Роскошь ослепительной разрухи

– Аля! Мне оскорбительно, что ты так обо мне думаешь! Я ведь точно так же, как ты, в плену обстоятельств.

– Коленька, прости меня! Я устала, я ужасно устала! Но мне всё чаще кажется, что твоя любовь растворяется в наших буднях, как соль в воде.

Берёзка на крыше

И вот уже прошёл октябрь. С тех пор, как ушла Валентина Викуловна у них побывало ещё три сиделки. Одна ушла на следующий день, после того, как Анна Ефимовна, обозвав её неприличными словами, вылила на постель миску супа; вторая выдержала три дня и убежала, укушенная беспокойной старушкой при попытке спасти терзаемую ею наволочку; третья выдержала две недели, но была изгнана Николаем Александровичем, когда, вернувшись неожиданно рано, он застал её в подвале за дегустацией своего вина. Все трое, естественно, не получили за работу ни рубля.

Все труды по уходу за Колиной матерью опять легли на Альбину Николаевну. Постепенно, почти незаметно, остывала и их любовь. Поцелуи Николая Александровича при отъезде на работу и возвращении домой стали ритуальными и бесчувственными; любимая его Алюшенька всё дальше отодвигалась на второй план, и всё больше занимали его работа и начавшиеся после каникул заседания в городском заксобрании, которые продолжались иногда до позднего вечера.

Однажды он вернулся оживлённый, от него пахло хорошими коньяком, и он не подошёл к ней для обычного поцелуя.

– Алечка! Сегодня я провернул такое дело! Представляешь, приняли моё предложение по финансированию строительства консервного завода! Мощности такие, что проблемы с переработкой останутся в прошлом!

– Звонила Юля. Феденька зарос в двойках.

– А? Ах да. Ну ничего страшного! Когда поймёт, что за поводок его водить некому, станет самостоятельным! О чём я? А! Представляешь, один Земзюлин был против! Орал, что я жулик и проталкиваю свои бизнес-интересы! Никто его не слушал – сел в лужу, только посмешищем себя выставил! Ох! Устал я что-то! Полежу, посмотрю телевизор.

– Коля! – сказала Альбина Николаевна, усевшись рядом, посмотри мои новые фотографии.

– А? Да-да, очень хорошие фотографии. – ответил он, едва взглянув на экран. – Нет, ты только послушай, что этот идиот говорит! По совку соскучился!

И вдруг она уловила запах духов со сладким ароматом розы. Мир перевернулся, в глазах потемнело:

– Коля! Я не переношу это слово! – крикнула она

– А раньше переносила. Что случилось?

– То, что ты меня больше не любишь. Я чувствую.

– Ну что ты…

– Да, да… Нет, я тебя не виню. Я была готова, что всё этим кончится. Спасибо и за те счастливые дни, что ты мне подарил. Признаться, я рассчитывала, что их будет больше. Не так я представляла нашу жизнь! Я ехала к любимому человеку, который называл меня царицей! А сделал… а сделал…!

– Ну договаривай, договаривай! Кем я тебя сделал?

– Банальной любовницей и служанкой своей сумасшедшей матери!

– Альбина Николаевна! – он впервые назвал её так. – Альбина Николаевна! Запомните – кто оскорбляет мою мать, оскорбляет меня!

Она встала, выпрямилась и, глядя на него сверху вниз, сказала:

– И вы, Николай Александрович, запомните – ни у вас, ни у вашей матери я служанкой больше не буду!

Он развёл руками:

– Ну что ж! Вольному воля! Я вас не держу.

Она ушла в спальню, а когда поднялась ночью к его матери, он спал в гостиной на диване, укрывшись пледом.

– Надо уезжать, надо уезжать, – твердила она, и до рассвета пролежала с открытыми глазами.

Утром за завтраком Николай сказал:

– Ты права, что-то в наших отношениях сломалось. Я чувствую твоё недовольство, атмосфера в доме становится тягостной. Но что ты от меня хочешь? Чтобы я убил свою мать? Я клянусь тебе, что моя любовь к тебе была самой искренней и не имела никакой связи с практическими расчётами!

