Дивная ночь на Ивана Купалу

Павельев покинул стены вуза, шепча под нос что-то типа: «Альма твою матер», – и отправился искать свою местечковую каторгу. Почему-то он, хоть и испытывал некоторое любопытство, все равно хорошего не ждал. Имелись предчувствия, что вся эта романтика – река, природа, восходы и закаты, а может, даже и рыбалка – будет отравлена тем, что попадет он все-таки на «производство», такое же скучное, как заводской конвейер, хоть и плывущее себе потихонечку по Волге.

Паша добрел до Черного пруда, и, обойдя стороной, от греха подальше, пивной ларек, сел в первый трамвай, чтобы спуститься мимо кремля вниз, на улицу Маяковского.

Усмешку, как обычно, вызвало название остановки: «Скоба», – произнесенное вагоновожатым так, словно нос ему зажали бельевой прищепкой. Павел вышел и зашагал вдоль по Маяковке, отыскивая глазами нужный номер дома. Наконец нашел. Пройдя через арку, увидел перед дверью табличку:

Министерство речного флота РСФСР

Волжское объединенное речное пароходство

Теплотехническая партия

Ступеньки вели вниз, в цокольный этаж. «Только бы экзаменовать не начали», – думал

Павельев. Он сильно опасался, что недостаточно подкован для члена партии, даже теплотехнической. Потянул на себя ручку двери, вошел внутрь помещения и увидел несколько человек. Справа за столом сидела женщина средних лет, крашеная блондинка приятной наружности, слева, с лицами, обращенными к ней, расположилось несколько мужчин – хмурых, как положено производственникам. Павельев был совершенно согласен: чему на производстве улыбаться?

– Здравствуйте! – обвел он взглядом присутствующих, и, поскольку глаза мужчин были обращены к женщине, то и он в итоге остановил свой взгляд на ней. – Меня к вам из Водного института направили.

Женщина кивнула и протянула руку за бумагой, которую Паша заблаговременно извлек из «мыльницы». Он сделал несколько шагов и вручил даме направление.

– Тимофей Сергеевич, принимай пополнение! – обратилась та, пробежав глазами документ, к одному из сидящих на стульях джентльменов с серыми лицами. Тот, кого она назвала «Тимофей Сергеевич», не спеша поднялся, сохраняя серьезную мину, подошел к ней, взял бумагу и долго смотрел.

«Что он в ней столько времени читает? – удивился про себя Павельев. – Наизусть хочет выучить, что ли?»

– На практику? – поднял, наконец, мужик глаза на Павельева.

– Да, – шутить Паша пока остерегался, помня истину о том, что хорошо смеется тот, кто смеется без последствий. Мудрость сию преподал ему один однокашник, который, пока доучился до третьего курса, успел дважды побывать в академическом отпуске и еще отслужить два года в Советской армии.

– Сейчас, – туманно пообещал мужик, – посиди пока.

Паша ретировался в угол помещения, опустился на свободный стул, гадая, состоялся ли уже его прием в члены теплотехнической партии, или еще нет? Как будто бы состоялся.

Народ продолжил обсуждение грядущих задач, в которых Паша пока ничего не смыслил. Упоминался какой-то график движения, ходовые испытания одного «Волго-Дона», сдача отчетов и тому подобное. Худшие опасения, что он попал именно на «производство», у Павельева оправдывались.

Он всматривался в людей, стараясь понять, кто есть кто? Женщина, видимо, не являлась начальником, но и секретарем – вряд ли. Скорее всего, кем-то вроде диспетчера. Теплопартийцы – как члены рабочих бригад, их капитаны на пароходах возят. У каждой есть свой бугор.

Женщина, видно, вполне освоилась в своей должности. Пашиному новому начальнику она уступила в его выборе задания, видимо, в качестве компенсации за то, что навялила практиканта, а другого бригадира прижучила. Он, принимая от нее бумаги, поворчал про свой наряд, но согласился.

Когда тетка шагала по комнате, Паша невольно отметил, какие у нее, открытые ниже колен, крепкие белые ноги, обутые в красивые туфли на каблуке. Если такую ногу, зажмурив глаза, взять в сильные мужские руки и ощупать, покажется, наверное, что сжимаешь кеглю. Впрочем, маловероятно, чтобы эта напористая, красивая баба легко позволила мужчине взять себя за ногу.

Паше стало смешно. Диспетчер (или кто она там?) наверняка подумать не могла, что какой-то студент осмеливается разглядывать ее как женщину!

Павельев должен был констатировать: за то время, что он скромненько ютился в уголочке конторы, ожидая обещанного его новым начальником «сейчас», в его голову, как обычно, не пришло ни одной технической мысли. Как их не пришло ни одной прежде, за все три года учебы, не считая тех случаев, когда он насильно приводил технические мысли в свою голову, подобно тому, как спиритист вызывает на своем сеансе дух Рудольфа Дизеля.

Единственно, что было хорошо, никто, очевидно, не думал выяснять уровень знаний Павельева, как он боялся. Люди были озабочены работой.

