Лабиринт

Негромко звякнули стаканы друг об друга. Наташа прикрыла глаза, сделала губы дудочкой и нагнулась вперед, от чего полушария её груди чуть не выпрыгнули из халата. Иван тоже потянулся к Наталье, чтобы поцеловать её, но она вдруг отстранилась. Сначала тихо, а потом громче и громче она начала выкрикивать слова на английском языке. Голос её при этом был грубым, мужским. Слова, льющиеся потоком из её сексуального рта, были самыми последними ругательствами. Раздалось несколько хлопков. Сначала это были тихие хлопки, потом они стали всё громче и громче. Стакан с вином в руке Наташи вдруг превратился в блестящий пистолет, дуло которого было нацелено в лицо Ивана.

– Ты что, Наташа? – недоуменно спросил Иван. – Не надо! Опусти пистолет! Что ты делаешь, дуреха?

Но Наталья, похоже, его не слышала. Она ещё громче закричала, разразившись очередной тирадой мата на английском языке. Пистолет в её руке дернулся. Раздался оглушительный выстрел. Из выбрасывателя вылетела гильза, со звоном упала на пол. В воздухе запахло порохом.

«Твою ж мать! – подумал Аникеев. – Это ведь не сон».

Он открыл глаза и понял, что лежит на полу лабиринта. Сначала на него накатила волна сожаления, потом легкая тоска сжала сердце. Он подумал, что зря не остался с Наташей. Сейчас он бы спал в мягкой кровати, согретый теплом тела Натальи, а не на холодном полу лабиринта.

Где-то рядом послышался звук шагов. Этот звук окончательно вернул Ивана к реальности. Вскочив на ноги, он увидел, что по лабиринту навстречу ему несётся смуглый человек, по пояс голый. Тело его было густо покрыто татуировками. Вместо глаз зияли две красные дыры, из которых бежала кровь, заливая грудь и живот мужчины. Позади него из коридоров сначала выглядывали темные существа, каждое из которых напоминало копну черного сена. Они издавали звуки, похожие на чириканье воробьев. Мужчина, слыша чириканье этих существ, оборачивался и начинал палить по ним из блестящего пистолета. Точно такой же пистолет Иван увидел в руке Натальи в своем странном сне. Из перекошенного страхом и ненавистью рта покрытого татуировками мужчины вырывались грязные ругательства на английском языке. Темные существа прятались в коридорах, продолжая чирикать, будто смеясь над ним. А он стрелял в разные стороны. Пули оставляли круглые отверстия в стенах лабиринта, но не причиняли вреда странным существам. Дыры в стенах довольно быстро исчезали, стены выравнивались.

Темные существа выскакивали то справа, то слева, совсем близко от Ивана, но почему-то Аникеева они не трогали.

В тот момент Иван смог разглядеть их ближе. Эти твари были похожи на стога сена потому, что они сплошь были покрыты густой шерстью, в которой они прятали когтистые лапы. Сквозь шерсть проглядывали большие черные глаза и острые зубы.

Поток ругательств на английском иссяк, когда мужчина перезаряжал пистолет. Снова услышав чириканье, он опять выдал тираду ругательств и произвел два выстрела, едва не попав в Аникеева. Иван пригнулся, закрыв голову руками.

Лохматые существа, продолжая смеяться над мужчиной, растворились в полумраке коридоров. Несмотря на внушительные размеры, двигались они очень быстро. В какой-то момент две лохматых твари оказались впереди татуированного мужчины. Он навел на них пистолет, дважды нажал на спусковой крючок. Послышались два сухих щелчка. Выкрикнув очередной раз : «Фак!», он передернул затвор. В тот самый момент лохматые существа на него и набросились, повалив на пол. Татуированный тип истошно заорал. Лохматые твари повыскакивали из всех примыкающих коридоров. Их было не меньше двадцати. В какой-то момент крик их жертвы оборвался. Лохматые существа громко чавкали и рвали плоть мужчины когтями, забрызгивая кровью стены лабиринта. Стены тут же жадно впитывали в себя кровь, снова становясь темно-зелеными. А Иван сидел на корточках и наблюдал за всем этим безобразием. Он не знал, что ему делать: бежать куда подальше или притвориться мертвым и упасть на пол? Казалось, что лохматики не обращают на него никакого внимания. Покончив с трапезой, они вылизали пол длинными лопатообразными языками и разбежались в разные стороны, оставив на полу начисто обглоданный скелет мужчины, его окровавленные брюки, пистолет, рассыпанные по полу патроны и рюкзак.

