Борух Баклажанов. В поиске равновесия

– Сдается мне, Баклажанов, ты имеешь что-то против оппозиционных сил? Или мне показалось? – подумал Борух.

– Я обеими руками за них, – подумал в ответ Баклажанов, подняв во сне обе руки и даже добавив ногу, – но истинный оппозиционер всегда будет душой со своей страной. Да, он будет идти вразрез с мнением большинства, многое отрицая, но мыслить, а главное, действовать он будет лишь в ее национальных интересах. Иначе это вовсе и не оппозиционер.

– А кто же тогда?

– Это предатель! – отрезал Баклажанов. – Предательство, правда, предательству рознь. Можно по ошибке оступиться или по незнанию простому, можно по молодости и глупости под влияние дурное попасть, бредней наслушавшись – жизнь ведь она всяких капканов полна. А вот когда осознанно, понимая все до молекул, на это идешь, вот это и есть самый предатель. Всегда и везде они были. Кто из мести какой-то на это шел, кто из обиды, даже известности ради, а в основном за «тельцом золотым» в погоне. Идейные вот только перевелись давно.

– Вот времена настали, скажи, даже тут элита испарилась куда-то! – ехидно ввернул Борух.

– И не говори, срамота сплошная, одни плебеи и остались – их-то и прикормить легче всего. Но весь парадокс в том, что предатели нужны!

– Внезапный вираж, однако! Это для чего же? – подумал Борух.

– Чтобы знать, откуда ветер дует. Они как метастазы – всегда к опухоли выведут. Это все к той же хирургии. Вырезать их, может, и не трудно, но будут и новые, а их еще отыщи попробуй. Так что на виду их держать надо и работать с ними, а уничтожать уж «отработанных».

– А что Вы, любезный, скажете про генерала Карбышева? Он-то ведь изменил царской присяге, встав на сторону «красных»?!

– Умеешь ты тонкие вопросы задавать, – пустился в размышления Баклажанов. – Уж не знаю, оппозиционер ли он, но впоследствии внешнему врагу он не уступил, ибо исход его известен. Генерал же Власов поддался влиянию извне, и исход его известен также. Два генерала, две судьбы и два исхода, а разница на лицо!

«Клуб» нацеленно бьет в наиболее уязвимые точки, играя на слабостях как государственных, так и людских. Удары по ослабленной и лишь формирующейся молодой экономике очевидны. Они планомерно идут по ее исторически сложившимся ключевым отраслям в попытках выбить почву из-под ног у страны согласно 19-ой стратагеме все того же вечного трактата. Запас прочности, разумеется, есть, но вода и камни точит, а вечными останутся лишь верандный фундамент и дорожка вокруг дачного домика Баклажановых, которым не страшен ни один точечный ядерный удар.

Параллельно «Клуб» бьет по слабостям общественным, раскачивая вопросы коррупции. В этом Россия была не на высоте еще со времен Салтыкова-Щедрина, и с тех пор мало что изменилось. Это национальная многоуровневая болезнь, давно поразившая все тело от головы до последнего мизинца. Под знаменем этой беды и приводя в движение созданные механизмы и фонды, «Клуб» пытается раскачать уже то самое социальное «корыто» и «ловить рыбу в мутной воде».

– Полагаю, Баклажанов, ты и под это подгонишь очередную стратагему?

– Определенно. И это стратагема 20-ая! Покуда коррупция будет идти уверенной поступью, она всегда будет надежным орудием в руках внутренних и внешних врагов страны не только по своей пассивной сути, но и как рычаг для раскола общества на пути к дальнемагистральным целям «Клуба». Сам того не осознавая, он ведь оказывает бесценную услугу, бередя этот нарыв, но, как и предшественники, позабыв об эффекте айкидо. Тут уже за лекарями дело. «Вы хочете песен – их есть у меня», клин клином, как говорится. Навалятся гуртом, излечат – и встанет исполин!

Надо сказать, что Баклажанов был знаком с одним человеком, который четко знал, как все исправить. Это была его мать. Как-то давно на выходных зайдя к ней в гости, они сидели перед телевизором и смотрели светскую хронику из жизни «звезд». Медийные лица были подловлены какими-то «желтыми снимаками» в виде, далеком от потребного и танцующими на столах. Первые были в жутком возмущении от бесцеремонного вторжения в их личное пространство, о чем они пылко делились с ведущим в студии. Мать тогда очень внимательно наблюдала за кипением страстей на экране, и по всему чувствовалось, что она знает, как быть.

– Маменька, каков будет твой вердикт? – спросил через некоторое время Баклажанов.

