По Верхней Масловке без спешки

Сначала поясним: Нора – это «обнаженная гипсовая» статуя.

Теперь просьба к читателям: будете в музее изобразительных искусств – не поленитесь, накиньте на какую-нибудь статую обнаженной женщины с пышными формами пару-тройку шарфов и нацепите на нее пару-тройку (разумеется можно больше) шляп. Затем окиньте ее (статую) внимательным взглядом и решите для себя: стала ли она похожа хоть на какую-нибудь девку хоть из какого-нибудь варьете – пристойного или непристойного.

«Нина остановилась за его спиной и долго глядела в холст». (22-я стр.)

В этом предложении интересен лишь предлог «в». Как вы знаете, глядеть можно в окно, в дверной проем, в микроскоп, в дырку от бублика. Но вот в холст глядеть нельзя, равно как и в картину, в полотно, в фотографию, просто потому, что это не по-русски. Здесь следует использовать предлог «на».

«Быстро набрала в… тускло-жестяной чайник воды…» (24-я стр.)

В русском языке сложные прилагательные, обозначающие качество с дополнительным уточняющим оттенком, пишутся через дефис. Например: кисло-сладкое яблоко. Качество яблока – сладкое, но с кислинкой – это и есть оттенок. Основанием для подобного дефисного написания считается понятийнаяблизость сочетаемых слов сложного прилагательного. То есть эти слова должны быть из одного ряда понятий, тогда дополнительный оттенок будет действительноуточнять основное прилагательное.

В авторском тексте использовано сложное прилагательное «тускло-жестяной». Вот только сочетаемые слова прилагательного не близки: определение «тусклый» – это характеристика цвета, а определение «жестяной» указывает на материал, из которого изготовлен предмет. Согласитесь, невозможно уточнить цвет предмета материалом, из которого этот предмет изготовлен, или наоборот. Если предмет деревянный, например, то, что бы вы ни говорили о цвете, в который он выкрашен, вы не сможете уточнить материал, из которого он изготовлен: зелено-деревянный стул так и останется сделанным из дерева, а не из зеленого дерева.

У прилагательных с дополнительным оттенком есть интересная особенность, которую стоит отметить: слово-оттенок на слух – невольно – воспринимается как наречие, отвечающее на вопрос «как?», и чем меньше между словами прилагательного понятийнойблизости, тем явственнее звучит этот вопрос. Так и кажется, например, что «тускло-жестяной» чайник вроде бы жестяной, но как-то тускло, то есть как бы и не совсем жестяной. Удивительно, но первое слово прилагательных, образованных из слов, обозначающих равноправные понятия («бананово-лимонный Сингапур», яблочно-апельсиновый сок), и прилагательных, части которых указывают на неоднородные признаки (военно-медицинская академия), не воспринимается как наречие.

Русский язык не ставит формальных преград на пути сочинения сложных прилагательных с дополнительным оттенком, но нельзя же злоупотреблять его безграничной податливостью. В противном случае в текстах авторов начнут появляться несуразности типа розово-резиновых шариков, коричнево-кожаных портфелей, весенне-сосновых веток и сладковато-десертных вин.

Забегая вперед, скажем, что весь роман пестрит сложными прилагательными, часто вызывающими недоумение и режущими слух. На некоторые из них мы обратим с вами внимание.

«…Матвей, меланхолично спокойный, развернул конфету…» (29-стр.)

Наше первое знакомство с Матвеем произошло на 20-й странице романа. С тех пор автор кое-что нам о нем рассказал. И вот на 29-й странице он решил добавить к характеру героя еще одно определение: «меланхолично спокойный». Все бы ничего, но автор сделал это мимоходом в момент разворачивания Матвеем конфеты, что, согласитесь, странно. Может быть, автор хотел поведать нам вовсе не о новой грани характера Матвея, а о том, как именно Матвей разворачивал конфету? Если так, то надо сказать, что автор сделал это на удивление своеобразно.

Кстати, а почему «меланхолично спокойный», а не флегматично спокойный? Читатель, вы в состоянии определить, какое в данный момент у человека спокойствие: флегматичное или меланхоличное? Нет? Вот и выходит, что к определению «спокойный» автору просто захотелось чего-нибудь добавить для утяжеления фразы.