Подняв рюкзак, который лежал ближе всего, Иван открыл его, заглянул внутрь. Рюкзак был до верха набит пакетиками с белым порошком. Как только Аникееву в голову пришла мысль, что это – наркотики, его тут же со всех сторон обступили лохматые существа. Чирикая, они тянули к Ивану когтистые лапы и раскрывали свои бесформенные рты, полные острых зубов. Всё происходящее напомнило Ивану какой-то кошмарный сон, дешевый фильм ужасов. Это могло быть бредом сумасшедшего, чем угодно, но только не реальностью. Однако запах тухлого мяса, которым разило из пастей лохматиков, свидетельствовал о том, что это – увы! – реальность. Ни в каком сне Аникееву такое не могло присниться. Ни в одном сне тошнота так не подкатывала к его горлу, как в ту секунду. Никогда ещё Ивану так сильно не хотелось, чтобы это было сном, после которого нужно лишь проснуться, чтобы от всего избавиться. Но это был не сон.

Не понимая, что делает, Аникеев достал из рюкзака один пакетик с порошком, закинул его в широко открытую пасть одного из чудовищ. Тварь с чавканьем проглотила пакет, со свистом завертелась на месте. Остальные чудовища хором зачирикали. Тогда Иван стал раскидывать пакетики с порошком в разные стороны. Лохматые чудовища на лету хватали их, запихивали в пасти, с чавканьем ели, а потом кружились вокруг Аникеева в каком-то бесовском танце. Их разрозненные посвистывания вдруг слились в музыку, в мелодию какой-то песни, которую Аникеев слышал в далеком детстве, которая с детства ему не нравилась. От этого группового насвистывания болели уши, и кругом шла голова. Но Иван кидал чудовищам один пакетик за другим, пока в руке не остался последний. Глядя на него, Иван решил, что, как только порошок закончится, лохматые чудовища съедят его, обглодают, как того татуированного бедолагу. Но, если не отдать им этот пакетик, они всё равно рано или поздно убьют его. Будут гнать его по лабиринту, а потом съедят. Уж лучше раньше, чем позже.

Кинув в толпу лохматиков последний пакетик, Иван зажмурился. Он успел представить, как когтистые лапы хватают его, валят на холодный пол, потом острые зубы впиваются в его плоть, разрывают её. Свист стих.

«Сейчас начнется», – подумал Аникеев.

Но нападение не начиналось. Иван постоял немного с закрытыми глазами, открыл правый глаз, увидев перед собой только темно-зеленую стену, потом открыл левый. Перед ним была всё та же стена, никаких чудовищ. Ни сзади, ни по бокам их тоже не было. Скелет тоже куда-то исчез. На полу остались лежать только вещи.

Аникеев вытер рваным рукавом рубашки пот со лба, облегченно вздохнул. Осторожно, будто боясь, что чудовища опять окружат его, он опять поднял рюкзак, заглянул внутрь. Пакетиков с порошком больше не было. Зато там оказалась скомканная джинсовая безрукавка, которая, скорее всего, раньше принадлежала татуированному мужчине. Подумав, что безрукавка ему больше не понадобится, Иван надел её на себя. Безрукавка оказалась ему чуть тесноватой в плечах, но это было лучше, чем вообще ничего. Ведь женский свитер, который до недавнего времени носил Иван, сгорел.

Чуть дальше лежали ботинки мулата. Они были прочными и массивными. Иван посмотрел на свои туфли, у которых уже начала отваливаться подошва, перевел взгляд на ботинки. Примерив их, он немного прошелся взад-вперед, пару раз подпрыгнул.

«Немного великоваты, но с носками будут в самый раз, – Иван улыбнулся. – Найти бы только эти носки».

