Выстрел по Солнцу

Любопытство победило стыд, Ленка Грушкова, стесняясь, будто о чем несущественном тоже поинтересовалась его ощущениями, и он, конечно, снизошел, рассказал придуманную на ходу, совершенно фантастическую историю. Ленка охала, прижимала ладошки к щекам, заставляя при этом сладко замирать Женькино сердце.

Издалека он видел злое лицо Бегунова, но понимал, что сейчас тот не осмелится напасть на него, а что будет завтра, Женьку почему-то не волновало. Вот будет завтра, тогда и посмотрим. Нет, все-таки, в популярности есть свои положительные стороны!

Перед отбоем к нему подошли Львовичи с какими-то своими приятелями, и в очередной раз долго выпытывали, что он видел и чувствовал. К этому моменту оба порядком надоели Женьке, как, впрочем, и все интересующиеся этим. К тому же, вся компания была уже навеселе, и он, снова почувствовав брезгливую неприязнь к ним, отговорился головной болью.

Ночью Женька внезапно проснулся. Он всегда спал очень чутко, не раз это разрушало планы любителей экстремального перфоманса, склоняющихся над ним в намерении измазать зубной пастой или краской. Как бы тихо не вел себя злоумышленник, какие бы меры предосторожности не предпринимал, всякий раз Женька раскрывал глаза, предотвращая шкодливую проделку.

И сейчас он подумал, что снова происходит что-нибудь в этом роде, но вокруг было тихо. Свет фонаря тихо струился сквозь окно, играя на металлических спинках кроватей, безжалостно обнажая прорехи облупившейся краски на дощатом полу, фигуру горниста на листе стенгазеты. Если не диверсия, то что?

Он сел на кровати и сразу все понял. Это ему снится! Невозможно представить, чтобы наяву тело двигалось так легко, казалось, стоит оттолкнуться посильнее, и он взлетит!

Женька сделал несколько шагов по залитому светом полу и даже рассмеялся от тихой, умиротворяющей радости. Как хорошо, как вольно ему сейчас! И, вообще, сон этот какой-то чудной, совсем не такой, что приходили к нему обычно. Те наваливались на него сразу, обволакивая своей вязкой паутиной, изнуряя, до первого спасительного глотка яви заставляя подчиняться душной силе своих сюжетов. Этот же нараспашку отворял двери фантазии, предлагая полную свободу действий. Придумывай, фантазируй, выбирай, что хочешь!

Голова закружилась в калейдоскопе желаний. Он задумался. Одна мысль почему-то сразу оттеснила остальные. Черное озеро! Надо пойти туда и искупаться! Женька напрягся, ожидая обычного в таких случаях всплеска страха, но страха не было. Ведь, это же сон!

Он быстро оделся и выбежал из корпуса. Увиденное поразило его. Лагерь стал похож на заброшенное поселение. Кругом царило полнейшее безмолвие, в ветвях деревьев даже не шумел ветерок. Не было видно ни одного человека, куда-то подевались праздные компании, обычно слоняющиеся до самого рассвета в поисках приключений, влюбленные парочки, норовящие уединиться в темных беседках.

Чернея гнездами плафонов, потухшими спичками высились унылые силуэты фонарей, и лунный свет, быстрый и решительный, беспрепятственно заливал все серебряным потоком. Свет тускло мерцал в иголках хвои на соснах, дрожал в листве дубов и кленов, плескался в стеклах домов, и, казалось, власть его вечна и неоспорима, и весь мир – его большое, неприкосновенное царство.

«Вот так повезло!» – подумал Женька, оглядываясь вокруг. Уж больно ему не хотелось попадаться на глаза кому-нибудь. Как-никак, сон – продолжение реальности, снова начнут расспрашивать о молнии, а то и, вообще, отведут спать. Все-таки, несмотря на популярность, особой, приближенной к начальству, он стать так и не успел…

Он взглянул на часы – половина двенадцатого. Надо спешить! Ведь, весь фокус в том, чтобы искупаться непременно в полночь. Интересно, а в полночь надо в воду зайти или можно залезть в нее заранее? Все эти мысли пронеслись у него в голове с точно такой же легкостью, с какой давалась ему дорога. В доли секунды Женька оказался за пределами лагеря, там, где начинались другие зоны отдыха, вскоре неясной, расплывающейся в темноте кляксой, остались позади и они.

Действительно, все происходило, как в лучшем из снов! Лунный свет ласкал Женькино лицо, играл в его волосах, струился под ногами, словно маня, словно приглашая дальше, туда, где ждало замечательное неизвестное.

Женька миновал поляну, на которой всем отрядом жгли они когда-то костры, и где он впервые услышал легенду об озере. Ни малейшего следа кострищ не было видно на ней сейчас, трава, яркая, сочная, изумрудная, была вся окутана всполохами лунного света. Вот они, словно языки пламени, соткались причудливыми кружевами, горделиво замерли так, и растаяли, рассыпавшись миллионами искр.

