Небо нашей любви. Часть первая

Валеркина мать приподнялась с пола и с каким— то отрешенным и смиренным видом, открыла стальную задвижку. Дверь с грохотом распахнулась, чуть не расплющив Валерку о стену.

– Краснова Светлана Владимировна, ты? – спросил мордатый НКВДешник.

В ту секунду от него дурно пахло луком и перегаром деревенской сивухи, которую, судя по всему, он пил буквально перед тем как арестовать Светлану.

– Да! – ответила Краснова.

– Почему так долго не открывали? Что, прятали улики!? Шифровки в печи жгли?

– Мы уже спали, нужно было одеться, – сказала мать, более спокойным и ровным голосом.

– Панфилов, глянь голубчик на кухню, может, они какие вещдоки в печке палили? Эти контрики на все способны!

– Есть, товарищ капитан, – сказал молодой чекист и, оттолкнув Краснову, скрипя своими сапогами по паркету, вошел на кухню. Он заглянул во все углы, не исключая и помойное ведро.

Тем временем капитан НКВДешник, скинув с себя плащ— накидку, повесил её на вешалку и, посмотревшись в зеркало, улыбаясь, сказал:

– Вы нас не ждали, а мы приперлись! Ну, хозяйка, показываем, где у вас антисоветская литература лежит, где оружие спрятано и иностранные денежные знаки и аппаратура для связи с резидентурой?!

Он схватил Светлану за предплечье, сопроводил её в комнату и толкнул вперед себя. Наугад, нащупав рукой выключатель, чекист включил свет, и заставил мать и сына сесть на диван.

– Ну, шо, господа шпиёны, контрреволюционеры, троцкисты – утописты будем собирать вещички, – спросил капитан, ерничая над горем. – Вот полюбопытствуйте мадам, это так сказать мандат на ваш арест, – сказал чекист, и поставив перед Светланой стул, уселся перед ней, показывая торжество власти.

Он достал из галифе папиросы и, дунув в гильзу, прикурил от немецкой бензиновой зажигалки. В тот миг Валерка вспомнил эту зажигалку. Эту зажигалку после футбольного матча с легионом «Кондор» подарил отцу один из немецких летчиков, и спутать её было нельзя. На ней красовался имперский орел со свастикой в когтях.

– Так, граждане арестованные собирайте вещички! Два комплекта нижнего теплого белья, ложка, миска, кружка. Можно не скоропортящиеся продукты в виде сала и копченостей. Можно, мыло, одеяло и сухари, – говорил НКВДешник, словно по – заученному, наполняя комнату табачным дымом.

Из кухни в комнату вошел лейтенант. Он с треском откусил наливное яблоко, которое взял там без спроса с кухонного стола и, чавкая, сказал:

– Егорович, нет там ни хрена – никаких документов! Печь не топлена! Все чисто.

– А откуда им там взяться, дурень! У них два месяца назад обыск был. Ты че, летёха, вообще ничего не усекаешь? Ничего, обвыкнешься, салабон! – сказал капитан, продолжая куражиться над Светланой.

– А, а, а, понял, – ответил лейтенант. – Это типа такой маневр! Пока я Егорович, на кухне мусорные ведра шмонаю, вы тут товарищ капитан, по золотишку да по ассигнациями специализируетесь!

– Брось нести околесицу! Сядь – не мешай работать, – сказал старший.

Лейтенант, откусив яблоко, уселся рядом со Светланой, и демонстративно закинув ногу на ногу, бросил на пол перед ней огрызок, и сказал:

– Че сидишь – овца? Собирай, манатки, на кичу поедем, клопов кормить.

В груди Валерки в тот миг, словно разорвалась граната. Ему так захотелось залепить этому холеному сатрапу ногой прямо в его наглую физиономию, но он еле сдержал свои эмоции, не поддаваясь на провокации. С чувством ненависти, он крепко сжал зубы так, что бугры мышц, зашевелились на его скулах. Закипая от злости, и не говоря, ни слова, Валерка нагнулся и, подняв злосчастный огрызок, с силой сжал его в кулаке.

– Давай, давай щенок! Чистота – это залог здоровья, – сказал лейтенант с непонятной ненавистью к обитателям этого дома, будто в тот миг перед ним были не граждане страны советов, а заклятые враги и предатели.

– Ты Панфилов, особо не зарывайся! Дай даме спокойно собраться! Чай дорога ей сегодня дальняя – в казенный дом. Пусть соберет вещички, как полагается, а то накатает жалобу Фатееву, будут нам потом и премиальные, и кубари на петлицах.

Видя, с каким пренебрежением чекисты обращаются к матери, Валерка с такой силой сжал в руке огрызок, что раздавил его. Остатки мякоти просочилась сквозь пальцы.

– О, о, о, Егорович, глянь на пацана! Сейчас в драку бросится шкет! Прыщ плюгавый…

– Угомонись, Панфилов! Мальца не трогай, ведь она ему мать, – сказал старший. – Пепельница хоть в этом доме есть? – спросил он, обращаясь к Валерке.

