Затяжной конфликт. Роман

– И опять он правый. Тамошние бояре задумали Новгород и Псков от Царства Русского отделить и жить сами по себе, государю неподвластными. Разве такое допустить возможно? У вас вон надысь поход был на Черкесию…

– На Чечню.

– Ну и что, вы туда ходили детишек по головкам гладить? Да и сюда мы с тобой пришли не скоморохов слушать. Царю надобно строгу быть. Иван Василич, как в детстве от бояр натерпелся, так хорошо сие разумел. Я вот Шуйского помиловал, за то и пострадал. А строгий царь живет долго, и народ его любит. Так и в книге твоей прописано, что Грозного доныне уважают. И по имени его город у вас назвали: Грозный, в той самой Черкесии.

– В Чечне, – механически поправил Максим.

Самозванец отмахнулся, в очередной раз укорил Максима за то, что палатки стоят в поле, и куда-то убежал.

* * *

Под командованием Максима собралось уже тридцать четыре человека, в том числе трое латиноамериканцев, спешно прилетевших в Россию для борьбы с общим врагом. Самозванец определил их в восьмую сотню, рассчитывая на познания Максима в иностранных языках. Однако по-английски немного говорил только один из них – венесуэлец, гордо носивший майку с портретом Че Гевары. Двое чилийцев никаким языком, кроме испанского, не владели, Максим же знал по-испански лишь no pasaran[10 - Они не пройдут (исп.). Лозунг республиканцев во время гражданской войны в Испании.]. Приходилось объясняться жестами. Имя он запомнил всего одно: Хосе. Остальные тут же забыл и про себя стал всех троих называть Хосе.

По счастью, большого притока чужеземцев не было. То ли не объявлялась всеобщая мобилизация, то ли добровольцев останавливали трудности с получением визы. Правда, появилось два русскоговорящих иностранца: скрипач из Сербии Стефан Йованович (он всем сообщал, что это не отчество, а фамилия) и американо-израильский еврей Изя Мандель. Стефан учил русский язык в школе, а у Изи родители были из Одессы.

Йованович каждый вечер, уйдя поглубже в лес, упражнялся в игре на скрипке. Иногда выступал и перед слушателями, хотя говорил, что эта скрипка «ни богу свечка, ни черту кочегар», и рассказывал, что дома у него осталась еще одна – старинная, работы Жана Вийома. Однако, по мнению Максима, и эта звучала прекрасно.

Изя выглядел гротескно. Рыжебородый, в черном шелковом кафтане с белой ленточкой на плече и в черной шляпе, регулярно слетающей с головы. Под ней обнаруживалась ермолка, которую Изя называл «кипа». С собой он привез огромную коробку с концентратами и кастрюльку, в которой сам готовил себе еду. Как он объяснял, его продукты кошерные, а те, что у Анны Михайловны, – нет, поэтому в пищу они не годятся. Кто-то спросил, можно ли ему смотреть, как другие едят некошерное, на что он серьезно ответил:

– Это ваша проблема, я за вас перед Ним не отвечаю.

Воеводе Изя понравился. В его времена примерно так одевались польские шляхтичи.

– Жиды – они полезные, – изрек Самозванец. – Даром что пужливые, зато хитрые. Бери его к себе в сотню, не пожалеешь.

У Славки же после знакомства с Изей возникли некоторые подозрения, и он поинтересовался у Максима:

– Что это за пугало? Он совсем с глузду съехал?

Максим уверил его, что с Изей всё в порядке: религиозным евреям так положено. Слава удивленно покрутил головой, но, кажется, поверил.

– Ладно, твое дело. Тебе с ним вожжаться.

Серега долго мучился раздумьями и в итоге поделился мудреным вопросом:

– Мне, допустим, любопытно: сами-то евреи как о себе говорят? Не станет же типа народ называть себя таким дурным словом.

– Они себя иудеями обзывают, потому как происходят от Иуды, – авторитетно пояснил потрепанный жизнью дружинник по имени Егор Егорыч.

– Это который типа Христа распял? Так я бы уж лучше себя евреем называл!

Изино оружие представляло собой нечто вроде японского меча с таинственными письменами на рукоятке. Он охотно читал надпись всем желающим и пояснял, что ничего мистического в ней нет: это просто тфила (то есть молитва) на победу в бою, написанная на иврите. Ко входу в палатку он прикрепил изящную бонбоньерку, объяснив, что там находится мезуза – тоже молитва, но другая: охраняющая двери. Каждый раз, заходя в палатку и выходя из нее, Изя трогал свою мезузу, после чего целовал пальцы. По утрам и вечерам он молился, нацепив на себя какие-то коробочки и накрывшись полосатым покрывалом. Собственная приверженность ритуалам сочеталась у него с ясно читающимся во взгляде неодобрением тех ополченцев, которые расхаживали с крестами на груди. Он иронически посматривал и на мусульман, совершающих намаз, и на солнцепоклонников, приветствующих свое божество подъятыми к небу руками.

* * *

Вскоре произошла очередная неприятность с грузовиком. Когда машина не появилась в назначенное время, Самозванец отправил к водителю почтового голубя. Тот вернулся с запиской, написанной без знаков препинания: «Нужно разрешение а то обратно не пущают и разрешения не выдают потому говорят здеся теперь особенная зона и без разрешения нельзя».

