Вспыльчивый-Обидчивый, Глухой и Забывчивый

– Действительно! Ведь ничего не слышит и кричит. А так всегда, и ты меня винишь во всем, а не его.

– Ну ладно… Я вам вообще говорил о том, на что вы рассчитывали, собираясь сажать в этом году? Ведь вы уже не молодые.

– Да знаю я… – досадно начал Петр Иваныч. –Но разве ему докажешь? Ведь он хозяин, и он решает что и как, а меня совсем не слушает, и еще кричит, потому что не слышит, что я ему говорю. Эх!.. Бедный я человек, бедный… И никто меня не пожалеет, старика.

– Ладно, я все сказал. Если будете продолжать сажать, помощи от меня не ждите.

Младший брат зашел в мою комнату. Все это время я сидел за столом, в ожидании. Он поздоровался со мной и через всю комнату пошел к дальней двери. В этот самый момент в комнату вбежал средний брат, догнал Владимира Иваныча и тихо заговорил к нему:

– Спасибо, что хоть раз заступился за меня.

– Я не за тебя заступился, а за правду; а правда в том, что он не слышал, и несправедливо начал кричать на тебя. Так что не думай там лишнего себе…

– Ведь всегда я виноват, а он весь такой хороший!

– Так, все, хватит! Начинаешь…

– Но ведь правда. Ты скажи ему, что сейчас дождь будет, чтобы он в лес по дрова не шел, а то не дай Бог что.

– Если хочет пусть идет. – коротко заключил Владимир Иваныч, желая поскорее вернуться к своим делам.

– Какой? Куда? Ты пойми, возраст ведь не тот уже, ему нельзя, а то кто знает, что может случиться.

– Я ничего ему говорить не собираюсь. Хочет – пусть идет, хоть отдохнет от всех нас. В особенности от тебя, – сказал младший брат, и с довольной улыбкой на лице, которая может возникнуть у человека, сделавшего хорошее дело, скрылся за дверью.

– Прекращай глупости говорить. Я тогда с ним пойду.

Дядя Петя стремглав побежал обратно к старшему брату и радостно, точно ребенок, поделился с ним новостью. Все это время он не замечал меня, и не обращал никакого внимания в мою сторону. Я же считал не уместным его отвлекать.

– Ну что ж, раз хочешь, – смиренно сказал старший брат. – Только чтобы никакого шума.

– Здравствуй, Маша, я Дубровский! Когда это я шумел?

– Когда-когда? Да постоянно! – сказал Еким Иваныч и засмеялся.

– Сережа, я что, постоянно шумлю?

Петр Иваныч так внезапно обратился ко мне, что я не сразу сообразил, к кому он заговорил.

Дверь была открыта, и я сидел как раз напротив братьев. Все-таки он видел меня с самого начала, но скорее-всего не посчитал нужным посмотреть в мою сторону. Его волновали более важные дела.

Я не знал, что ему ответить. Хотелось сказать обидную правду, но было жаль этого старика. Я издал какой-то звук и развел руками.

– Да не трогай ты хлопца, что ты вечно его трогаешь. Дай ему хоть проснуться, Петя.

– Я его не трогаю. Сережа, я тебя трогаю?

– Петя, прекращай!

Старший брат ушел. Дядя Петя подошел к столу и тихо заговорил ко мне, поглядывая в открытую дверь.

– Ой, представь, как схватило меня ночью, вообще…

– Что случилось? – напугано спросил я.

– Та спина заболела. То там болит, то здесь. Всю ночь не спал. И чего болит? Не понятно. Ведь все было хорошо, а потом как схватило год назад, так до сих пор не отпускает.

Средний брат долго жаловался на свою судьбу. Я молчаливо слушал его, иногда поддерживал и жалел.

– Знаешь, что я заметил? – неожиданно прервал он свое неоконченное рассуждение. – Человек в молодом возрасте, почему-то, больше знает зла, чем добра. Но ты почему-то не такой…

Я его поблагодарил, но мне было неловко и неприятно слушать от него похвалу. Возможно мне было неловко потому, что меня поставили выше других людей; а неприятно, потому что я сам недавно думал плохо о людях, и мне было совестно.

Движение в доме набирало обороты. Братья готовились выходить. Но как это обычно случается перед важным делом, к которому заранее приготовляешься, появляются неотложные дела, требующие немедленного вмешательства. Что-то постоянно оттягивало их намеренье поскорее уйти. Нужно было сделать и то, и другое, а время как будто нарочно шло быстрее, точно глумилось над ними.

Я сидел все на том же месте и наблюдал за всем происходящим. Старший брат что-то начал возиться у стола.

– Что ты за семена замочил? – спросил средний брат.

– Что?

– Что ты за семена замочил?

– Чего?

– Что ты за семена замочил?

– А! Это кабачки и помидоры. А что такое?

Как происходили подобные разговоры, читатель уже может себе представить.

– Ничего, просто так спросил. А что, нельзя?

– Что значит просто так? Ты давай собирайся… стоишь.

Но средний брат не сдвинулся с места. Он начал улыбаться и смотреть мне прямо в лицо. Улыбался он одним ртом, как улыбаются уставшие люди. Глаза его не выражали ничего, кроме тоски и печали. Эти два стеклянных шарика зеленовато-мутного цвета смотрели на меня без всякого чувства. Они не выражали ничего. В них как будто приостановилась жизнь.

Я постоянно чувствовал на себе этот взгляд среднего брата. Если по началу я поворачивал голову в его сторону, улыбался ему в ответ и заводил беседу, то сейчас мне было неловко. Я нарочно сделал серьезное лицо и не оборачивался. Я боялся спугнуть свое счастливое настроение.

У среднего брата неизвестным способом получалось выводить из равновесия любого здравомыслящего человека. Против его «чар» был защищен либо человек черствый, лишенный способности проявлять чувства, либо животное, либо святой. Я не принадлежал ни к одной из этих категорий.

На протяжении этих нескольких дней, я больше всего любил наблюдать за средним братом. Он помимо своих обязанностей по дому успевал докучать всему живому. Он просто осыпал старшего и младшего брата немыслимыми вопросами и замечаниями. Он как холодный ветер во время непогоды, невольно отталкивал от себя и заставлял жаловаться любого прохожего. От него хотелось поскорее сбежать, спрятаться в укромном уголке, где тепло и уютно. Но даже там он будет напоминать о себе некоторое время.

После нескольких его выходок, он заслуженно получал порцию превосходного месива, которое состояло преимущественно из ругательств и криков. Удивительно было заметить то, что он не понимал, почему на него кричат. На слова старшего брата он возмущался; на крики младшего он сердито отвечал: «Чокнулся что ли?»

К несчастью мне довелось услышать однажды, как старший брат не выдержал и сказал: «Да заткнись ты, заткнись!» Он криком, несколько отчаянно приказывал брату замолчать. Услышать нечто подобное от него было чем-то невероятным и невозможным. Я испытал тогда чувства схожие с теми, которые могли испытать люди древности, узнав, что земля имеет форму шара, а не диска.

Только что-то очень сильное, потрясающее до глубины души, может вывести из себя человека доброго.