром вместо молока выдают бесплатно за вредность.

Причина третья

«Аркадия» сбрасывала с себя швартовые путы и покидала вулканические объятия Островов Зеленого Мыса.

Наша плавучая колыбель, причесанная и подкрашенная матросами за время своей недолгой стоянки, напоминала женщину, тщательно сделавшую макияж и впопыхах убегающую на свидание с возлюбленным.

Возлюбленный ждал ее за 5000 голубых миль и звали его «Южная Америка». Нет, не совсем точно, он же кавалер, значит – «Южный Америк».

Мы провожали эти заброшенные острова, а нас, ответно, провожали стаи летучих рыб, неожиданно вылетающих рядом с бортом из волн метров на пятьдесят.

– Да… Даже рыбам дано летать.., – обреченно выдохнул кто-то, нарушив общее молчание пассажиров, собравшихся на корме и пристально вглядывающихся в стекающие в ночь краски вечера. Фантастическая горная лава покидаемых островов причудливо искрилась и прощально подмигивала нам своими непредсказуемыми переливами.

Мы шли по Экватору на долгожданную встречу с удивительно красивым словом Парамарибо.

Мне тридцать пять, но каждый раз, проходя мимо вывешенных рядом с судовым бюро информационных плакатов с изображением герба Суринама, моё сердце по-мальчишески замирало, глядя на двух индейцев с копьями, охраняющих стоящую у пальмы бригантину.

Пять дней перехода через Атлантику.

Когда мне доводится пролетать над морем или океаном, я всегда пристально вглядываюсь в крохотные белые царапины, оставляемые судами на воде. Сейчас же мы сами были частью такой царапины – замкнутым крошечным мирком, очерченным трехсотметровым кольцом, раскаленного Экватором, деревянного променада.

Постоянно импульсивная и нервная Атлантика была к нам благосклонна, уподобляясь затихшей после бурной скандальной сцены женщине. Лишь легкая рябь на воде и вторящее в унисон океану небо – прозрачное и застывшее, с рассыпанным перистым пухом облаков.

Мой попутчик Михалыч днями пропадал на швартовочной палубе с моряками, делясь с ними приобретенными ранее познаниями в рыболовстве. В эти подробности я не вникал, но Миха объяснял, что процесс этот на самом деле довольно прост. На леску цеплялся десяток голых крючков, какие-то тряпочки с блестящими пластиночками, и все это хозяйство просто забрасывалось за борт.

Мой скептицизм к такому способу ловли Мишка развеял. В один из вечеров мы, ловя завистливые взгляды пассажиров, торжественно разворачивали запеченного в фольге с пряностями и пальмовыми листьями пойманного на голый крючок тунца.

– Дядя Саш, а вы кем на Новый год будете? – Настя (Мишкина дочь) на секунду забежала ко мне в каюту похвастаться своим кружевным платьицем и вплетёнными в волосы бантами.

– Самим собой, Настенька. Самим собой! А-то, вдруг еще от себя отвыкну, превращусь в туземца, одичаю и тебя в качестве ужина приготовлю! – малое создание, заигрывая, прыснуло в ладошки и упорхнуло.

А я подумал, что уже действительно соскучился по московской офисной униформе, постоянно пребывая в африканском одеянии или без него.

Висевший в шкафу на плечиках костюм будил во мне скрытое желание как-нибудь знойным вечером при полном параде появиться на палубе.

Может, мне, таким образом, хотелось отдать дань уважения невидимой линии раздела полушарий?

На календаре был Старый Новый год.