Джинсы были в крови, их Иван решил не надевать и оставить на том месте, где они лежали. Но карманы он всё же на всякий случай проверил. Кроме кучи центов и двух презервативов, Иван нашел три обоймы, в каждой из которой было по восемь патронов. Подняв с пола пистолет, он зарядил его. Валяющиеся на полу патроны собрал и рассовал по карманам. Поставив на предохранитель, он засунул пистолет сначала за пояс, потом в карман брюк, походил из стороны в сторону, выхватывая пистолет из кармана, засовывая назад.

«Нет, – бормотал себе под нос Аникеев. – Я не верю, чтобы этот татуированный тип такой пистолет в кармане носил. Или в рюкзаке. Это ж неудобно. У него было что-то ещё».

Пройдя несколько метров вперед, Аникеев нашел то, что искал – подмышечную кобуру.

«А это уже другое дело!» – Иван стер рукой с кобуры засохшие капли крови, вытер руку об брюки. К кобуре прилагались два кармашка под магазины. Разобравшись в ремешках, подогнав их под свои габариты, Аникеев решил, что пора идти дальше. Кинжал он снял с пояса и убрал в рюкзак. С рюкзаком за спиной, с пистолетом под мышкой он шел вперед и насвистывал ту самую песенку, которую пели лохматики. Он насвистывал не потому, что у него было хорошее настроение, а потому, что ему хотелось есть и пить. Песенка, которая бесила Аникеева в детстве, отвлекала от мыслей о еде. Иван шел вперед, особо не выбирая себе маршрут. Он знал, что лабиринт все равно приведет его туда, куда нужно. И, если лабиринт подкинул ему оружие, значит, нужно готовиться к чему-то серьезному. От этой мысли Аникееву стало как-то не по себе. Прекратив свистеть, он дальше шел тихо, прислушиваясь к звукам, втягивая ноздрями запахи.

Глава 16. Мир, населенный мамонтами, гигантскими медведями и прочими тварями

Лабиринт по-прежнему пах сыростью и немного – гнилым мясом. Где-то слышались то приближающиеся, то удаляющиеся шаги, приглушенные крики, рычание. Аникеев уже привык к этим звукам. Он даже не представлял лабиринт без них. Полной тишины никогда не было, всегда что-нибудь можно было услышать. Увидеть тоже можно было многое. Вот только лучше бы этого не видеть.

Как только Иван подумал об этом, в конце коридора послышался гул. Это напоминало рев самолетного двигателя. Но откуда взяться самолету в лабиринте? Гул приближался. К гудению присоединилось слабое белое свечение, которое с каждой секундой нарастало.

Рука Ивана легла на рукоятку пистолета, но тут же безвольно повисла, пронзенная острой болью. Вскрикнув, Аникеев хлопнул себя по руке. На пол упало светящееся насекомое размером с голубя. По форме оно было похоже на пчелу, только светилось ярким белым светом. Свечение вокруг насекомого стало меркнуть. Оно гасло так же быстро, как жизнь уходила из насекомого. За считанные секунды пчела из ярко-белой превратилась в черную. Крылышки отпали. В тот момент до Ивана дошло, что свет в лабиринте излучают эти огромные пчелы, а шум – вовсе не рев самолетного двигателя, а жужжание этих пчел. И пчел даже не десятки, не сотни. Их миллионы, и все они больно кусаются. В руке пульсировала разрастающаяся боль. Глянув на правую руку, Иван увидел, что она раздулась и стала раза в три толще левой. На уровне лица в воздухе зависли ещё три пчелы. Кое-как выхватив пистолет, он схватил его левой рукой за дуло и стал бить пчел рукояткой, размазывая их по полу и по стенам лабиринта. Жужжание сзади усилилось.