– Вот видишь! Ты уже говоришь о ней в прошлом времени! Ты подарил мне несколько недель счастья. Спасибо. Я действительно благодарна, но жить здесь дальше нет смысла.

– И я тебе благодарен. Но… Вы, женщины, слишком многого от нас ждёте.

– Я поняла, твой пыл угас…

Он уехал, не поцеловав её. У неё болела голова. Она не могла поверить, что Коля, друг детства, который так любил её, которого она так любила, фактически выставил её вон из своего дома! Эти мысли ворочались в её голове, причиняя ужасные мучения.

– Ничего страшного не произошло, – успокаивала она себя, – вернусь домой и буду жить, как раньше. Я нужна Юльке и Феденьке. Я виновата, но они простят. Так-так. Сегодня ещё останусь, а завтра полечу домой. Конечно будут злорадствовать: «Кончилась Альбинкина любовь! – Что-то быстро надоела своему дружишке!» Дружишка – это Зойка так говорит – Зоя Павловна. Откуда она взяла это слово? Неужели Шергина читала? Да плевать, что будут говорить! Плевать, плевать, плевать!

Конечно, он разлюбил её… Запах розовых духов… Вспомнила! Так пахло от Елены Алексеевны – заведующей выставочным залом. Неужели она его любовница? А что? Очень может быть. Так вот он какой – её Коленька!

Альбина Николаевна сварила кашу, понесла тёте Нюре. Та попробовала и запустила в неё ложкой:

– Ты что мне принесла, овечка цунарозная[7 - Искажённое название болезни овец ценуроз]? – взвизгнула она, и с размаха шмякнула тарелку на одеяло.

И тут с Альбиной Николаевной случилось ужасное. Чёрная, незнакомая злоба захватила всё её существо, затмила глаза, отшибла разум, нестерпимой болью задрожала в каждой клеточке:

– Ах ты, старая свинья! – крикнула она страшным, не своим голосом и кинулась к старушке. – Долго ты ещё будешь издеваться надо мной?!

«Остановиться, остановиться!» – кричал где-то очень далеко слабый голосок человечности.

Альбина Николаевна увидела, как Анна Ефимовна вздрогнула и подалась назад, как жалкий ужас наполнил её глаза, как открывался её беззубый рот, из которого хотел, но никак не мог вырваться крик.

Эта безобразная картина должна была остановить её, но не остановила – животное начало победило. Она отмахнула старческую ручонку с обвисшей кожей и шлёпнула по седым волосам раз, другой, а потом по мягкой, как желе, щёчке.

– Что я делаю! Что я делаю! – крикнула бывшая учительница и, схватив осеннее пальто, выскочила из дома.

День был ясный, без единого облачка на небе. Ослепительное солнце заливало этот прекрасный мир. С севера дул пронизывающий ветер. Ей казалось, что не ветер, а солнце прошивает её холодными лучами. С деревьев, вспыхивая золотом, густо летели листья.

«Какая же я дрянь! Какая же я дрянь! – повторяла она сквозь слёзы, несясь прочь, куда глаза глядят, от ненавистного дома. – Неужели надо было полюбить такой огромной яркой любовью, попробовать маленький кусочек счастья, отвергнуть родных, всю предыдущую жизнь только для того, чтобы узнать какая я дрянь!?»

Когда к ней вернулась способность рассуждать и ориентироваться в пространстве, Альбина Николаевна поняла, что идёт к морю. Оно притягивало её к себе, единственное что было для неё родным в этом городишке.

Да-да! Увидеть его последний раз и проститься. А потом уехать! Сегодня же! А тётя Нюра? Может её удар хватил? – Вряд ли! Ну её! Будь что будет!

Море было ослепительно синим, и в нём дробилось солнце. Несколько людей стояло на берегу, любуясь им. Альбина Николаевна встала на песке у самого парапета. Слева от неё был застеклённый торговый павильончик со стоячими местами вокруг. Она облокотилась на столик, глаза застилали слёзы.

«Ну вот всё и закончилось! – подумала она. – Пора платить. Бросить монетку? Зачем? Я сюда уже не вернусь».

Из киоска вышла женщина.

– Вам плохо? – спросила она.