«Сено», «Эпоха перемен» и другие повести

– Ну что ж, соседка, в поле отвезу. Пораньше надо. Как отгоним коров, так и поедем, чтоб ты ощередь заняла.

А ночью гроза, ливень, а утром уже обложной[3] (https://ridero.ru/link/ZXThHyPrmT). Ни о каком сенокосе не могло быть и речи.

– Вовремя я стога поставил, – торжествовал Бойко.

– А против меня даже природа! – ответила Катерина Ивановна.

Ладно, все они такие, что Константин Акимович, что Иван Денисович, что Роман Петрович.

Последние двое – старейшие работники мастерской, работали с Александром Ивановичем, когда он был заведующим. Заходили недавно в гости:

– Как здоровье, забыл ты нас совсем, не заходишь? В мастерской сейчас чёрт знает, что творится! Бардак! Совсем не то, что при тебе. Вот тогда был порядок. И пьяных не было, и без дела никто не шатался!

А старику ах как сладко это слушать. Как ребёнок расплылся от удовольствия, вспоминая свой поточно-узловой метод.

Они поддакивали:

– Да, да, ты ведь всё по науке делал… Помнишь, как мы вибродуговую наплавку наладили? Новый каток двадцать рублей, а наплавленный – рубль! Сколько мы денег совхозу сэкономили! И работа у людей была. Одних токарей шесть человек! В три смены работали! А сейчас и двум делать нечего.

– А валы всему району шлифовали, гильзы растачивали! – подхватил сразу помолодевший Александр Иванович. – Из соседних районов приезжали. Не прими за лесть, милый человек, но кто такой Василий Денисович Чубаров было известно от Каргата до Камня-на-Оби!

– Было дело, а сейчас всё прахом идёт! – соглашался Василий Денисович. – С первой фермы всех коров под нож пустили, чтобы зарплату выдать.

– Да что говорить! – подхватывал Роман Петрович. – Помнишь, как Вадим Вадимович с откормочником нас куромотил? Я токарь шестого разряда бетон долбил! Переделывал, что шабашники ему накуролесили. А теперь всё! Нет никого в этом откормочнике – весь молодняк на бойню увезли.

Когда же Катерина Ивановна прервала их и спросила: «Ну а с сеном-то как? Какой порядок?», Роман Петрович с Василием Денисовичем вмиг скисли:

– С этим сенокосом не поймёшь, что творится. Из райцентра народу больше, чем наших. Роману Петровичу накосили, как заслуженному пенсионеру, а я свою Рябинку продал! Пошли они! Да многие продали: сосед мой быка и корову зарезал, зять две коровы зарезал! Ну раз такая ерунда с сеном!

– Да не с сеном, Василий Денисович! Совхозы им надо порушить – вот в чём гвоздь программы!

Хорошие люди! Ушли, а не заметили, какой гвоздь в её сердце оставили. Роман Петрович заслуженный пенсионер – ему накосили сено, а её старик не заслуженный, да и она за четверть века ничего не заслужила.

Катерина Ивановна вздохнула и стала усиленно возить щёткой по потолку. И вдруг она услышала рокот мотора. Прислушалась. Несомненно тарахтел трактор и, кажется, прямо за их огородом. Неужели Алексей Трифонович сдержал своё обещание, и его Сашка уже прислал тележку сена?

С бьющимся сердцем, едва не свалившись со стола вместе с ведром извёстки, Катерина Ивановна спрыгнула на пол и кинулась вон из дома.

За огородом действительно гудел трактор – синий «Беларусь». К нему была прицеплена тележка, только было в ней не сено, а дрова – белые берёзовые стволы. Константин Акимович уже снимал ограду. Лодырь сын сидел за штурвалом, готовый заехать на огород. Не такой уж он рохля, как говорит отец: и трактор ему дали, и тележку. Это только для таких, как она – и люди на уборке, и тракторов нет, и тележки заняты. Вернулась на двор. С двух сторон подбежали маленькие бычки, заорали истошно.

– Идите вы! – сказала им злобно.

Они побежали следом.

– Да отстаньте, что вам надо?! – замахнулась старушка.

– М-э-э-э, – завопили телята хором.

– Вы уже своё получили, а сейчас у меня для вас даже лопухов нет, отстаньте!

Бычки попробовали залезть вслед за ней в сени.

– Да это что такое! Вот противная скотинёшка! Пошли, пошли, лопушатники! – оттолкнула их морды и захлопнула дверь.

Вчера попросила скотника Валерку Фуфачёва привезти ей хоть какого корма. Если не привезёт, придётся после обеда идти с мешком на ферму: может где-то что-то удастся стибрить.

Перед обедом кончила белить. Вышла из спальни и опять услышала трактор. Теперь он гудел на улице, казалось, прямо возле них. Выбежала из дома, сердце сладко ёкнуло. На дороге у дома напротив стоял трактор с прицепленной арбой (или клеткой) для перевозки сена.

