Борух Баклажанов. В поиске равновесия

Был ли он счастлив? Думается, да. Счастлив он был в пути, созидая и преодолевая, но мерилом итога для него всегда были деньги, хотя как таковые давно уже мало интересовали его. Они являлись лишь цифрами, но были у него в крови, ибо бывших дельцов не бывает. Им он был по сути, каждый раз пытаясь выжать максимум из любой сделки. Мужчина шел напролом, круша стены и даже не пытаясь искать в них дверей. Он был бульдозером, а надо было пускаться в дрифт; он играл в гольф, а нужен был слалом, в чем иные были сильнее. Он действовал так, как позволяли обстоятельства и время, которые куют решения, но то ли уже было время? Одной деловой хватки было мало – нужен был уже некий симбиоз, которым вполне обладали советские «цеховики». Прибыль не была для них светом в окне, ибо ради выживания они вынуждены были действовать на разных фронтах, отступая и наступая и раскачивая все тот же маятник. Они были как пилоты спортбайков, несущиеся по межрядью или лавирующие в потоке, беспрерывно играя ручкой газа, словно в постоянном поиске компромисса, и давали максимальные обороты, лишь выйдя на оперативный простор.

Со временем он и сам перестал замечать, как из «ипэшника» превращался в назначенного директора, играя в гольф уже клюшками, которые ему подавали. Хотел ли он обратить свое «эго» во благо, было известно лишь ему одному, но быть орудием в чьих-то руках он не привык. Это была очередная, едва ли не самая тяжелая битва в его жизни – противостояние «Клубу 300», который двигал вперед свои дела.

Стратегия вечности

«Вечность». Простое, казалось бы, слово – одно из сотен в словаре под литерой «В», но каким невероятным магнетизмом оно обладает и сколько загадок в себе таит. Оно манит и пугает одновременно, располагая к мечтам и рождая мысли. Оно может сравниться разве что со словом «Вселенная», ибо та тоже не имеет границ. Две эти величины разрушают рамки сознания, даруя творцу внутреннюю свободу и вдохновляя созидать. В этом отношении фантасты и астрономы, пожалуй, самые счастливые люди, а Стругацкий, долгое время проработавший в Пулковской обсерватории, так вообще вобрал в себя все.

«Мы мыслим себя в вечности», – не выходила из головы Баклажанова фраза, брошенная ему во сне Борухом. Признаться, он и сам часто думал об этом, прокручивая в голове что-то подобное на разные лады, гуляя по городу или мчась куда-то на авто. Он смотрел на те же здания и соборы, которые видели Печорин с Онегиным, Раскольников и тот же Акакий Башмачкин. На них смотрели Распутин и Юсуповы, видел их и Ленин. Пройдут столетия, а здания эти будут все также стоять, и на них будут смотреть, но, главное, кто?

– Ты не думал построить дом? – спросил как-то Боруха, проживавшего на тот момент очередной этап праздного безделья, один из его дальних братьев.

– Это ты меня сейчас на «дом, дерево и сына» подбиваешь?

– Тоже вариант, но при прочих равных хотя бы займешь себя чем-то на пару-тройку лет, – ответил тот.

Сам он тогда уже выработал этот стратегический план в голове и поэтапно воплощал его тактикой. Он уже вовсю вел строительство и с упоением рассказывал о множестве тонкостей самого процесса и администрирования. Он умудрялся объединять доставки материалов из разных мест одними транспортными средствами, искусно играя их типами, дабы снизить стоимость, филигранно решал вопросы с подводкой коммуникаций и планировал посадить деревья, чтобы наблюдать, как они растут. Каждой своей тактической победой в битве он приближал победу в войне. Это была стратегия трех лет, но что она в сравнении со стратегией вечности?

Проекты длинного плеча в делах любого толка всегда были наиболее эффективны, плечо же короткое, являлось, пожалуй, лишь тактикой. Двигаясь вперед, «Клуб» умело играл этими плечами, в то время как остальные плечами лишь пожимали.

Баклажанов начал ворочаться, переворачиваясь с боку на бок. Ему снились уже не танки, ему снились самолеты, которые бомбили Югославию. Это были удары по славянскому миру. Крепкая и единая многонациональная Югославия, имевшая выход к морю, «Клуб» явно не устраивала и была у него как бельмо на глазу. Даже в советский период она занимала довольно независимую позицию, насколько позволяло время, будучи неким буфером между «западным» и «восточным» блоками, что с легкой народной руки называли позицией «двух стульев».

«Курица не птица, Болгария не заграница», – с некоторой досадой говаривали тогдашние командировочные. То ли дело Югославия, посещение которой можно было сравнить почти с полноценной поездкой «зарубеж», а бойни в очередях за югославскими сапогами, свидетелем и ярким участником которых был и отец Баклажанова, давно вошли в анналы батальных сцен. Обладание такими сапогами особенно в сочетании с меховой шапкой Нади Шевелевой из «Иронии судьбы» давало советской женщине такое личностное превосходство, которое даже не смог бы описать сам Штанго в своих научных трудах.

