Живя в аду, не забывайте улыбаться людям

Без подробностей, правда, не обошлось, но обошлось без злобы, ехидства и издевательств. По крайней мере, со стороны судьи, который сдерживал напор обвинителя, успокаивал и был мягок, добродушен и объективен. Голос его был негромким и монотонным, отчего тягостное впечатление лишь усиливалось. Стыдно было всем: и за себя и за соседа. Все сидели молча, даже у олигарха запас сарказма на это время иссяк. И отнюдь не из-за недостатка острословия, а от боли и сочувствия, неизвестно откуда заполонившим его душу. Ведь именно его земное бытие должно было рассматриваться следующим. Но вдруг все присутствующие заметили, что судья как-то растерялся и не знает что делать. На помощь пришёл прокурор:

– Эй, пан судья! – непривычно и развязно она попыталась привести его в реалии текущего момента. Ей не терпелось требовать самого сурового наказание всем без исключения, а особенно ненавистному, по каким-то причинам, госслужащему.

– Подождите немножко, – проворчал пан судья, и взгляд его стал настолько сосредоточенно отстранённым, будто кто-то его гипнотизировал.

Прокурор хмыкнула, ещё сильнее надула губки, но больше встревать не решилась. Наконец мясистое лицо главы суда дёрнулось, и глаза приняли осмысленное выражение. Он сказал:

– Извините, я немного растерялся от того, что совершенно необычно исчезло дело третьего фигуранта. Я даже предположил невероятное – что, может быть, наш прелестный прокурор, за отсутствием штатной единицы секретаря суда, и возложенные на неё сии обязанности, в спешке забыла положить мне его на стол.

Девушка с повышенными обязанностями молча метнула огненный взор в сторону подсудимых, говорящий более чем красноречиво: «Как бы не так! Такой оплошности я себе никогда не позволю, клянусь вечным огнём ада! Уж я их всех…»

Невозможность такой оказии подтвердил и сам судья, в прошлом мелкопоместный шляхтич Лидского уезда Виленской губернии, встречавшийся в своё время с Калиновским и Врублевским. Испугавшись их идей, а более всего – последствий, он в последний момент отошёл от них и с течением лет стал в тоске спиваться, пока не пропил и не проиграл своё имение. После этого он перебрался в Санкт-Петербург, где добывал чарку водки и кусок хлеба к ней, работая извозчиком. Но однажды, на Рождество, он хватил лишку, упал пьяный в сугроб и замёрз. Банальная ситуация для статистики, но трагична для каждого индивида в отдельности. А для души – тем более.

– Но это не так, – сказал судья, отводя все подозрения от прокурора. – Наш аккуратный и принципиальный прокурор свои обязанности выполняет самым педантичным, в лучшем понимании этого слова, образом. Здесь дело в другом. – Он чуть помедлил, шевеля нижней губой. – Изменились некоторые обстоятельства.

И вдруг, совершенно неожиданно, обратился к Андрею:

– О чём вы всё время думаете? Отвечайте быстро!

Ответ последовал незамедлительно:

– О семье: о детях, о маме, о жене.

– Всё верно. Мне так и казалось, но ваши мысли, в отличии от других, не совсем явственно просвечивались, что являлось мне не понятным. Я должен всех присутствующих попросить соблюдать строжайшую тишину на время моего контакта.

После этого судья закатил глазные яблоки настолько далеко вверх, что они скрылись полностью, и на зал смотрели белые глазницы. Жуткое зрелище. Подсудимые, не выдержав, отвели взгляды в сторону. Они не имели представления, что бы это могло значить. Ну не забавы же ради столь уравновешенный судья решил попугать глупой выходкой грешников?! Он их достаточно напугал, нарисовав вкратце дальнейшее место пребывания. Всё оказалось намного прозаичнее. Он просто с кем-то выходил на связь. Говоря земным языком, начальство экстренно потребовало к себе, но вопрос, в отличии от земных дел, утрясли довольно быстро, и через мгновение судья, вернув глаза на прежнее место, заговорил как ни в чём не бывало:

