Выстрел по Солнцу

– Здравствуйте, господа! Я рад приветствовать вас в нашем клубе!

Они по очереди (первым был, как и следовало ожидать, «пахан») подошли и пожали ему руку.

– Так вы и есть тот самый «маэстро»? – Ленский услышал едва различимую иронию в голосе игрока.

Так, значит, он не совсем подавлен? А с другой стороны, как может заведомо несвободный человек играть в карты? «Исполнителю» нельзя без импровизации. Или все это – и есть часть образа, который он будет эксплуатировать в продолжении игры?

Скоро, конечно, для Ленского не останется никаких загадок, но пока настороженность не отпускала его из своих колючих пальцев, раз за разом вспыхивала микроскопическими импульсами тревоги. Иди ты к черту, старый перестраховщик!

Он гостеприимно повел рукой.

– Проходите, господа. Располагайтесь, прошу вас.

С рассеянным видом, радушно улыбаясь, так, словно на лице не было маски, Ленский наблюдал, как гости рассаживаются по своим местам. От него не укрылись ни излишняя суетливость, с которой уступил дорогу «секунданту» «игрок», ни то, что тот принял это, как должное.

Павел сел по правую руку Ленского, напротив «пахана».

– Что будете пить? – Ленский снова изобразил гостеприимность. – Чай, кофе, сок, крепкие напитки?

У тебя ухватки старорежимного лакея, тупого и подобострастного! Господи, откуда столько раздражения? Может, хватит?

– Мне коньяк, – попросил «игрок», как и положено, оглянувшись на «секунданта». Если он притворяется, то делает это мастерски, ему бы на «Оскара» номинироваться. Дождавшись короткого «Кофе!» от «пахана», Ленский заказал два коньяка (второй по привычке – себе), кофе, обычный в таких случаях апельсиновый сок для Павла, и официант, вошедший с подносом немедленно после этого, так, будто бы заранее знал, каким будет заказ, произвел что-то вроде мини-фурора.

Что ж, Силич должен быть доволен произведенным эффектом. Ведь, это именно с его подачи при клубе был заведен бар с прекрасно вышколенной обслугой.

«Ну что, все прелюдии исполнены», – слова рассыпались камнепадом, отозвались всплеском ностальгии. В памяти мелькнули умные, с прищуром глаза, белая, как лунь, бородка, и Ленские едва не застонал. Да что же это такое? Что за день сегодня такой?

Захотелось опрокинуть в себя коньяк залпом, но он сдержался, стал пить его маленькими глотками, смакуя, перекатывая по небу, точно так, как научил его когда-то один дегустатор, повстречавшийся ему на одном из перекрестков судьбы. Надо все в жизни делать профессионально. Играть, любить, помнить. Один раз научившись, экономишь потом уйму времени.

Он окинул взглядом гостей.

– Ну что ж, начнем?

– Зачем терять время? – чуть ли не обрадовано подхватил «игрок».

Павел и «пахан» вскрыли кейс с картами, код от которого каждый из них знал лишь наполовину, достали несколько колод. Делая вид, что почти не интересуется происходящим, Ленский настраивался на игру.

Его визави пытался изображать солидного мэтра, принимая внушительные позы, время от времени прикладываясь к бокалу, но его неуклюжая самоуверенность не могла обмануть Ленского.

Он недоумевал. Еще несколько часов назад предстоящая партия представлялась ему сложной и напряженной, настолько сложной и напряженной, что он даже ощутил что-то похожее на предвестие паники, но, вопреки своему обыкновению, не стал копаться в себе, приняв это как вполне закономерное следствие своей ипохондрии.

Однако, сидящий напротив явно не производил впечатления «крепкого орешка». Фон от него – ровный, спокойный, как от человека, углубленного в свои мысли в городском транспорте, так что, при других обстоятельствах, Ленский на него и внимания не обратил бы.

Руки «игрока» тоже – самые заурядные, чуть придавленные работой, с грубыми ногтями на желтоватых коротких пальцах. Хотя, Ленскому и доводилось видеть мастеров экстра класса с руками трактористов. Так что, не факт, не факт.

Но, все равно, его спутником Ленский бы занялся с куда большей охотой. Вот от кого силища прёт, трудно мимо пройти. Впрочем, хватит об этом. Итак, игра!