Женька застыл, боясь шелохнуться, боясь разрушить волшебную красоту.

«Полнолуние!» – донесся до него едва различимый голос, и ему показалось, что это свет разговаривает с ним. – «Торопись!»

Часы показывали без десяти минут полночь, и Женя бросился в лес. Стволы деревьев мелькали, оставаясь позади с безумной скоростью, и все вокруг неожиданно слилось в один смутный, враждебный образ. Ветки хлестали Женю по лицу, кусты царапали колючими ветвями, он то и дело спотыкался о корни деревьев.

Но, все кончается. Еще один рывок, еще одно сильное, стремительное движение, и невидимые путы лопнули, освобождая тело, наполняя легкие свежей, душистой прохладой.

Черное озеро! Вот же оно! Сейчас оно совсем не похоже на то, что Женька видел днем. Серебристый свет куполом падает сверху, и черная, без единой дрожи, поверхность воды, матово поглощает его, будто повинуясь палочке невидимого дирижера, в центре озера кружатся в танце ярко-белые, крупные, великолепные лилии. Они кажутся Женьке необыкновенно прекрасными, он уже делает шаг, протягивает руку, но движение цветов по глади озера тут же нарушается. Словно почувствовав чужое присутствие, они беспомощно мечутся, стремятся скрыться от него, и запоздало ругая себя за грубую жадность, Женька сбрасывает одежду, пытается ступить в воду.

Но что это? Весь берег крошечного озера просто кишит змеями! Он ясно видит узоры на масляно поблескивающих спинах, медленно скользящих в громадном шевелящемся клубке, различает крохотные злобные глазки, отвратительные раздвоенные языки, он мучительно, обреченно ждет прихода страха. Это всегда случается неожиданно, страх появляется, будто из ниоткуда, мощно и стремительно, парализуя волю и силы.

Но страха снова нет. Тянутся, падают тягучими каплями секунды, наполняя чашу полночного полнолуния, и Женька понимает, что еще немного – и все будет напрасно. И его побег из лагеря, и сумасшедшее отчаяние скорости, и, даже почему-то, удар молнии.

Внезапный порыв безумной решимости вдруг захлестывает его, он ставит ступню прямо на змеиные спины, видит, как сотни хищных голов поднялось навстречу, уже чувствует на своей лодыжке боль от страшных укусов, но тут происходит невероятное.

Купол света, висящий над озером, раздвигает свои границы, захватывает Женьку в свой круг, и в ту же секунду все вокруг наполняется негромкой мелодией, звуки которой заставляют его убрать ногу. Мелодия плывет, ласкает слух, шепчет о наслаждениях и неге, и против воли, сквозь навалившийся на него дурман, Женька начинает двигаться вслед за ней, тело его приобретает необычайную гибкость.

Его руки и ноги, его голова, его торс начинают исполнять движения какого-то диковинного танца, ритма в котором не существует, как не существует его в шуме ветра, в морском прибое, в мелодии факира. Звуки волшебной флейты принуждают забыть обо всем, отдаться им, этим чудесным вкраплениям нежности, стыдливым каплям чувственности, сладостным предвестникам нирваны. Исчезает все, что связывало его с миром, исчезает он сам, исчезает мир, остается лишь эта необыкновенная, чарующая музыка. И свет. Свет и музыка вьются рядом, причудливо переплетаются, так, что уже и не разобрать, где кончается звук и начинается зрение, и Женька вдруг понимает, что эти змеи под ногами – такие же живые существа, как и он, безобидные, добрые, они точно также хотят счастья. Да, счастья! Счастья!

Он слышит их ласковый шепот, видит их прикосновения. Змеи обвивают его, их становится все больше, все озеро наполняется ими, и Женька плывет на их спинах, наслаждаясь нежными прикосновениями, упоительными, чудесными звуками.

Лилии уже не прячутся, огромные бутоны их окружают его, ласкаясь, непрерывно кружась в своем танце, влекут за собой. Несколько цветков, сплетясь стеблями, соединяются в венок, самый прекрасный венок на свете, ложатся ему на голову, и сейчас же неведомая сила возносит Женьку наверх, туда, где небом венчается купол, и он видит озеро сверху, и оно приветствует его тысячами змеиных голов.

И тут неожиданная грусть туманит его сердце. Незримые стрелки завершают свой бег, безжалостно усекая круг волшебного циферблата. Ему пора…

«Прощайте!» – кричит он всем сверху, и в ответ озеро отзывается тихим, трогательным всплеском. Мелодия в последний раз печально шелестит рядом, ее эхо, постепенно истончаясь, растворяется в прозрачной утренней дымке.

