На пути в прекрасное далеко. Приглашение к разговору

Но как быть другим, чей труд незаметен, а он так необходим родному трудовому коллективу?

Но как быть стране без итогов труда любого коллектива, в котором есть частичка труда отдельного человека?

Он – человек, чей труд для страны незаметен, но равноправен с любой знаменитостью и потому имеет полное право заявить о себе народному сообществу в любом качестве.

Например – телешутом, шоуменом, вечным оппозиционером всему сущему и вящему и тем прославиться.

Труд такого народца хорошо оплачивается.

Можно стать работником умственного труда – писателем, поэтом, журналистом в любом качестве.

Воспевать труд рядовых тружеников полей, животноводческих ферм, фабрик и заводов, которым жизнь не уготовила другого занятия; как копать землю, доить молочное стадо, убирать навоз, а в городах обслуживать ткацкие станки, варить сталь и много чего делать на ещё работающих фабриках и заводах.

Причём освещать их жизнь надо не на грани примитива, а показать её в таком величии, как это делалось в советское время, где труд гегемона – рабочего человека! – возносился на небывалую высоту все известия.

Кем ещё можно стать у нас в России сейчас?

В России, которую покинули даже славянские республики!?

Только её горячим поклонником, патриотом, с большой буквы, ибо в сегодняшней России воспевается уже не труд на благо Отчизны.

И, притом, не стать, а быть Патриотом и не разочаровываться в ней, верить в её живучесть, смотря на хлипкие потуги её современных управленцев.

Патриотизм никогда не покидал просторы Российского государства.

Даже в лихие времена злато-ордынских набегов.

Он рождался в русской среде и волнообразно растекался среди других народностей, накрепко оседая в их душах.

Как говорит мой товарищ, к которому я еду: “Русский – он кто? Он – человек страны, главный её Патриот”.

Согласен!

Русский – он “всехный”, чуткий и отзывчивый. Ещё Достоевский видел в русских их всемирность, их все человечность. Чужое для русских чаще дороже своего, но – главное – русские открыты для всех и беззащитны перед всеми: их каждый хочет обидеть и унизить словом, а больше – делом… – Мам, а муха-цокотуха разве может по полю ходить?

– Может, может… Вадик, не мешай! Так вот – мы, русские, слишком совестливые, часто подвергаемся самобичеванию. – Мам, а муха-цокотуха разве может иметь денежки?

– Может, может… Что? Какие денежки? Ах, вот ты о чём…Я тебе потом об этом расскажу, а сейчас – не мешай! Так вот русские всегда готовы все беды мира взваливать на себя? Выдержим ли?

… Пока шёл, занятый мыслями о России, набрёл на разговор малыша и солидной дамы с мобильником у уха.

Оглядываюсь и вижу-заблудился среди вольно (без улиц!) застроенных пятиэтажек. И разговор дамы с кем-то меня удивил: мы с ней оба думали об одном и том же – о стране нашей. Только дама ещё убеждала кого-то:

– В стране с одной национальностью все едино счастливы! У них ничего не выпячивается, ничего не рушится, всеми не восстанавливается и всеобщей победе они не радуются. А у нас – многонациональе, и потому мы интернационалисты заядлые.

– Мам, а я не люблю мух – они злые и кусаются.

– А ты – люби! Муха, которая в книжке – хорошая! – возражает дама мальчику, а в сотовый телефон, смеясь, говорит: – Это я не тебе… Тут подрастающее поколение у ног крутится.

Мальчик роняет книжку, и мы с дамой одновременно кидаемся поднять её с не очень чистого асфальта. Чуть не сталкиваемся лбами.

– Ну вот – Корней Иванович едва не нанёс нам с вами увечье, – засмеялась дама, упрятывая “Муху-цокотуху” в пластиковый пакет. – Вы кого-то ищите?

Называю номер дома и улицу.

– Что – давно у них не были?

Оправдываюсь: как сменили квартиру – не был.

– Так вы уже пришли.

Женщина оценивающе оглядела меня и тихо сказала:

– Поздно вы пришли – беда у них… Пойдёмте – я покажу где… Мы соседи… Я только что с хозяйкой квартиры говорила… Хорошие люди у нас поселились, только вот беда к ним пожаловала. Вот их дверь… А наша – напротив… заходите, если что.

– Дядь, – мальчик ухватил мой палец своей тёплой ладошкой и решительно выпалил:

– А я тараканов на чай приглашать не буду.

– Господи – вот наказание моё! – Рассердилась дама, заталкивая ребёнка в открытую дверь своей квартиры, – и в кого ты такой? У других дети Чуковским зачитываются, а мой – слушать не хочет, ругается… по-своему, по-детски, конечно… А вы не стесняйтесь – заходите… Я догадалась, кто вы и вашу книгу я читала – Полина Владиславовна давала мне её почитать.

– А я вашу книгу не читал, – прокричал из-за двери мальчик. – Там нет картинок.

– Успеешь ещё, – засмеялась дама. – Хотя я так не думаю: молодёжь ныне книг в бумажном варианте не читает… Авы – звоните! Звоните!

Кнопка звонка провалилась в гнездо, но звука за дверью квартиры моих друзей я не услышал. Снова и снова мучил я чёрную кнопочку – за дверью молчание. Попробовал открыть дверь поворотом ручки и та поддалась.

– Слава Богу – вы пришли, – прошептала хозяйка квартиры, – дверь я не закрываю: медсёстры заглядывают, бывает без предупреждения… И звонок отключён – уж очень он у нас громкогласный.

Женщина говорила, терпеливо ожидая пока я раздевался, потом увела меня на кухоньку, указала на стул.

– Присаживайтесь. Я позвала вас, боясь, что дни его сочтены… Вдруг не застанете живого. Он, правда, не велел показывать его в беспомощном состоянии кому-либо, но против вас, я думаю, он не стал бы возражать. Хотя я с ним согласна: он стесняется, зная, что смерть, которая витает над ним, сделала его практически неузнаваемым. Смотреть сразу на него страшно… Сколько вы не виделись? Почти два года? Это много… Он ждал… я видела – мучился. Простите, что напоминаю, но вам знакомо … больничное ожидание. Когда мы здоровы – вокруг всегда друзья-приятели… Понимаете?

Как не понять?

Из поколения нам в поколение,
Без нужды и при горькой нужде,
Передаётся расхожее мнение,
Что друзья познаются в беде.

На работе, в гостях и на службе,
Когда нет рядом страшной беды,
Мы взахлёб похваляемся дружбой
Раскристально-чистейшей воды.

И всегда до тех пор будем спорить,
За примером пример приводить,
Пока сами не взвоем от боли: