Вспыльчивый-Обидчивый, Глухой и Забывчивый

– Как вы можете судить справедливо это или не справедливо? Значит вы отрицаете волю Бога, не принимаете ее.

Видно было, что мои слова были ему не понятны и сконфузили его; заставили задуматься.

– Если Бог вам дал такие страдания под старость, значит вы их заслужили.

– Заслужил? – громко спросил он, зарычал как зверь.

– Не то, чтобы заслужили… Простите, я не то слово подобрал… ну… Значит вам это нужно. Точно! Нужно значит вам.

– Что значит нужно? На кой черт оно мне нужно? Я хочу тишины и спокойствия. А ты говоришь «нужно»!

– Конечно… Нужно вашей душе. Бог дает каждому то, что он заслуживает и что может выдержать. Кому-то он дает страдания телесные: болезни, увечья и т.п. Кому-то, как вам, страдания душевные. Только когда человек страдает, только тогда он начинает задумываться о своей жизни. По какому пути он идет.

– Все-равно это несправедливо! – сказал старший брат, как будто не слышал моих слов.

– Вы не можете знать этого. Если есть человек, творящий злое, но Бог не забирает этого человека, значит в нем еще идет внутренняя работа, значит он еще необходим людям. Необходим как лекарь больному. Лекарь заставляет больного пить неприятные горькие таблетки, которые его лечат, и он не противится этому. Мы считаем это справедливым. Если же на пути нам выпадает такие же горькие и неприятные страдания, которые лечат нас, мы почему-то противимся и считаем их несправедливыми. Люди берут на себя слишком много власти, решая наперед, что справедливо и что не справедливо. Но они не могут знать этого… Этот груз не по силам им.

– Я не знаю… Но все-равно зачем мне это? Выгнал бы его уже давным-давно, как собаку… Но ведь не могу… жалко мне его.

– Давно пора бы, – вмешался средний брат. Он все время присутствовал при нашем разговоре. – Ты его все кормишь, вот и получай! Была бы на то моя воля, прогнал бы его и дело с концом.

– Да… не нужно было тогда его к нам забирать. Нашел бы себе дом и жили бы все хорошо. Ведь у него всегда был характер не в дугу. А сейчас что? Не видели бы его глаза мои, этого пьяницу и бездельника!

– Что вы такое говорите?.. – испуганно сказал я. – Это же ваш брат… А вы так говорите, как будто он злейший враг вам.

– А как мне о нем говорить нужно? Еще скажи, что я его любить должен после этого.

– Должны, конечно должны! – воодушевленно, с трепетом в голосе сказал я

– За что же прикажешь мне его любить?

– Да за то только, что он ваш брат. Вот за это и нужно любить. Что же это за любовь тогда, когда вы любите его за какие-то внешние достоинства. Это уже не любовь.

Старший брат ничего не ответил. Весь его лоб сморщился, голова облокотилась на руку, и вся его поза приняла задумчивый вид.

Наступила гробовая тишина.

Я недолго предавался умозрению. Для меня сейчас было все понятно и просто. Мне понадобилось немного времени, чтобы перевести дух.

Внутренний огонь все сильнее пылал во мне. Я чувствовал в себе невероятную силу, которая способна двигать горы. Мне неудержимо захотелось поговорить с младшим братом. Я ясно сознавал и точно знал, что необходимо сделать то, что говорило сердце. Ноги сами вели к его комнате. Я не успел опомниться, как уже стоял около его двери. Она была приоткрыта.

Сквозь щель в двери я заглянул в комнату младшего брата. Слабое пламя освещало его. Он лежал на кровати, скрутившись в клубок. Я слышал, что он плачет.

Мне стало невыносимо жаль этого человека. Вся внутренняя сила тянула меня к нему. Но я, почему-то, не мог двинуться с места, сильно сжав рукою дверь. Получилось так, что я случайно толкнул ее. Она издала неприятный скрип.

– Кто там?.. Сережа, это ты?

– Да, Владимир Иваныч.

– Подойди сюда. – сказал он, как будто чем-то напуганный. Глаза его жалобно блестели, а лицо, полное отчаяния и невыразимого горя, неподвижно смотрело на меня.