Усталые звезды бледнеют в небе, уже подернутом красками рассвета, новые звуки, новые чувства и мысли наполняют мир. Сон тает, оставляя после себя хлопья невообразимо пронзительной нежности, и предчувствие огромного, ни с чем не сравнимого счастья, охватывает Женю.

Глава 2

В ярких и холодных лучах наружного освещения Ленский рассмотрел даже россыпь мельчайших брызг на отполированном глянце капотов двух больших, черных машин, остановившихся у входа. После минутного ожидания их двери почти синхронно отворились и из глубины салонов на свет вынырнули несколько фигур, немедленно сбившихся в темную массу тесного кружка, спаянного однородностью, наэлектризованного каким-то жарким, беспокойным обсуждением. Видны были облачка возбужденных разговором дыханий, беззвучно открывающиеся рты, резкие жесты, казавшиеся из теплой просмотровой нелепыми ужимками. Даже на расстоянии чувствовалась тревожная нервозность приехавших.

– Дома не наговорились, – процедил сидящий рядом Силич, крупный мужчина, лет пятидесяти, с резкими чертами непроницаемого лица. – Клоуны! – добавил он презрительно, и Ленский в очередной раз позавидовал ему.

«Клоуны! Конечно, хорошо тебе говорить вот так, отгородившись от мира каменными стенами и камерами наблюдения. Ах, ах! Какие вы все глупые и смешные! Встречаться-то с ними мне, мне и решать, кто из нас клоун».

Впрочем, он тут же одернул себя, не без удовольствия оглядывая атлетические плечи своего коллеги. Силич – на своем месте и работу свою выполняет блестяще. И вообще, приятно знать, что он – на твоей стороне. Не хочется даже думать, что было бы, окажись он с теми, кто мокрому, порывистому ветру бросает сейчас свои запоздалые слова.

Ленский оторвал взгляд от монитора.

– Слава, проследи, чтобы диалог их не потерялся. Хорошо? А то интересно, о чем они так спорят там…

Не поворачиваясь, Силич досадливо пробубнил:

– О чем, о чем? О деньгах, конечно. Впрочем, – он бросил ироничный взгляд на Ленского, – любой каприз, ваша светлость.

– Не паясничай, – ответил Ленский, ввязываясь в шутку.

Силич уже приготовился продолжать, но тут от группы отделились две фигуры, торопливо зашагали к входу. Силич вмиг подобрался. Коротко и рублено он заговорил в микрофон, и все вокруг ожило. Пульт немедленно отозвался хаосом мигающих огоньков, засветились другие мониторы, эфир наполнился голосами. В коридоре послышалось движение, дверь распахнулась, и в проеме обозначился темный силуэт дежурного, вопросительно застывшего на пороге.

– Готовность номер один, – не оборачиваясь, бросил ему Силич, и тот исчез, беззвучно растворившись в темноте.

– Женя, ты как? Готов? – Ленский снова услышал голос Силича и окончательно очнулся, будто стряхнув с себя остатки сна. – Как настроение? – Силич повернулся к нему всем корпусом. Сейчас, в наушниках, с застывшим у рта микрофоном, он был похож на пилота авиалайнера.

– А если плохое, что это меняет? – Ленский грустно улыбнулся в ответ, и почувствовал на себе острый взгляд друга.

Что это? Шутка, временная слабость или настоящая проблема? Ленский видел, как эти мысли, одна за другой, мелькнули в знакомых серых глазах, через мгновение увидел другие, бегущие вслед этим, алгоритмы решений на все случаи жизни, и почувствовал скуку. Неинтересный вы человек, полковник Вячеслав Николаевич Силич, скучный и предсказуемый. Хотя, может быть, это просто обратная сторона профессионализма? Ведь, трудно найти кого-нибудь надежнее, умнее и опытнее, чем вы. И с этим невозможно не согласиться.

Глаза Силича вспыхнули и тут же погасли, за доли секунды просканировав Ленского насквозь, и не найдя ничего, что могло бы послужить поводом для беспокойства.

– Разговорчики, – буркнул он, снова погружаясь в другой мир, сосредоточенный в электронных голосах и изображениях.

Ленский вздохнул, поднялся, разминая кисти рук. Суставы пальцев привычно хрустнули. «Вот если бы повредить один какой-нибудь», – подумал он, с любопытством рассматривая свои руки, – «вот была бы история! Шеф точно бы свихнулся…» В воображении немедленно возникла картинка: машина скорой помощи, пропадающая за поворотом и лицо шефа, страдальчески сплющенное о заднее стекло. Смешно.

– Ну, я пошел? – Ленский вопросительно смотрел на широкую спину Силича, смотрел так, будто у них обоих был и другой план развития событий.

– Счастливо! – Силич дернул плечом, не оборачиваясь, не сделав даже попытки взглянуть на него.

Ну что ж. Все как всегда. Так и надо. Ничто не должно нарушать ритуал.