«…Мне есть куда ходить! Есть чьи пороги коленями отирать! Есть лестницы кроме музейных, с которых меня спускают!!» (31-я стр.)

Это криком кричит наш герой Петя.

Достопочтенный читатель! Возможно ли пороги «отирать коленями»? Попробуйте себе это представить. Можно предположить лишь, что если «коленями» и «отирают пороги», то не в русском языке, потому что в русском языке есть замечательный фразеологизм «обивать пороги».

Странно, что наш образованный герой, мечтающий стать завлитом, не знаком с этим устойчивым выражением. Хотя чему удивляться: вспомним, что не так давно на 7-й странице романа он сомневался, по плечу ли ему работа мозга.

«А ты стой… и воровато подглядывай, как ходит незнакомая непринужденная женщина…» (33-я стр.)

Не поленитесь, читатель, выгляните, пожалуйста, в окно. Дождитесь, когда на улице покажется какая-нибудь женщина, и попытайтесь определить: она – эта идущая мимо вас незнакомка – принужденная или «непринужденная». Если вы решите, что незнакомка принужденная, – попробуйте угадать, кем она принуждена и к чему.

«Не разнимая век, повернулся на спину, и боль ядовитыми ручейками перелилась в виски. Он тихо замычал и открыл глаза». (34-я стр.)

«Он» – это главный герой романа, человек, и зовут его Петя. Непонятно, почему он «замычал», а не застонал, как обычно делают все люди. Разумеется, человек может наедине с собой, уподобившись корове, вдруг замычать. Но для этого он должен предварительно слегка тронуться умом или находиться в состоянии жуткого похмелья. Но Петя до этой страницы был трезв и более-менее нормален, разве что однажды засомневался, по плечу ли ему работа мозга.

Теперь о веках. Петя не смог бы «разнять» веки, даже если бы захотел. Дело в том, что «не разнимать» можно только руки и пальцы. Веки можно только разомкнуть.

«Не шевелясь, он повел взглядом по стенам. Темнота скрадывала убогую колченогость набранных по знакомым или подобранных где-то вещей». (35-я стр.)

Разберемся с вещами нашего героя. Итак – «колченогость». «Колченогость» – то же самое, что и хромоногость, означает физический дефект, заключающийся в разной длине ног. Заметим, что «ноги» могут принадлежать не только человеку или животному, но и стулу, например (ножки стула). Далее – определение «убогий». «Убогий» – значит нищий, бедный, неимущий, скудный. Соединим определения вместе: «убогая колченогость». Теперь представьте себе, что человека в темноте (слава богу, что в темноте!) окружают вещи (с ногами и без ног), которые объединяет одно общее отличительное свойство: «убогая колченогость». В такой обстановке действительно впору не застонать, а «замычать» от безнадежности и страха.

«Он был готов к драке, совершенно готов. Как обычно, старуха добилась своего несколькими словами – она любила жрать человечину». (44-я стр.)

«Жрать человечину» – надо же!

Автор, по-видимому, хотел высказаться предельно экспрессивно, но не знал, как. В итоге сделал из старухи людоеда. А может быть, всего лишь потому, что ничего не слышал о чудесном фразеологизме «есть поедом»?

«Он молча сцеплял и расцеплял кисти рук. Хотелось истошно мычать». (45-я, 46-я стр.)

О русском языке: «истошно» кричат, а не «мычат». Хотя начинаешь уже сомневаться: на 34-й странице Петя, если вы помните, именно «мычал».

«Да, я ему позвонила, – продолжала она, разглаживая блестящую обертку ногтем большого пальца и машинально мастеря из нее фантик». (46-я стр.)

Хорошо, что автор в своем стремлении к определенности не дошел до абсурда, ограничился лишь уточнением, что «разглаживание» выполнялось «ногтем» и что ноготь принадлежал «большому пальцу». А мог ведь разгладить обертку ногтем большого пальца левой руки, например.

Без этих совершенно ненужных деталей из-под пера автора могла бы выйти замечательная неопределенность: «…разглаживая блестящую обертку и машинально мастеря из нее фантик». Уверяю вас, читатель сам бы как-нибудь догадался, что разглаживание выполнялось не носом, не локтем и не коленом.

