– А… они ушли ещё раньше, я и не видел когда.
– Ну и храпит же твой дядька! Я еле дождался утра!
– Храпит. Как трактор. Я уже привык. Раньше тоже не мог спать. А сейчас я его и не слышу. Молока хочешь?
– Нет, я его не пью. У меня даже при одном виде на него начинается понос.
– Я тоже молоко не пью. Пойдём тогда чаю попьём. С сыром. Сыр ты ешь?
– Сыр, да.
Мы зашли в вагончик. Рустам налил в чайник воды из ведра, стоявшего на столе, и поставил его на газ.
– Тебе не скучно здесь? – спросил я его.
– Нет, что ты! Здесь некогда скучать! Бывает иногда, когда дождь идёт. А это что у тебя за штука? – показывая на футляр, спросил он.
– Саксофон.
– Покажи.
Я открыл футляр и перед удивлённым юношей сверкнул золотом в тёмно-синем бархате доставшийся мне от Жоры саксофон.
– Ух, ты! Ты на нём играешь?
– Играю.
– А сыграй что-нибудь.
Я собрал инструмент и заиграл на нём «Body And Soul»[31 - «Тело и Душа» – популярная песня и джазовый стандарт композитора Джони Грина.], первое, что взбрело мне в голову. Рустам слушал меня очень внимательно, а по окончании спросил:
– А мне можно попробовать?
– Это не так просто, – ответил я, – для этого надо долго учиться.
– А научишь?
– Ну, если такая возможность у меня появится, научу.
Закипел чайник и Рустам, подхватив его тряпкой, поставил на стол.
– Тебе чем заварить? Просто заваркой или горным чаем?
– А что такое горный чай?
– А это здесь растёт, в горах. Его ещё называют рододендрон. Попробуешь?
– Давай.
Рустам заварил кипяток в моей кружке сухими листьями, по форме напоминающими листья магнолии и по вагончику разлился тонкий аромат, не знакомый мне ранее. Накрыв кружку блюдцем, он отставил её в сторонку, объяснив при этом:
– Он должен хорошо настояться, тогда будет правильно.
Разломив лаваш пополам, он круто намазал обе половинки маслом и уложил на них по увесистому ломтю сыра.
– Ешь, – он протянул мне одну половинку, – такого сыра ты ещё не пробовал.
После завтрака мы вышли из вагончика и уселись на ступеньках.
– Ты не куришь? – спросил я его.
– Дядя не разрешает. Вообще-то, пробовал. В школе у нас все пацаны курили.
– А ты, в какой школе учился?
– В Итум-Кале. У нас в селе одна школа. А если я закурю, ты не скажешь дяде?
– Нет, конечно. Кури, если хочешь.
Рустам вошёл в вагончик и вернулся с пачкой сигарет. Встряхнул и протянул мне.
– Я не курю.
– И не курил?
– Нет, не курил.
– А косяк пробовал?
– Нет. А ты?
– Я пробовал. У нас все пацаны тянут.– Затушив окурок о сапог, он спрыгнул со ступенек. – Ну, мне пора. Надо овец подогнать.
Рустам отвязал от изгороди коня, легко вспрыгнул на него и быстро поскакал вверх по склону. Собака тоже сорвалась с места и побежала вслед за всадником.
Оставшись один, я снова предался своим мыслям.
Солнце уже стояло высоко. Туман, который заполнял долину, рассеялся. На юго-востоке в ослепительно белой папахе, подпирая небо, высилась Диклосмта. С её стороны дул слабый, прохладный ветерок.
Идиллическая картина окружающей природы совсем не согласовывалась с тем, что творилось в моей душе. Тревога, растерянность, страх бродили во мне, сменяя друг друга, и никто не мог рассеять мои опасения, никто не мог определённо сказать, для чего я здесь и кому я нужен.
Вскоре вернулся Рустам. Он снял с коня уздечку, спутал ему передние ноги ремнём и отвёл его пастись за изгородь.
– Проголодался? – подойдя ко мне, спросил он.
– Нет, нет, ничего, – ответил я.
– Поиграешь ещё на этой штуке, а?