– Видишь ли, Борух, все довольно просто. Если ты не хочешь, чтобы тебя снимали пьяным и танцующим на столах – не нужно пить и танцевать на столах! – резюмировала она тогда в своей крайне академичной манере.

Это было сказано как-то очень легко, просто и понятно, хотя, как известно, усложнять просто, а упрощать сложнее. Это был очередной постулат, некая нехитрая формула, ставившая многое на свои места, которой Баклажанов впоследствии следовал по жизни или, по крайней мере, следовать пытался.

Из всех социально значимых людей для «Клуба» наибольшую ценность представляли те, которые были способны достучаться до людских душ и попасть в умы. Мало быть искусным ритором на митинге, ибо митинг пройдет, а искусство останется в поколениях. «Вы должны твердо помнить, что из всех искусств для нас важнейшим является кино», – сказал Ленин в беседе с Луначарским. Вождь знал, о чем говорил, и говорил в граните.

Оскар Шиндлер. Человек-знамя

«Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода».

    Евангелие от Иоанна
    Глава 12-ая, стих 24-ый

«Синема, синема, синема, от тебя я без ума!». Каждый помнит эти слова из песни к фильму «Человек с бульвара Капуцинов», в котором Андрей Миронов поставил жирную точку в своей карьере великого актера. Фильмы советских лет все знали наизусть, равно как и песни из них, распевая их в компаниях или бубня себе под нос, чеканя шаг по пути на работу.

Страна в тот период не предоставляла особого досугового выбора, и люди искали себя в литературе, являясь на тот момент самой читающей нацией. Они часто жили предвкушением момента, когда после рабочего дня спустятся в метро и, раскрыв книгу или толстый журнал с литературными новинками, унесутся куда-то далеко, а вечером после ужина окунутся туда вновь. Думается, что во многом именно отсутствие выбора и концентрация людей на чем-то духовном и создало ту внутреннюю наполненность советского человека. Был ли он дитем системы? Безусловно. Она, как авторитарная мать, тысячами запретов, сама того не понимая, оградила свое чадо от всей планетарной пошлости и мракобесия, взрастив в итоге феномен, который невозможно повторить.

«Уровень спроса должен быть равен качеству предложения», – скажет любой экономист, и качество было на уровне, посему люди по сей день живут советскими постановками и цитатами из них.

Если же общение с книгой проходило один на один, то посещение театров и кино давало возможность выйти в свет, а главное, возможность общения и обсуждения, что во многом объединяло людей. Сколько интересных знакомств случилось в театральных буфетах и на премьерах киноновинок, а азарт в поиске «лишнего билета» мог бы сравниться разве что с эмоциями посетителей игорных домов.

Театр и кино, кино и театр, словно два брата, старший и младший, вот уже многие годы идут по жизни рука об руку, соревнуясь и споря, но органично дополняя друг друга. Театр дарит живые эмоции и личный контакт актера со зрителем, равно как и обмен энергией, необходимый им обоим. Но жизнь идет вперед во всем, ускоряя шаги и наращивая темп. «Быстрее, выше, сильнее» во всем – и бегуны бьют рекорд за рекордом, а матчи мирового футбола давно превратились в состязания военных стратегов. Массовость везде и во всем – и вот уже группируются заводы и фабрики, создавая ассоциации и консорциумы, а уютные семейные магазинчики вытесняются крупными торговыми сетями.

Мысли эти приходили и к представителям российской эстрады начала 90-х, и «Ласковый май» гастролировал по стране не одним десятком составов, чему поражался даже сам Дьявол.

Эта идея широкого охвата и легла частично в основу развития кинематографа. В отличие от театральных работ, в кино на художнике лежит большая ответственность, ибо оно длиннее во времени и суть сказанного уходит далеко в года, формируя не одно поколение. В этом кино чем-то схоже с литературой. Автор обязан действовать без права на ошибку, ибо, что написано пером, топором уже не вырубишь.

Что до киноискусства как такового, его видов, стилей и течений – это мы оставим киноведам. Цели же глобально две – это развлекать и воспитывать. Но не так важно скрасить быт и досуг, привнеся туда эмоций, как заставить остановиться и задуматься. Воспитательная функция неизбежно несет в себе определенный оттенок идеологии и формирует послевкусие, которое мерило многому.