Матерно ругнувшись, Аникеев побежал, что было сил. Каждый шаг отдавался нечеловеческой болью в руке. Боль распространилась и на плечо. Белый свет за спиной становился всё ярче и ярче. Боль пронзила левую ягодицу. Вскрикнув, Иван обернулся. Превознемогая боль, несколько раз махнул рукояткой пистолета . Четыре пчелы упали на пол. Аникеев раздавил их правой ногой, мысленно поблагодарив татуированного незнакомца за хорошие ботинки. Пчелы пытались окружить Ивана, но Аникеев сбивал их рукояткой, не давая залететь вперед и подлетать близко. Периодически отмахиваясь от пчел, он ковылял вперед, волоча за собой левую ногу, матерясь, как сапожник. Силы покидали его. Боль пронзала уже всё тело. Липкий пот заливал глаза. Левая штанина треснула по шву. Сквозь большую дыру Иван увидел свою распухшую ногу, больше похожую на ногу слона. Ему хотелось закричать, но кричать сил не было. Горло словно сдавил кто-то большой невидимыми, но очень сильными руками. Если бы Иван в тот момент упал, то подняться уже не смог бы. Он бы погиб от укусов этих странных светящихся пчел. А жалящих насекомых становилось всё больше и больше. Их свет уже ослеплял. Они подлетали всё ближе и ближе.

Две пчелы пролетели над головой Ивана, потом развернулись и полетели ему навстречу. Махнув пистолетом, он ударил сначала по одной пчеле. Та упала на спину, жужжа крыльями, дергая лапками и пытаясь перевернуться. Аникеев каблуком ботинка превратил её в желто-черное месиво. Вторая пчела увернулась от удара, пролетев между поднятой вверх левой рукой и ухом Ивана, поцарапав крылышком мочку уха. Аникеев не стал оборачиваться на пчелу, которая оцарапала ему ухо, похромал дальше. Но тут он почувствовал, как сразу несколько пчел сели ему на спину, на плечи. Одна из пчел приземлилась на шляпу. Крича, распухшей рукой он сорвал с головы шляпу, ударил ею по стене, убив пчелу. Потом он стал шляпой хлопать себя по плечам, тереться спиной об стену, чтобы убить пчел, сидящих на спине. Но пчел это не пугало. Они со всех сторон облепили Аникеева и стали жалить его. Иван кричал во всю мощь своих легких, вертелся, как волчок, пока не запнулся и не упал.

Он упал спиной на что-то холодное и мягкое. Приподняв голову, он увидел, что лежит на снегу у выхода из лабиринта. Пчелы одна за другой подлетали к выходу, разворачивались и улетали назад, в коридоры лабиринта, освещая себе путь белым светом.

На этот раз вход в лабиринт был в середине большого камня, покрытого снегом. За камнем виднелись заснеженные горы, над которыми кружили птицы. Снег падал густыми хлопьями, облепляя Аникееву лицо.

Ивану было холодно. Он дрожал всем телом, пытался встать, но руки и ноги его не слушались. Он даже не мог поднять руки, чтобы убрать снег с лица . А большие снежинки всё падали и падали, залепляя глаза Ивана, попадая в широко открытый рот, из которого вместо крика о помощи вырывалось лишь тихое шипение.

Спина, лицо потеряли чувствительность. Но почему-то Ивану стало тепло и хорошо. Это было похоже на пограничное состояние между бодрствованием и сном, когда человек ещё не спит, но уже не бодрствует.

«Если это и есть смерть, то она чертовски приятна», – подумал Иван, погружаясь в темную пучину небытия. На его губах застыла блаженная улыбка.

Он проваливался куда-то вниз, всё глубже и глубже. И, чем ниже он опускался, тем теплее ему становилось. Казалось, что так может продолжаться целую вечность. Ему тепло и хорошо. И ничего не нужно. Наплевать на то, что тело утратило подвижность и чувствительность. Это уже не имеет никакого значения. Всё не имеет никакого значения. Всё – ерунда, суета и лишняя трата времени. Покой – вот, что главное. Вечный покой!

Когда темнота стала таять, и в глаза ударил яркий свет, чьи-то руки вцепились в безрукавку, стали трясти Ивана. Вернувшись из сладкого небытия в свое окоченевшее тело, Аникеев застонал. Это был не столько стон боли, сколько протест против возвращения назад. Эти же руки очистили от снега лицо Ивана. Он увидел человекоподобное существо в одежде из шкур. Одежда скрывала всё, кроме больших черных глаз, которые смотрели на Аникеева с любопытством.