Краснов поднялся с дивана и прошел на кухню. Вернувшись, он поставил отцовскую пепельницу сделанную солдатами из латунной гильзы артиллерийского снаряда на стол. На ней искусно была выгравирована дарственная надпись, и барельеф военного летчика в обрамлении лавровых веточек.

– Занятная вещица, – сказал капитан, с любопытством рассматривая днище тяжелой, латунной гильзы. – Батьке, что ли подарили?

– Да отцу! – сухо ответил Валерка, видя, как мать складывает свои вещи в небольшой узелок.

В тот миг его словно осенило. Он вспомнил про отцовский «Браунинг», который был спрятан в подвале дома. Сейчас это была единственная возможность поквитаться с чекистами и даже спасти мать, думал он, сжимая кулаки.

Мысль, словно шило, кольнула его в мозг, а в груди загорелось желание всадить в этих страшных людей всю обойму. Как сын своих родителей, Валерка знал, знал, что ни мать, ни отец, ни в чем небыли виновны и это были чьи—то происки. Для него они были святыми. Он чувствовал, что по чьей— то чужой воле, по чьему— то ложному навету они просто стали заложниками этого времени.

В голове Краснова одна идея сменяла другую, изыскивая всевозможные варианты его дальнейших действий. Как он ни старался исключить расправу, все его думки сходились только на злосчастном «Браунинге». Он уже как бы почувствовал холодок металла в своих руках, и даже представил, как пули, выпущенные им из пистолета, поставят точку в каком—то беспределе и беззаконии.

– Ну что тетка, собрала свои хотули? – спросил капитан.

– Я готова, – спокойным и ровным голосом ответила Валеркина мать, не теряя душевного ни достоинства, ни женской гордости.

– Ну, раз готова – тогда пошли!

Чекисты поднялись и, пропустив вперед Светлану, собрались, было идти, но…

Валерка вспыхнул словно порох от искры. В одно мгновение он вскочил, и следом бросился на шею матери. Он крепко в последний раз обнял её, и прижал к своей груди. Валерка целовал материнские щеки, стараясь хоть на минуту, хоть на секунду задержать её в своих объятиях. В тот момент молодой лейтенант грубо оттянул его за плечо, и со всего размаха ударил парня в скулу. Краснов не удержал равновесие, и словно подкошенный рухнул на пол.

Валеркина мать, увидев, как здоровый мужик ударил её сына, что было сил, заорала:

– Что ж вы делаете, люди вы или звери? Он же еще ребенок!

– Прочь с дороги, щенок! Раз ты ребенок, готовься – завтра поедешь в приют для таких же, как ты. А квартирку мы сейчас опечатаем, до особого распоряжения начальника управления. Ты понял меня, стервец, – спросил лейтенант, стараясь показать свою власть.

Краснов, тыльной стороной ладони вытер кровь, стекающую из рассеченной губы, и не отводя глаз от лейтенанта, поднялся с пола. В тот миг что— то тяжелое и гнетущее навалилось на него, странной пеленой. К горлу вновь подкатил комок горечи, а глаза заблестели от слез. Парень вдруг застонал и, упав на колени, стал кулаками бить по паркетному полу, чтобы хоть как— то унять ту боль, что разгорелась внутри его груди. Он бил руками, скулил, катался по полу, но так и не смог заплакать. Сколько он находился в этом припадке ярости и скорби, он не знал.

С каждой минутой Валерке становилось все хуже и хуже, пока он не провалился в черный «церковный» подвал сна.

Леди уже почти по привычке, бесшумно вошла в квартиру Красновых. Первое, что она увидела, это был Валерка, который неподвижно лежал на полу. Квартира была пуста. Не было в ней ни приветливой улыбки Светланы Владимировны, ни её прежнего тепла. Создавалось такое ощущение, что злая и неведомая сила лишила этот дом своей души и того семейного счастья, которое было здесь совсем недавно.

Леночка бросилась к Валерке. Встав на колени, он перевернула его лицом вверх. В тот момент она просто его не узнала. Его лицо было серым. Губы вспухли и посинели, а кровь засохла вокруг рта и на подбородке. Ей сначала показалось, что он умер, но тепло его тела говорило, что Валерка жив. Ленка похлопала его по щекам. Краснов приоткрыл опухшие от слез глаза.

– Ты жив, слава богу! Я так испугалась! Что случилось? Почему Ты на полу? – стала его засыпать Леди вопросами.

Валерка приподнялся, сев на пол, он облокотился на диван и, сказал:

– Ночью чекисты приходили. Они и маму арестовали.

– Как? За что, – проглотив ком, еле проговорила Ленка, всем сердцем сочувствуя Краснову.

– За то, что она жена врага народа и немецкого шпиона! – сказал Валерка с суровым выражением своего побитого лица.