Как-то в преддверии дня Великой Победы Борух сидел перед телевизором, листая каналы. Шли в основном фильмы о войне, которые он любил и смотрел с удовольствием. Признаться, он даже больше любил не сам День Победы, а его предвкушение, как люди любят вечер пятницы в ожидании выходных. Любовь к военным фильмам передалась ему от деда. Еще с самого раннего детства Боруха они смотрели их всей семьей, иногда и просто вдвоем, а иной раз вместе с его штурманом Гордеем, который часто наведывался к ним перед праздником. Время было позднее, уже закончился «В бой идут одни старики» и Баклажанов, переключив канал, наткнулся на «Список Шиндлера». Фильм только начинался, и Борух решил посмотреть, хотя знал его почти наизусть. Как и «А зори здесь тихие» фильм был тяжелым, но снятым хорошо, и Баклажанов каждый раз досматривал его до конца, что сделал и в тот раз. Уже глубокой ночью он сидел, уставившись в уже выключенный телевизор, и мысленно прокручивал ленту еще раз. Он думал о многом, находясь под каким-то куполом собственных мыслей и пытаясь поймать нужные. Перед глазами все еще стоял образ главного героя, и Борух размышлял о его судьбе.

Человек и время или человек во времени? Это их поединок или существование одного в другом? Хорошо, если время праведное и можно плыть с ним по течению, если же нет – что ж – каждый выбирает сам. Выбор этот не прост, но именно он, как и естественный отбор, выявляет сильнейших, способных противостоять безликой толпе. Среди стаи школьников, травящих вновь прибывшего новичка, всегда найдется один, который встанет на его защиту. Это и есть вожак. Их мало, но они были, есть и будут во всем. Это могут быть худосочные юнцы в наглаженных мамами рубашках или видавшие виды тертые знатоки жизни, изрядно потрепанные ею. У одних сила в кулаках, у других в упорстве или слове, но это лишь орудия, ибо априори сильны они нутром. Врожденное чувство справедливости награждает их этой силой, потому как «сила в правде»[41 - Фраза героя фильма «Брат 2» Данилы Багрова, 2000 г., кинокомпания «СТВ», реж. А Балабанов.].

Оскару Шиндлеру было далеко до идеала. Он был членом нацистской партии, не знал меры в спиртном и, как и многие, наделал в жизни массу ошибок. Он был жаден до денег и, как любой истинный делец, меры в этом также поймать не мог. Но в нем жили те самые весы с чашами людских и физлицких законов, и он выбрал людские. Поймал ли он равновесие? Наверное, нет, ибо то чувство справедливости заставило его отдать последнее. Он проявил себя как личность, подав пример истинной жертвенности, который подхватили, сделав из него знамя. Шиндлер поневоле стал одним из многих механизмов «клубной» идеологической машины, коими были и кинокомпания, и режиссер, и, как следствие, сам фильм. Он стал еще одним мощнейшим инструментом пропаганды в борьбе с отрицанием геноцида еврейского народа, хотя лишь бездушному животному придет в голову это отрицать. Этот факт был давно доказан множеством свидетельств и свидетелей, живущих даже поныне, и закреплен документально, но вопрос этот до сих пор на острие ножа, а стало быть, страсти кипят.

«Кто спасает одну жизнь – спасает целый мир». Эта фраза, сказанная Шиндлеру его бухгалтером, стала лейтмотивом к фильму. Вот уж два тысячелетия за спиной – слова лишь иные, а суть все та же. Как говорится, акт второй: «те же и Шиндлер». Спасши более тысячи жизней, он подарил жизнь десятку тысяч. Поставьте их в ряд и вдумайтесь – это целая дивизия, дивизия людей, которых могло и не быть, людей разных возрастов и положений, осевших по всему миру, знаменем которой был их спаситель, подавший великий пример. К этому символу по праву возвращаются и будут возвращаться впредь, увековечив его и похоронив самого героя на горе Сион в Иерусалиме. Он человек-знамя, знамя страданий этого народа и его борьбы в отстаивании себя. Под этим знаменем бесчисленные организации и фонды по всему миру оперируют сотнями миллионов, не давая человечеству забыть о том черном пятне в его истории и требуя всемирного покаяния, но не давая ответа на один простой вопрос. Это тот самый вопрос «почему?»: «Почему Оскар Шиндлер умер…нищим?».