Проворчав что-то нечленораздельное, существо в шкурах подхватило Ивана под мышки. В тот момент он увидел обычный камень, за ним – горы. Вход в лабиринт закрылся. Иван в очередной раз застонал. В этот раз – от отчаяния. Он подумал, что опять будет вынужден бродить по чужой для него земле, как-то адаптироваться к чуждым для него условиям жизни, рисковать, открывать для себя что-то новое. А всё для чего? Для того, чтобы снова оказаться в лабиринте и блуждать по нему в поисках новых приключений? Или для того, чтобы красиво умереть или быть заживо съеденным какой-нибудь лохматой тварью?

Существо в шкурах уложило Ивана на сани, привязало к ним ремешками и накинуло на него шкуру какого-то животного. Потом существо приложило к губам Аникеева фляжку.

– Ятя! – проговорило человекоподобное существо, наклоняя фляжку.

– Ага! – Иван сделал два глотка абсолютно безвкусной жидкости, воздействие которой на его организм оказалось лучше, чем действие любого из известных ему спиртных напитков.

Мир вокруг Ивана завертелся в бешеном круговороте. Аникеев заснул крепким сном младенца. Из сна он периодически выныривал, осматривался. Он видел большие заснеженные поля, на которых паслись стада мамонтов. Он видел и справа, и слева больших, покрытых густой шерстью оленей. Несколько раз Иван видел лохматых зайцев, размером которые не уступали немецким овчаркам. Периодически из снега выныривали белые зверьки с длинными мордочками, короткими лапками и удлиненными телами. Эти зверьки смотрели на Ивана своими глазками-бусинками, нюхали воздух, а потом быстро зарывались в снег. Над санями кружили гигантские орлы, размах крыльев которых был не меньше пяти метров.

Аникеев кое-как дотянулся до рукоятки пистолета, сжал её и опять заснул. А проснулся он, когда существо в шкурах волоком тащило его от саней к округлой постройке, обтянутой белой толстой кожей. В тот момент Иван смог разглядеть животное, которое тащило сани. Это был огромный белый бизон. Его густая шерсть была покрыта снегом. С густой растительности на морде свисали сосульки. Перед бизоном лежала куча сухих зеленых растений, которые он жевал, махая хвостом. Над бизоном был сооружен навес из разлапистых веток дерева, похожего на ель.

– Асть! – кряхтело существо в шкурах, волоком затаскивая Аникеева в свое жилище, обтянутое кожей. – Амата кабата!

Уложив Аникеева на шкуры, оно сняло рукавицы, разожгло огонь. Дым от огня поднимался вверх и выходил наружу через круглое отверстие в потолке. Существо какое-то время грело над огнем руки. Пальцы у того существа были короткими, но с длинными когтями. Между пальцами и на тыльной стороне ладоней виднелась короткая белая шерсть.

«А я ведь сразу понял, что это не человек», – подумал Иван.

Словно прочитав его мысли, существо распахнуло шубу и сняло шапку. И тут Аникеев смог разглядеть его лицо. Оно было похоже на французского бульдога. У него были большие черные глаза, выпячивающиеся вперед челюсти, складки кожи в уголках рта. Довершали сходство острые уши, которые двигались, когда снаружи раздавались какие-нибудь звуки.

Под шубой Иван увидел вязаную кофту темно-коричневого цвета. Под кофтой угадывались молочные железы, которых было не меньше шести.

– Ты похожа на собаку, – прохрипел Иван. – Как такое…

– Ятя, ятя! – женщина-собака вновь приложила к его губам фляжку.

Иван сделал глоток и опять заснул. Только был ли это сон? Аникеев не видел никаких сновидений, но чувствовал, как женщина-собака его раздевает догола, мажет какой-то мазью с резким неприятным запахом. Её руки движутся медленно, тягуче. Тепло от мази распространяется по всему телу, но конечности по-прежнему непослушные. Трудно даже пальцем пошевелить.

«Огра матя, – шепчет женщина. – Кархас мулдык».