Он чувствовал на себе взгляды «гостей», почти физически ощущал их присутствие. Слева ледяным холодом его обдавал «пахан», прямо в лицо летели волны хищного интереса «игрока», справа слабым теплым маячком обнадеживал Павел. Молодец, так и надо! Забудь, что я здесь, максимум внимания – на «гостей».

Арктический ветер слева, словно тисками, сковывал его, не давая шевельнуться, не позволяя начать игру. Он попытался освободиться, выскользнуть из сектора, заполненного «паханом», но не тут-то было. Будто бульдог, тот вцепился в него, обездвиживая мысли, обесцвечивая чувства, размывая фантазию. Здесь нужен был нестандартный подход.

Ленский глубоко вздохнул, представил себе знойное лето. Он где-то далеко, за тысячи километров от холодной, продрогшей Москвы. Пляж… Удобный шезлонг… Плещется море, солнечные зайчики на волнах слепят глаза, заставляют закрыть их, погрузиться в забытье. Безумно хочется пить, что-нибудь холодное. Какой-нибудь коктейль, только обязательно со льдом. Льда надо много, очень, очень много… Ага, вот и ледник, как кстати! Теперь надо быстро, не задумываясь взять несколько кусочков льда и опустить в бокал. Вот так. Хорошо. Сейчас станет легко. Легко и уютно…

Он открыл глаза, зафиксировал полученное ощущение, стараясь абстрагироваться, не смотреть влево, и вдруг почувствовал, что все изменилось. Исчез пронизывающий холод, на месте, где только что была Арктика, раскинулись весенние луга, устланные ковром сочной молодой травы.

Все, «пахан» ему больше не помешает, во всяком случае, пока. Все-таки, для него было бы не лишним потратить пару-тройку лет на самообразование. Чересчур он примитивен, ну, совсем, как ребенок! Разве можно силой воли подменять фантазию?

Теперь все внимание – «игроку». Некоторое время Ленский играл машинально, тянул карты, раздавал, срезал, делал ставки, что-то говорил. Так же отвлеченно, будто и не специально, будто тот случайно попал в поле его зрения, он наблюдал за действиями соперника. Ну что ж, арсенал трюков небогатый, но исполнение неплохое. И держится «игрок» уверенно. Наверняка, есть и что-нибудь еще в запасе. Но с этой стороны опасности он не представляет.

Значительно интереснее, что у него за душой. Волны от него растут, захлестывают Ленского, ему все трудней бороться с ними. Да и зачем бороться? Надо слиться с ними, самому стать такой же волной, и тогда, и они сами, и их хозяин будут ему не страшны.

Вот он сидит перед Ленским, весь, как на ладони. Лицо, конечно, упростило бы задачу, но он справится и так. Осторожно, стараясь не повредить, Ленский понемногу подстраивается под его поле. Это трудно, и первая же волна едва не сбивает его с ног. Это потому, что он статичен. Нельзя оставаться на месте, и его движением станут вопросы, так он будет нащупывать этот беспокойный, рваный ритм, стараясь слиться с ним, оседлать эти неприветливые, неласковые импульсы.

Кто ты? Ты нервничаешь. Ты такой всегда? Или только сейчас? Потому что перед тобой «маэстро»? Ну, конечно, поэтому ты так зажат, так подавлен. Тебе одиноко. Ну, ничего, сейчас нас будет двое.

Ленский невольно поморщился, с благодарностью вспомнив о маске. Соприкосновение с чужим сознанием – процесс всегда неприятный, но такова цена этой победы.

И вот он уже в маленькой лодочке на самой середине быстрой реки, одинокий, вооруженный всего лишь одним веслом, и сейчас самое главное – не дать себя увлечь, опрокинуть, во что бы то ни стало, удержаться на плаву.

Его легкая, почти невесомая, лодочка закрутилась в бурлящем водовороте течения, волны пенятся, перехлестывают через борта. Ох, и хочется тебе выиграть у «маэстро», парень! Ты просто в ударе сегодня! Но у меня свое мнение на этот счет! А пока надо удержаться, только бы удержаться!

Одна минута, другая… Время растянулось бесконечным, томительным интервалом. Ну, все. Вроде бы, цел.

Немного передохнуть и снова действовать! Неторопливо, стараясь не делать резких движений, Ленский погружается все глубже и глубже. Его лодочка уже обзавелась крышей, превратилась в крохотную субмарину, и река сомкнулась над ней, сразу убрав звуки, сменив солнечный свет другим, искусственным, бледным и зыбким.