– Что случилось? – спросил я, медленно приближаясь к нему.

– Мне плохо…

После этих слов он скривил лицо и сильнее прежнего заплакал. Слабый огонь осветил его красное и мокрое лицо. Он выглядел так, как выглядит маленький ребенок, лишившийся ласки матери. Он напуган, ему страшно, он ничего не понимает; со всех сторон бесконечный мрак. Для ребенка мама, как ангел-хранитель; для человека, находящегося в отчаянии, любовь, как солнце, – согревает и дает надежду.

Я тихо подошел к этому старому человеку, присел рядом, погладил его по голове и сказал:

– Все будет хорошо.

Я сидел рядом, боясь пошевелиться и сказать что-нибудь лишнее. Все мое тело трепетало и дрожало. Мне было волнительно: легкие как будто сжало тисками со всех сторон; мне не хватало воздуху. В горле появился ком. Я сидел и не двигался до того момента, пока не понял, что младший брат уснул.

Он уснул тем тяжелым сном, с которым погружаются в спячку медведи.

Я тихо потушил свечу и незаметно покинул эту тягостную, удручающую, безмолвную комнату.

В изнеможении добравшись до кровати, я упал не нее ничком.

Все те силы, данные мне на время, как будто испарились. Действительность встала передо мной во всем своем величии и ухала на меня. Пролежав несколько минут в совершенно обездвиженном состоянии, меня постепенно начинали посещать разные мысли.

Я упал с неба на землю.

Взглянув на этих трех старцев впервые, у меня возникла мысль, что они пропитаны мудростью жизни и казалось, что каждый знает, зачем он живет и куда идет. Как же все-таки обманчиво первое впечатление! Познакомившись с ними поближе и заглянув под эту мнимую оболочку, я разочаровался. Каждый из них не только не знал зачем он живет, но и не хотел этого знать.

«Что же все-таки ими движет? Ведь как можно жить, не зная, зачем ты живешь. А они не знают и живут… Значит они невольно дали себе ответ на этот вопрос. Может быть ответ не совсем удовлетворяющий их внутренним потребностям, но ответ, позволяющий жить»

«… Что я могу сделать для них, когда они сами ничего не желают менять? Им хочется, чтобы все в их жизни переменилось без каких-либо серьезных изменений. Как по мановению палочки. Но так не бывает… Хочешь жить лучше, нужно измениться. Нужно измениться самому, а не менять другого. И не важно какого человек возраста… Я им это растолковывал. Они слушали, слушали, и продолжали свои жалобы друг на друга»

«… Я ведь им говорил, что надо менять себя, свое отношению друг к другу. Старшему и среднему к младшему. А ему, в свою очередь, проявить силу воли, отказаться от водки и тоже изменить отношение к братьям; в первую очередь простить им все обиды»

«… Я не знаю, как им помочь, если сами не хотят…»

«… Может такая неискренняя жизнь их устраивает, но я никак не могу жить дальше в такой лжи…»

На этом ход моих мыслей прекратился. В сердце появилась прохлада.

Разум отыскивал решение, чтобы отогнать неприятные чувства. Он мгновенно отбрасывал непригодное и бережно сохранял годное.

Мне вспомнилась моя семья.

«Эх!.. Как приятно вспомнить в такие минуты уныния о своей семье! О маме, папе, которых люблю больше души своей! Мама наверно совсем распереживалась за меня… Побыстрее бы уйти домой!»

Как мне сейчас было радостно любить тех людей, которых рядом не было. Любить же этих, с их привычками и не желанием меняться, может быть со скрытой неприязнью ко мне, – было тяжелее всего на свете. «А ты полюби» – сказал мне какой-то внутренний голос. «Да за что их любить? – говорил другой. – За их бесчувственность и эгоистичность?» Во мне началась какая-то взволнованная и неприятная борьба. Первый голос напоминал мне о главном; второй приводил исключительные, тонко подмеченные, длинные рассуждения и примеры в пользу обратного.

Кому верить?.. Я не знал.

VII