Вспыльчивый-Обидчивый, Глухой и Забывчивый

Поделившись своими опасениями с братьями, я сел за стол и взялся за написание письма. Дядя Петя поручился отнести его на почту. Вот что у меня получилось:

Дорогие родители!

Прошу вас заранее не волноваться! По дороге домой, я ослушался вас и решил пройти через лес. В темноте ночи я упал с горки и вывихнул ногу. На мое счастье в лесу был домик. Мне разрешили пожить у себя три хороших старичка. Я вам о них позже расскажу, как вернусь. Они такие забавные… Я что, когда стану стариком, буду таким же смешным и ворчливым?

Что касательно ноги, то она болит не сильно, терпимо. Петр Иваныч дал мне настойку, и она облегчила мои страдания. В общем, у меня все хорошо! Как смогу ходить, так сразу домой. Думаю, через несколько дней увидимся! Перед уходом я еще раз напишу. Я уже соскучился. Целую и люблю.

Ваш сын Сережа

Конверта у старцев не оказалось, поэтому я написал адрес с тыльной стороны листа, и отдал письмо прямо в руки среднему брату. Он ушел, а я снова уселся на свое место и продолжил наблюдение.

Старший брат копался в земле с правой стороны огорода. Он садил лук. Я слышал, как он все кряхтел и повторял одни и те же слова: «Тудыть его корень» Он на кого-то возмущался и был чем-то недоволен.

За весь день моих наблюдений я могу смело заявить: сделал он за сегодня не человеческую, прямо титаническую для своего возраста работу, ни разу не вздохнув. В уме я подсчитывал дела, которые он выполнил. Пока я этим занимался, старший брат подошел ко мне, весь запыханный и уставший, и сказал:

– Фух!.. Никогда в жизни так не работал, как сегодня. Уморился ужас! Самое интересное то, что практически ничего не сделано. Работы еще очень много. Эх… горе, горе…

После этих слов он живо направился в избу с грустным и уставшим лицом.

Наступил вечер.

Чувствовалось, что день подходит к концу. Ставни окон были заперты, на столе горела свеча.

Средний брат вернулся из села с хорошими вестями. Письмо было отправлено.

Я лежал на кровати, отдыхая сам не зная от чего. День показался мне продолжительным. Нога начала поднывать, но я не обращал на нее особого внимания. Я лежал на кровати, наслаждаясь тихой, даже какой-то умиротворенной обстановкой, так не свойственной этому месту. В комнату вошел средний брат и, посмотрев на меня, добродушно заговорил.

– Может ты в нашу комнату лучше пойдешь отдыхать?

– А почему лучше? – удивленно спросил я.

– Ну просто… Мы тут ходим туда-сюда, а там бы ты спокойно отдохнул. Хотя, собственно, мы и там ходим.

После этих слов он ушел. Я, в свою очередь, нисколько не удивился этому происшествию, сразу позабыв о нем, и принялся дальше впитывать в себя облагораживающую тишину.

Тем временем средний брат пошел закрывать двери на все замки. Справившись, он снова подошел ко мне.

– Ты будешь салат кушать?

– Буду.

И он ушел в другую комнату. Постояв в ней некоторое время неподвижно, он вернулся обратно и подошел к старшему брату, который сидел у свечи с зеркалом, и с серьезным лицом рассматривал себя.

– От у меня рожа противная.

– У тебя? – спросил дядя Петя каким-то радостным голосом.

– Да… такая нахальная!

Старший брат поглаживал бороду, поднимал и опускал брови, выпячивая при этом глаза, как будто хотел напугать самого себя, крутил головой и корчил другие рожицы перед зеркалом. Наблюдать за ним было очень смешно.

– Еким, – тихо, почти шепотом сказал средний брат, – приготовь Сереже салат.

Я не мог сообразить, почему дядя Петя предлагает мне поесть, а говорит приготовить все старшему брату.

– Хорошо!

Старший брат покорно ушел. Он привык не иметь своей воли. Сначала он вошел в комнату младшего брата. Я его не видел практически весь день. Мне хотелось познакомиться с ним ближе. От среднего брата я узнал, что Владимир Иваныч много читает.

Из комнаты послышался единственный голос старшего брата. Он задавал уйму вопросов, делился новостями, впечатлениями, жалобами. От младшего брата слышались короткие и сухие ответы, чаще он отвечал только «да» или «нет». Разговор между братьями не задавался. Я чувствовал, что Еким Иваныч хочет всю душу открыть брату, дает ему ключ от своего сердца, но тот отказывается его принимать. Почему? Я не знал… Мне стало жалко огромного и доброго старика.

Через некоторое время было подано кушать.

Я набросился на салат как голодный волк, и съел все до крошки. Я ел с такой жадностью, что у меня не возникло даже мысли предложить кому-то.

– Спасибо, было очень вкусно.

– Хороший салат? – спросил старший брат.

– Отличный!

– Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку, – вмешался средний брат.

– Вот если бы ты сделал этот салат, – самодовольно заговорил Еким Иваныч, – он был бы только хороший. А у меня он отличный!

Так как я поел быстрее других, то мне осталось только одно, – ждать, заглядывая в рот другим. Мне предлагали еще добавки, но я отказывался.

Наступило время десерта. Поставили самовар, расставили кружки. Всем дали по пять сахарков и две сушки. Все ели с удовольствием. Никто не разговаривал.

Старший брат взял кусочек сахару и начал беспрерывно чмокать ртом. За раз или два можно было ему простить. Но он делал этот звук не останавливаясь! Он чмокал и чмокал, словно издевался. После каждого раза я думал, что он прекратит; а он, вместо этого, начинал с новой энергией. От этого раздражение увеличивалось. Во мне поднималась давно утихшая буря. Я не знал, что с собой поделать. Я не мог противиться этому нехорошему чувству. Уж слишком оно было внезапным. Оно прямо застало меня врасплох.

– Я бы тебе запретил есть сладкое, – сказал младший брат.

– Почему?

– Ты ешь этот сахарок и причмокиваешь так, что тебя за сто километров слышно.

– Серьезно? – удивленно спросил Еким Иваныч.

– Да.

– Ну простите… А я и не замечал за собой. Ведь зубов то уже нет.

Я посчитал это остроумное замечание младшего брата за снисхождение Божие. Я не мог сообразить, почему обычные звуки, исходящие от этого доброго человека, вызывали во мне такое негодование. Я хорошенько призадумался.

После ужина я вернулся на свое укромное местечко на кровати и стал рассуждать. Я думал не только об этом случае, но и о себе, о своей жизни в целом. Не часто удается живя в городе, в этом бурлящем и кипящем потоке жизни, так сосредоточенно подумать о своей собственной судьбе и заглянуть в себя. Я погрузился в мир дум и грез.

Вдруг на мои ноги что-то упало. Это вывело меня из легкой дремоты. Старший брат приносил постельное белье. Сначала он принес подушку и положил мне ее на ноги.