Ага, вот ты какой, «игрок»! Словно декорации к самому необычайному, самому невероятному на свете спектаклю, медленной вереницей проплывали мимо неясные образы. Какие-то люди, события, мысли, чувства…

Загадочные в своей неявности, смутные и туманные, время от времени образы сливались в фокусе неожиданного смысла, увлеченные невидимым потоком кружились в куполах своих ролей, вновь рассыпались фрагментами снов, фантазий, воспоминаний. На смену им приходили другие, теперь уже они затевали свое кружение, затем так же пропадали в бледной пелене забытья, уступая место прежним, появляющимся из призрачного далека. Принужденные таинственной силой, слабые и безропотные в вынужденной своей покорности, снова и снова продолжали они движение, и казалось, процессия эта бесконечна.

Не нарушая, не тревожа ее, Ленский приблизился. Лодочка его сама собой исчезла, и теперь он, чужак, незваный и нечаянный гость – хозяин этой судьбы, ее творец и вершитель. Все здесь подвластно ему. Одним движением руки, одним лишь жестом он может уничтожить этот мир, может вознести его на небывалую высоту. Но, ни первое, ни второе не входит в его планы. Сейчас ему надо только одно – сделать победу над собой невозможной, а для этого необходимо самому стать победой, стержнем, главной осью этой несчастной, обреченной судьбы.

Превратившись в тончайший фильтр, Ленский пропускал через себя чужую жизнь, перебирал ее день за днем, через силу сдерживая муторные приступы отторжения, заглядывая в живые, полные чувств, глаза людей, радуясь, страдая, переживая вместе с ними. Словно опытный ловец жемчуга, он отбрасывал пустышки, угадывая за кружевной мишурой омутов несостоявшиеся встречи, несказанные слова, упущенные возможности. Ему нужна жизнь, ее суть, ее энергия, а от этих никчемных мешков за версту веяло затхлой тоской пустоты, стылым одиночеством, острой горечью разочарования.

Впрочем, попадались в этой жизни и другие дни, дни везения и побед, дни, прямо-таки, брызжущие удачей и везением. Ага, а вот и сегодняшний день! Вот и он сам, собственной персоной, о чем-то задумавшийся, склонивший голову над столом.

Над чем же он так задумался? Хотя, какая разница? Вероятно, слишком задержался в пути, и время там, наверху, успело сильно убежать вперед. Ну, да ничего, справлялись и не с таким. Теперь главное – как можно мягче, незаметнее проникнуть в чужой замысел, слиться с ним, с каждой его частичкой, с каждой молекулой, исподволь изменяя привычный рисунок судьбы.

Внешне он совсем не изменится. Всё той же капризной гирляндой будет петлять в полумраке неизвестности жизнь, мерцая огнями встреч и расставаний, раскинется вширь паутина вероятностей, таинственной туманностью обозначится вдали неизбежная развязка. Но крохотная, оставленная Ленским, червоточинка, гибельная и непоправимая, уже выпустит свой яд, словно стрелу, посылая в будущее, в урочный день и час, губительный заряд разрушения.

Делать это трудно, невыносимо трудно, в любой момент можно сойти с ума от чудовищного напряжения разума, распластанного на две жизни одновременно, и в такие минуты он абсолютно беззащитен, беззащитен, как младенец, и там, наверху, Павел становится его единственной опорой и надеждой.

Только бы выдержать, только бы не потеряться в этом безумном хаосе, где собственная судьба переплелась с сотнями других, где чужие, безвестные ветра гонят вдаль безликие облака, завывают тоскливо в лабиринтах душ, и хнычет, мечется бесприютной стаей опавшая листва чувств…

Кажется, все. И на этот раз – повезло…

Гнетущее безмолвие вдруг обрушилось на него, тревожные молоточки пульса разрывали виски. Что ж, пора обратно. Что-то долго он сегодня… Стареем?

Как бы там ни было, подъем – тоже процедура небыстрая. Небыстрая и рискованная. Вот так вырвешься наверх, разевая рот, как выброшенная на берег рыба, а в голове у тебя – куски чужого сознания. И потом долго еще ходишь сам не свой, натыкаясь на обрывки незнакомых воспоминаний, выметая их из памяти, как досадный мусор. Но путь назад всегда короче, короче и приятней.