Итак, на этот раз виновниками стали не антихристовы войска, а российские полицейские, устроившие на въезде в Князево полупропускной пункт: туда пускали, оттуда – нет. Самозванец, хорошо знакомый с российской действительностью, которая за последние четыреста лет мало изменилась, обратился к миллиардеру Харитонову:

– Выручай, брате. Надо посул поднести. Дать на лапу, по-вашему.

– Не помажешь – не поедешь, – подтвердил Йованович.

Харитонов послал одного из своих лоботрясов в Князево. Приблизительно через час тот вернулся вместе с грузовиком.

– Ну, всё в порядке: постоянный пропуск, – сказал лоботряс.

– Дорого обошлось? – осведомился Слава.

– Коммерческая тайна, – заржал лоботряс.

– Вот не думал, что второй раз такая … (непечатное слово) выйдет, – сокрушался водитель. – То Антихрист, то эти полицаи.

Слава его утешил:

– В одну и ту же воронку снаряд дважды не попадает.

– Так попал же!

– Дважды не попадает. Только трижды. Так что жди следующей неприятности.

– Да ну тебя! Вечно скажешь гадость какую-нибудь, – обиделся водитель. – Слушать даже не хочется.

Наступил вечер. Жара спала. Со стороны поля потянуло прохладным ветром. Разомлевшие за день дружинники приободрились. Высоко в небе лениво полоскал крыльями не то ангел, похожий на лебедя, не то лебедь, смахивающий на ангела. Впрочем, откуда здесь взяться лебедю?

Юный бритоголовый кришнаит затянул мантру, к нему присоединились еще двое. Заунывное пение звучало то тише, то громче, навевая смутные видения. Мертвая зыбь в океане. Гора Джомолунгма, известная в мире как Эверест. Одинокий волк, воющий на Луну…

Максим тряхнул головой, избавляясь от наваждения, и занялся своим дневником.

* * *

На другой день разгорелся богословский спор между Изей и Керимом – молодым мусульманином с отсутствующим выражением лица, какое можно увидеть в транзитной зоне международного аэропорта или на похоронах высокопоставленного чиновника. Керим называл Черного Рыцаря Даджалем и всё ждал, когда солнце начнет всходить на западе, как предсказал Пророк. Отоспавшись после ночного дежурства, он рассказывал, что на рассвете видел джиннов, пролетавших над полем.

– Это таки не джинны! – кипятился Изя. – Это демоны принимают разных обличьев.

– Не то говоришь, – бесстрастно возражал Керим. – Тот, что у вас демон, он у нас шайтан. Он господин. Дрянной, нехороший. Джинн – он слуга. Когда шайтану служит, тогда сам тоже дрянной. Когда хорошему человеку служит, тогда хороший.

Изя, не найдя дополнительных аргументов, возмущенно пробормотал что-то вроде «бен зона»[11 - Сукин сын (иврит).] и пошел искать другого собеседника. С Федей они быстро сошлись на том, что «джинн» – это неправильное название демона, но поспорили по поводу имен собственных. Федя считал главными демонами Вельзевула и Люцифера, а Изя – Самуэля и Теумиэля. Хорошо, Максим вовремя вмешался, а то могло и до мордобоя дойти.

Хотя Максим поручился перед Славой за душевное здоровье Изи, он не был вполне уверен в своей правоте. Уж больно тонка грань между истовой верой и психическим расстройством. К примеру, пару дней назад один из дружинников вообразил себя муэдзином, залез на ель и стал призывать правоверных к молитве, причем в совершенно неподходящее время. Серега, конечно, не удержался от комментария:

– Во, всегда я говорил, что азиаты эти, натурально, ненормальные.

Добрых два часа бедолагу уговаривали спуститься, потом стали бросать в него шишками. Лишь когда Максим пригрозил, что пожалуется Мухаммеду, несчастный слез с дерева и стал униженно молить о прощении. Он слезно сетовал, что не мог следить за временем, так как шайтан унес и съел его часы. Жалкого, исколотого еловыми иголками, со ссадинами на руках и ногах его увезли в ближайшую психушку. Его единоверец Керим принимал во всем этом деятельное участие, сумев и тут сохранить всегдашнюю невозмутимость. Не было ли это спокойствие, делавшее его лицо похожим на маску, тоже признаком скрытого безумия?

Однажды Максиму встретился дервиш в белых одеяниях, безостановочно крутящийся вокруг своей оси, как огромный волчок. Правда, потом выяснилось, что это не кататония, а ритуальный танец, дарующий приближение к Богу. Но, в любом случае, количество чокнутых в Дружине было явно чрезмерным. На каждом шагу попадались юноши, разговаривающие сами с собой; неопрятные личности, шарахающиеся от встречных с испугом на лице; нервные особы, отмахивающиеся от невидимых преследователей; проповедники с горящим взором, проклинающие всех подряд. Другого трудно было ожидать: разве нормальный человек отправится, бросив все свои дела, сражаться с антихристовой ратью? Пойдет под командование к самозванцу, умершему четыреста лет назад? Поверит в россказни про Армагеддон? Нет, нет и нет. Он будет заниматься своими делами, смотреть репортажи о Последней Битве по телевизору и приговаривать: «Это ж надо, как дурят народ!».

6. Вражеская вылазка