Арба пуста, и тракториста нигде не видно. Может её ищет, может предварительно бутылку надо. Кто его знает, как Сашка договорился. Она пошла к ограде, постояла, потом открыла калитку и подошла к трактору. Мотор работал и выпускал синий дым на улицу. Ждала минут десять. Наконец из дома напротив вышел паренёк, оживлённо болтая с соседским сыном Игорем, засмеялся какой-то шутке, весело и беззлобно матюгнулся, пошёл к трактору и взглянув на неё «как в афишу коза», прыгнул в кабину и так рванул с места, что ей показалось, будто арба переворачивается и падает прямо на неё. Но арба благополучно умчалась вслед за трактором, а ей опять осталось разочарование.

– Кааатя, – раздался за её спиной тягучий голос бабки Паши с соседней Школьной улицы, – Кааатя, ты не знаешь, когда пенсию дадут?

– Не скоро, – ответила она, скрывая раздражение, – говорят, многим ещё за август не дали.

– Та и мне ж не дали за август, – жалобно заныла бабка.

Она пришла с правнуком Женькой – смуглым от природы или грязи черноглазым мальчишкой:

– Как людям жить? У меня ни копейки нет, и мука кончилась, «Женьке разу нечего дать. Займите хоть пять тысяч на хлеб». Попутно выяснилось, что у бабки нет ни капусты, ни помидоров, ни картошки – всё украли: капусту срубили, картошку выкопали неизвестные.

– Я знаю кто, но ведь не скажешь, не пойман не вор!

– Вечно у вас всё крадут, – проворчала Катерина Ивановна.

Хотела дать ей ведро картошки – бабка не взяла.

– Не надо, у меня денег нет.

– Я так, без денег.

– Ниии, без денег я не возьму. Я не нищенка. Это сейчас вот, что пенсию не дают.

Бабка ушла, а она подумала: «Ишь, какая гордая! «Я не нищенка». А она, значит, богачка, что все к ней идут. Алкаши приходят на водку просят, бабки на хлеб. Один бежит: «Дай сто шестьдесят тысяч на мешок сахара!», другой: «Катерина Ивановна, займи сто пятьдесят тысяч поросёнка купить».

И что люди думают? Неужели, если бы не она, малыши и старушки не ели хлеба, алкаши и алкашки не пили водки; а семьи сидели без поросят, не пия сладкого чая? А ведь они с Александром Ивановичем тоже только пенсию получают – по двести девяносто тысяч. В сентябре выдали августовскую пенсию, а за сентябрь и октябрь они тоже не получили. Сейчас у неё семьсот тысяч осталось, так не было бы, если б гараж в конце лета не продали за два миллиона. Но теперь – никому. Будет беречь на сено и отходы, если, конечно, ей кто продаст сено.

Пообедали с Александром Ивановичем хлебом и помидорами. Горячего она ему вечером сварит – сейчас некогда. Потом она в спальне всё перемыла, поставила мебель на место. Комната, наконец-то приняла нормальный жилой вид.

После обеда Валерка Фуфачёв привёз на подводе сена телятам. Оно чёрное, не раз побывавшее под дождём, но раз совхозные коровы жрут, то и её Борюлькам нечего привередничать – дня на четыре им хватит. Повезло ей, что есть такие ребята как Валерка. Не за деньги, не за бутылку, просто так привёз. Надо будет вечером отнести ему баночку смородинового варенья. Конечно у него нет: мать его давно умерла, а отец непросыхающий алкаш.

Опаздывая, приготовила своим животным по ведру картошки с дроблёнкой. Александру Ивановичу сказала:

– Ты посматривай, Сашка Ивкин должен тележку сена прислать. Если привезут, открой ворота, потом закрой и завяжи хорошенько, чтобы чужая скотина в огород не залезла. Понял? Если я к тому времени не вернусь, дашь им бутылку, которая в холодильнике стоит.

Как ни спешила Катерина Ивановна, а всё-таки опоздала. Стадо уже разбрелось по селу, и Мусек её нигде не было. Быки промелькнули, но за ними гоняться не надо, они сами домой придут, а вот Муськи…

И в животном мире та же людская неблагодарность. Вот недалеко от них живёт Галька Караваева: всё пропивает, всё ей нипочём. Сена и зерна у неё никогда не бывает. Зорьку свою не кормит, иногда и не доит. В прошлом году до самого Нового года выпускала её Галька на улицу – кормись, Зорька, как сможешь! Мороз, сугробы, метель. Уж где она, коровушка, что добывала – неизвестно, но вечером возвращалась домой.

Иногда пьяная Галька даже в калитку её не запускала. Стоит корова, дрожит от холода, ждёт. Такая верная скотинка – просто умилительно. И в этом году Зорька каждый вечер впереди всего стада бежит домой. Ничего ей не приготовлено, никто её не ждёт, а она всё равно бежит. А Катерина Ивановна что только для Мусек не делает, чтобы их не зарезали, как ни старается накормить их, они так и норовят удрать.