Управляющий как он есть

Имея безграничное влияние во всех областях, «Клуб» уже давно назначал своих управляющих в большой политике. «Ближние» были успешнее, «Дальние» же как-то споткнулись на одном человеке. То ли в силу своей молодости, то ли окончательно уверовав в собственное могущество, они не сумели хорошенько разглядеть его. Это был Мужчина до мозга костей. С юных лет он был закален трудностями во многих делах, схватывал все налету и во всем всегда привык идти до конца. Будучи всецело человеком «Горизонтальным», он был талантлив и мыслил нестандартно во всем вплоть до собственной прически. Всю жизнь он шел против шерсти, не признавая догм и ломая систему, и в чем-то походил на того римского харизматичного брюнета из ранней юности Баклажанова. Он был во многом зависим от «Клуба», но бросил ему вызов, тот же в свою очередь поставил на Женщину. Ей было на порядок проще – мощь бесчисленных «клубных» структур прикрывала ей тылы, но тем она была и слаба. Она напоминала назначенного директора, который при наступлении трудностей мог бы «перекрыться» кредитами или просто разорвать контракт, в отличие от индивидуального предпринимателя, отвечавшего за все лично, коим и являлся Мужчина. Он был скорее пилотом гражданского воздушного судна, обязанным разделить любую судьбу с пассажирами, нежели военным летчиком, который с парашютом смог бы покинуть самолет. «Ипэшнику» труднее – в битве он один и отступать нельзя, но это и делает его сильнее, ибо каждый из нас даже не представляет, на что способен, когда понимает, что у него нет иного выхода.

Битва была жаркой, но Мужчина победил и победил по праву, сделав почти невозможное.

– Почему «почти»? – спросите вы.

– Потому что «невозможного» нет!

Но не так тяжело победить, как потом удержать эту победу. Переиграв Женщину, Мужчина сделал лишь первый шаг, вступив на территорию, где все принадлежало «Клубу». Подобно новичку в классе, он двигался постепенно, осваиваясь с новым окружением и набивая тумаки и шишки, но даже не думал останавливаться.

Что-то необъяснимое двигало его вперед, придавая все больше сил. Это «что-то» лишало его сна и выжирало изнутри, словно желудочный сок пустой без еды желудок. Это та самая завышенная самооценка, которая сгубила Печорина, не сумевшего с ней совладать, потому как во многих из нас сидит «Наполеон», но не каждый способен его предъявить. Она дана не многим и обладание ею сродни ношению ботинок на размер меньше в вечном поиске подходящих. Это жажда постоянного раскачивания собственного «эго», покорения все новых и новых высот и движения в пугающую неизвестность, движения, не терпящего остановок, как езда на велосипеде, которую так любил Эйнштейн, ибо ты остановился – ты упал.

Мужчина находился в постоянном поиске вектора, поскольку остановка для таких людей подобна смерти. Находя очередной, его самооценка словно превращалась в турбину. Чем тяжелее ему было, тем турбина срабатывала агрессивнее, и горе тем, кто стоял у него на пути.

– Я дал тебе свою фамилию, – сказал как-то в детстве ему отец, – будь любезен не посрамить ее.

– Приложу все усилия, – ответил тогда он, не совсем понимая смысл сказанного.

– Скорее, она сама не оставит тебе иного выбора. Но учти, она дает лишь иллюзию неуязвимости, она скользка и коварна, как та дама!

– Что за дама, отец? – спросил он, начиная теряться.

– «Пиковая», да и не все в карты играют. Так что будь начеку!

Любой человек уникален, но лишь тогда, когда он выходит из толпы и, подходя к зеркалу, бросает вызов собственному отражению. Мужчина поступал так каждый раз, проверяя себя на прочность, и, возвращаясь к зеркалу время спустя, он смотрел на себя и говорил: «И это я могу!». Он упивался личностным превосходством, превосходством в первую очередь над собой вчерашним. Это присуще лидерам и рождает все то же состязание первого и второго, второго и третьего, подтягивая за собой весь пелотон. Мужчина обладал феноменальной силой чувства, видя себя на годы вперед, и, дорабатывая все силой мысли, воплощал задуманное волей и действием в жизнь.

Что же он хотел от этой жизни, и была ли у него мечта? С ранней юности он был напорист и стремился к доминанте во всем. Уже тогда он начал отстаивать свое «Я» и данную отцом фамилию. Тот для него был авторитетом, и Мужчина всеми силами пытался его превзойти. Цели, которые он перед собой ставил, были достижимы с трудом, а задачи выполнимы едва ли, но это лишь раззадоривало его, окатывая злостью. Он рвался вперед всеми фибрами души, как боевой питбуль, и тем слаще были победы, а самооценка взлетала до небес, требуя уже сверхзадач. Все, чего он касался, должно было быть самым лучшим. Женщины, окружавшие его, обязаны были быть самыми красивыми, а здания самыми высокими, и только горы угнетали его, ибо были недосягаемы. Он обожал и боготворил свое «эго» и ничего для него не жалел.