– Итак, молодой человек, ваши душевные терзания были настолько сильны и глубоки, что они оказались услышаны на самом верху. Мне только что поступила директива, которую спешу довести до вашего сведения. – Выдержав положенную судебную паузу, судья, более громко, чем обычно, огласил. – Хватову Андрею Игоревичу вынесение решающего вердикта откладывается на неопределённый срок. А это значит, мой дорогой, что вам несказанно повезло. Вам предоставляется редкий случай переосмыслить и изменить свою жизнь, а также направить в нужное русло бытие ваших детей. Помните, вы несёте за них ответственность и там и здесь. Грехи отцов падут на плечи не только их детей, но и грехи детей падут на души их отцов. А с этого момента вы…

Но закончить свой спич судья не успел, поскольку был бесцеремонно прерван прорвавшимся возмущением олигарха и писклявым визгом чиновника:

– Это грубое попирание любого законодательства и всей судебной системы в целом! – кричал один. – Я тоже хочу в свой любимый кабинет! – Визжал второй. – Дайте мне шанс лично перерезать глотку этой гадюке Еврову! – Требовал Баксов. – А я хочу получить взятку и передать все деньги детям! – Уверял горячо Волосолапов, но при этом старался никому не глядеть в глаза.

Магнат не удержался от едкого замечания:

– Что ж ты мелочишься, мелкая душонка? Отдай все свои запасы, в валюте и рублях, лежащие в банках и спрятанные в закромах и сусеках! Что, небось жалко?

– И ничего мне не жалко. Я готов отдать всё детям, только выпустите меня пожалуйста отсюда!

– И много у тебя детей, любвеобильный ты наш?

Никто, странным образом, их не перебивал и не останавливал. Все с любопытством следили за словесной дуэлью.

– А я не своим хочу отдать! – возопил Волосолапов, не усмотрев в вопросе подвоха. – Чужим! Вот его детям хочу отдать! – И ткнул при этом пальцем в сидящего рядом журналиста. – Но я не хочу, чтобы он от нас уходил! Я желаю, чтобы он остался вместе с нами! – Затем, уже совсем потеряв лицо, стал разбрасывать фигуры из трёх пальцев, приговаривая. – Вот, фиг тебе, дорогая жёнушка Зоя! У-у-у, змея особо ядовитая! Вот, фиг тебе, Анжела! Вот, фиг тебе, Артур! Вот, фиг тебе, Роберт!

Остановил сию неприглядную процедуру опять Баксов:

– У тебя, вообще-то, дети отечественного производства есть? Или все сплошь импортные?

Ответа, ко всеобщему сожалению, услышать не удалось, потому что судья решил вмешаться:

– Вы можете, панове, все разом заткнуться и позволить мне продолжить? – все мгновенно и послушно притихли. – Спасибо. Дзякую. Бардзо дзенкуе. Продолжим. Вот те раз, совершенно потерял нить разговора. Эти капиталистические тиранозавры сбили меня с панталыку. То бишь, выбили из колеи. На чём я там остановился?

И тут, впервые с начала судебного заседания, вскочил адвокат, будто только теперь вспомнил, что и он здесь не последняя персона, и надо успеть хоть что-нибудь сказать, пока все не разошлись по своим делам:

– Вы, господин судья, сказали, что моих подзащитных надо освободить прямо в зале суда и отпустить на все четыре стороны. Они невиновны!

Где витала его душа до сего момента, неизвестно, и если бы судья не знал адвоката как облупленного, то подумал бы, что тот не промах. Ишь как круто повернул дело. Но судья его знал слишком хорошо, чтобы воспринимать всерьёз, поэтому лишь молча посмотрел, с жалостью и участием, и вяло махнул рукой. Адвокат смутился, опустил глаза и сел. А судья, во избежание рецидива, назидательно изрёк:

– Успокойтесь, мой бедный юноша. До сих пор защищали молча, так и продолжайте этим заниматься впредь. Прокурор, на чём я остановился?

Подпрыгнул бюст, придав толчок всему остальному. Из под маски сверкнули глаза, наполненные презрением к адвокату и ненавистью к подсудимым:

– Вы сказали, что этому презренному писаке предоставляется незаслуженная возможность…

– Тише, тише, – упредил дальнейший поток оскорблений судья. – Очень хорошо. Спасибо. Я уже вспомнил. Уважаемый прокурор, по работе у меня к вам нет никаких претензий, но мне хотелось бы вам ещё раз напомнить, что, не изменив своего отношения к грешникам, не сменив ненависть на сочувствие и сострадание, а то и на любовь, вы обрекаете себя на вечное прозябание в этом неуютном, тёмном и сыром месте. Ну, скажите, неужели вам здесь нравится?