«Мадам Веретенко, приподняв пудовую левую грудь и почесав под нею, сурово спрашивает у желтой и голенастой, как высушенный кузнечик, Марии Семеновны…» (55-я стр.)

Помните, как на 7-й странице автор просил дать герою возможность «хоть левой ногою нащупать твердь»? Теперь он непонятно с какой целью акцентирует наше внимание на «левой» груди мадам Веретенко, вместо того чтобы без ненужных уточнений сообщить нам, что мадам почесала под «пудовой грудью».

На первый взгляд может показаться, что сделанный на левой груди акцент безобиден. Но, как и в случае с ногами на 7-й странице, это не так. Автор указывает нам именно на левую грудь, тем самым намекая, что правая грудь чем-то от нее отличается. Например весом, то есть она, возможно, не пудовая.

(Читатель, вы напрасно смеетесь, парные внешние органы человека на самом деле не являются зеркальным отражением друг друга.)

Пару слов о «голенастости» Марии Семеновны. Имея в виду эту самую «голенастость», автор совершенно к месту вспомнил о кузнечике. (Сами посудите: ну кто может быть голенастее кузнечика?) Но почему автору приглянулся именно «высушенный кузнечик»? Почему ему не сгодился живой – голенастый от рождения – кузнечик? Потому что автор считает, что «высушенный кузнечик» голенастее живого?

Вы можете мне возразить, обратив внимание, что Мария Семеновна желтая (смотрите текст; всякое в жизни бывает, последствия желтухи там и прочее), и поэтому понадобился высушенный кузнечик, ведь живой кузнечик – он зеленый. Пусть так, читатель, но высушенные кузнечики не бывают желтыми, они бледно-песочного цвета и никак не ярче!

(Признаюсь: совершенно утомили эти две моющиеся в бане бабы из воспоминаний главной героини романа.)

«Вы же собираетесь одолжить у него денег. А он, похоже, теперь при кошельке». (65-я стр.)

Странный какой-то у автора главный герой, странно ведет себя, мычит. И говорит странно. В общем, герой-Петя, будущий заведующий по литературной части, имеющий красный диплом и ставящий спектакли в драмкружке (а по молодости писавший статьи в журналы), у автора романа какой-то безграмотный.

Судите сами: старуха собирается взять взаймы денег на ортопедические ботинки, а Петя говорит – «одолжить» и при этом – «у него». Но «одолжить» – значит дать взаймы ему, а не наоборот. Петя не знает значение этого глагола?

И изъясняется Петя как-то не по-русски. По-русски говорят, что человек при деньгах, а у Пети человек «при кошельке». Откуда образованный человек набрался этой тарабарщины?

«Забавно, что… старуха… живет в ком-то под уютным, детски-домашним именем Саша…» (69-я стр.)

Помните, на седьмой странице Петя боролся с искушением «уютно посидеть с тем и этим инструктором» и я предупреждал вас, что с «уютом» нам еще предстоит не раз столкнуться?

Мы с вами уже обратили внимание на неистребимую любовь автора к сложным прилагательным (вспомним «тускло-жестяной» чайник). Тут та же история: «детски-домашнее имя». Может быть, автор всерьез полагает, что имя «Коля», например, «взросло-домашнее»? Или «взросло-недомашнее»? А какое из имен «уютнее»: «Саша» или «Маша»? В каком из них больше уюта?

«Дочь во всем получилась другой: комфорт, уютная благопристойность, отреставрированные комоды и буфеты, неизменная процедура обеда». (69-я стр.)

Вновь «женская» крайность в определениях: «во всем»! Ну и уют тут как тут, куда же без него.

В чем во всем? В комфорте, благопристойности, комодах и процедуре обеда? Нет? Тогда какой же другой – во всем! - получилась дочь, как вы думаете, читатель? Добрее? Злее? Веселее? Счастливее? Умнее? Коварнее? Удачливее? Смелее?

Может быть, автор имел в виду всего лишь заведенный порядок в доме дочери? Похоже, что это так, но тогда напрашивается вопрос: какой же это должен быть заведенный в доме порядок, чтобы на основании этого можно было сказать, что дочь «во всем получилась другой»?