В помещение вдруг пожаловал новый человек. Судя по тому, как подобрались «служивые», – важный. Рыжий, пучеглазый, смотрит проницательно. Знает, наверное, все ухищрения подопечных, как они руководству очки втирают. Может, это и был сам «генеральный секретарь» теплопартии? Заговорил мужик серьезно, но страшно не было от того, что колоритно заворачивал на «о». Коренной волгарь, козе понятно, «Максим Горький». Наверное, на своих плечах мешки с мукой таскал на баржу, опасаясь «осклиза», прежде, чем принялся наживать геморрой на сидячей работе. Бугор Павельева хотел улизнуть и сделал знак ему и еще одному молодому парню. Когда надо, бугор, оказывается, не тормозил. Но сбрызнуть не удалось. Паша рано обрадовался, полагая, что «сейчас», наконец, наступил.

– Тимофей Сергеевич, погоди-ка, – обратился вновь пришедший к бугру.

Тимофей посмотрел на своих подопечных, и вновь сказал: «Сейчас».

– Пойдем пока на воздух, – предложил Паше его новый коллега, – покурим.

Паше он показался забавным. Невысокого роста, брюнет, волосы вьются, в очках, с усами и бородой. Только бороденка его была запущенной, точно у юродивого на паперти или семинариста.

Поднялись наверх, «юродивый» засветил пачку сигарет с фильтром, Паша достал свою «Шипку», надорвал фольгу, щелчком выбил цигарку. Ему нравилось, чтобы табачок хрустел, когда разминается в пальцах.

– Артем, – протянул руку новый коллега.

– Павел, – Паша пожал загрубелую ладонь. Нет, на паперти монеты от такой отскакивали бы, как от каменной ступени!

– Рыбу ловишь? – спросил Артем, затянувшись и выпустив дым.

– Всеми разрешенными способами, – улыбнувшись, охотно ответил Павел, начиная думать, что все, быть может, будет не так плохо?

– Ха-ха! – хохотнул Артем. – Разрешенными много не наловишь.

– Динамит не могу достать, – развел руками Павел, – сколько не пытался…

– Динамитом не обязательно, – заверил «юродивый». – Есть уловистые снасти. Покажу. Я без рыбалки не могу. Потому на реке пропадаю.

Паша понимающе кивнул. Вышел Тимофей Сергеевич.

– Значит так, – изрек он и замолчал, глядя себе под ноги, словно в первый раз их увидел. Паше и Артему пришлось некоторое время ждать, пока шеф продолжит речь. – Сейчас расходимся по домам. – Он опять помолчал. – А завтра встречаемся на пятом причале. Ты знаешь, – сказал он Артему. – Это там, – махнул он рукой для Павельева в том направлении, куда течет Волга. – Увидишь катер, «Т-34», иди на него.

«Т-34? – подумал Паша. – Вы шутите? Это же танк!»

Очень довольный таким первым днем практики, он попрощался с новыми знакомыми. Завтра – хоть на танк, хоть на бронепоезд, главное, что сегодня – домой! Завтра, оно когда еще наступит…

«Никому не нравится выставлять себя в смешном положении, – размышлял Паша, шагая по Маяковке и стараясь унять свое волнение от предстоящей авантюры. – Цирковые клоуны не в счет. Но, если хочешь чему-нибудь научиться, приходится. Зато, ты кривым путем двигаешься к своей цели, пока критики сидят на месте и растят седалища».

Редакция газеты «Волга широкая», в отличие от конторы теплопартии, оказалась на верхнем этаже здания. «Вот они, ступени к Парнасу, – подумал с иронией Павельев. – Сама жизнь наглядно показывает, что теплотехником стать легче, чем Михалковым-Кончаловским. Хотя, «Сибириаду» можно было вполне себе организовать. Сдать термодинамику вовремя и отчалить в Обь-Иртышское пароходство!»

Лестничные пролеты были длинными, здание – старой постройки, как большинство на улице Маяковского, бывшей Рождественской. Вероятно, дом возвел какой-нибудь купец Калашников до того, как набил морду царскому опричнику и был замучен лютой смертью. Хорошо, пусть не Калашников, – Строганов. Тот, что церковь построил по соседству. А улицу взяли, да и переименовали в честь поэта. «Ваше слово, товарищ маузер!»

Смутно отразившись в застекленном планшете на стене, Паша все-таки заметил, что колпака с бубенчиком на его голове нет. А чувство такое было.

Тянуть за ручки чужие двери в этот день ему было не привыкать, с этим он управился. Вдохнул, выдохнул, потянул и шагнул внутрь, точно в зубной кабинет.

– Здравствуйте.

Его взору открылась длинная, как трамвай, комната, в которой сидели за столами несколько человек обоего пола. Причем, судя по всему, в «трамвай» Паша вошел через задние двери, – все сидели к нему спиной. Даже не вполоборота, как в теплопартии.

«Как это символично», – подумал Павельев.

Справа и слева в предбаннике, где он оказался, еще были двери. Обе закрытые, но одна – темная, в другой через щель был виден свет. Павел шагнул вперед, спросил:

– Извините, а у кого я могу узнать?