Девушка упрямо промолчала, а судья нанёс решающий удар:

– А если, упаси Господи, ещё чего похуже! Вот отправят за несоблюдение духовной этики и злостное уклонение от норм самосовершенствования обратно в преисподнюю?!

На это страшное предостережение девица опять фыркнула, что говорило о нездоровой укоренившейся привычке, села и стала молча смотреть на горящие свечи.

Бывший шляхтич вздохнул, пожал плечами, успев подумать: «Эту кобету, видимо, придушили в целях самообороны», – и, обращаясь исключительно к Андрею, с дружеской улыбкой заключил:

– Одним словом, вы возвращаетесь. Память приказано вам сохранить полностью, что также является редкой привилегией, если, конечно, там вы сами не захотите трактовать сей случай, как посттравматические галлюцинации. В любом случае, вы этого не забудете никогда. И последнее, постарайтесь дальше жить так, чтобы, когда действительно умрёте, оказаться в другом месте, более светлом.

После непродолжительной паузы, олигарх, спокойно, но с горечью, произнёс:

– И всё-таки, этот инцидент не совсем вяжется с понятием о высшей справедливости. Он немногим меньший грешник, чем я. А может быть, и такой же! Почему же ему можно исправить, а нам нельзя?

– Ну что ж, – ответил судья, – я вам отвечу, хотя вовсе не обязан этого делать. Ни я, ни тем более вы, не можете и не имеете права судить о Высшей Справедливости, потому что не имеете о ней ни малейшего представления. Кто же больший грешник, а кто меньший – это уже детали, которые мы здесь и разбираем. А для того, чтобы попасть сюда, иногда достаточно одного не прощённого поступка, и не обязательно быть убийцей или насильником. Например, совершить предательство, подлость, лжесвидетельство или осудить невиновного. И чем тяжелее последствия данного преступления, тем суровее будет наказание. И даже несмотря на то, что до этого, может быть, он жил вполне порядочным человеком. Ведь в жизни часто всего один шаг отделяет порядочного человека от порядочной сволочи.

Судья остался доволен последней фразой, но потом погрустнел и задумался. Все молчали, даже прокурор. Но вот он тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, и вернулся непосредственно к затянувшемуся процессу:

– Так, с вами, Хватов Андрей Игоревич, разобрались. Харон, выведите его из зала и доставьте туда, где лежит тело. Пусть выздоравливает – и повреждённым телом, и травмированной душой. – Считая, что вопрос на этом закрыт окончательно, он переключил внимание на оставшихся несчастных, к которым и обратился. – А с вами, граждане грешники, продолжим. Вы прекрасно слышали ранее мою речь о вашей очень и очень прискорбной жизни, и, в свете моего последнего ответа грешнику Баксову, должны понимать, что вас ждёт…

Неисправимая девица-прокурор, уставшая от долгого молчания, вскочила и неистово выкрикнула:

– Чистилище, все ярусы ада и многочисленные мытарства!

В этот момент Алексей с Андреем как раз покидали помещение. Последнее, что они услышали, были успокаивающие слова не злобного в своей сути судьи:

– Ну, вы, милочка, уж совсем разошлись. Что с вами сегодня? Я очень вас прошу, умерьте свой агрессивный напор. Будьте осторожнее в словах и эмоциях, а то ведь…

Они напоследок обернулись. Тёмные фигуры в балахонах, доселе сидевшие настолько неприметно, что о них все забыли, после выкрика жёсткого прокурора заметно оживились. Они ждали развязки и своих жертв. Это были особы дела, а не слова.

Ещё уходящие увидели страх в глазах олигарха и чиновника, когда те тоже обратили внимание на загадочные и зловещие личности, а затем, с невыносимой тоской и завистью, посмотрели во след помилованному. Но чем был вызван страх и что они узрели в глубинах чёрных одежд, Андрею узнать было не суждено. Пока не суждено. А может – и совсем?!