Чтобы затопить любое судно, наиболее эффективным является удар под ватерлинию, после чего судно дает течь, и кончина будет приближаться сама собой. Югославия со своим многонациональным экипажем и пассажирами была каким-то белым лайнером, стоявшим на рейде, и надо было ударить в самое тонкое местно, а «где тонко, там и рвется». Этим местом и было Косово, где исторически проживали 7 народностей с различными вероисповеданиями. Надо было просто бросить горящую спичку в эту бочку с порохом – этой спичкой и была идея, идея великого малого народа – идея «Великой Албании».

Идея – великая вещь. Да, да, именно вещь, ибо любая идея материальна апостериори. Идеи зарабатывают триллионы, меняют режимы и стирают с лица земли государства, создавая новые. Они созидают и творят, крушат и уничтожают, лишают сна и сподвигают на почти невозможное. И все это они, другой вопрос – в чьих они умах. Но едва ли не важнее идею продать, иными словами, материализовав ее, получить дивиденды.

– То есть чтобы к рукам чего прилипло? – вдруг встрепенулся Борух.

– Именно!

Продаже идей есть масса примеров. В литературе ее блистательно описал Андре Моруа в своем «Рождении знаменитости», а в кино она была подана в фильме «Блеф». В жизни же идеи ярко продают в строительстве элитной недвижимости. Получив плевок на пустыре, идеологи пишут кричащие статьи в модных журналах, где, оперируя малознакомыми терминами, взахлеб расписывают премии, полученные их объектом, создавая вокруг него некий ореол и продавая покупателю идею избранности. В итоге последний остается с этой иллюзией, с перебоем работающими лифтами и текущими трубами, все на том же плевке на пустыре, а идеологи…уже далеко.

Идея «Великой Албании» витала в воздухе уже давно, и достаточно было вовремя ее подхватить. Перед Второй мировой войной нацисты в точности так и сделали, раздув это тлеющее полено в полуостывшем костре и создав себе союзника. Они дали поверить этому народу в собственное величие и, раскачивая его этнодоминанту, решали свои вопросы в регионе руками дивизии «СС» «Скандербег», убивая чужим ножом.

– Походу как по 3-ей стратагеме все рисуется? – спросил Борух.

– По оной! – бросил Баклажанов.

Спустя полвека мало что изменилось, лишь хозяева стали другими. Они словно обгладывали старые полуистлевшие кости и шли той же тропой, как будто по учебнику своих предшественников. Он писался кровью поколений и редактировался временем, но суть всегда оставалась прежней: «Divide et impera»[42 - «Разделяй и властвуй» (лат.)].

«Клуб» атаковал мощью военного блока, силы которого в десятки раз превосходили возможности обороны, все также с опорой на созданный рычаг внутри страны – Освободительную Армию Косово. Югославия пала, и все вновь пожали плечами.

– Мне стыдно, что я русский, – подумалось тогда Баклажанову.

– Даже мне как-то неудобно, – подумал Борух в ответ и добавил, – что ты русский.

– Кстати, а как же «Великая Албания»? – вдруг спросил он.

– А, Албания? А, Албания осталась все той же.

«Будущее покажет, что Югославия по сути дела является полигоном и образцом для стран бывшего СССР. Одним из главных пунктов является конфронтация между Россией и Украиной», – сказал Милошевич в своем последнем слове на Гаагском трибунале и как в воду глядел. «И вновь идея великого малого народа. Все та же схема и те же грабли. Та же дивизия «СС», но уже «Галичина», и убийства чужим ножом. Ничего нового – аж скучно», – вертелось в сознании Баклажанова. Шаг за шагом, перебежками и короткими плечами в течение полувека – и вот «Клуб» почти у наших границ. Украинский проект был готов уже давно и мирно лежал на полке в ожидании своей очереди, в то время как готовились силы и средства. «Время «Ч» – это когда наш солдат должен наступить на каску противника, сидящего в окопе», – говаривали патриархи военного дела с университетской военной кафедры. И час «Ч» пробил, только в окопе сидел уже наш солдат.

Идеологические зерна, вброшенные издалека в конце 80-х и щедро политые тогдашними рулевыми, дали достойные всходы и взрастили поколение уже на иных ценностях и книгах. Сама же Украина напоминала Баклажанову дьяка Феофана в исполнении Савелия Крамарова из гайдаевского «Иван Васильевич меняет профессию» с его фирменным выражением лица и в иллюзии собственного величия, когда тот на миг поймал на себя шапку Мономаха. И брат пошел на брата, одурманенный извне.

«Третья мировая война, – думал Баклажанов, – она же началась не многим позже конца Второй и короткими плечами добралась до наших дней по принципу сообщающихся сосудов». Но это уже была война не залповых орудий и даже не кнопок, это была война интеллекта и лицемерия, война подмены понятий, согласно которой, как говорил Милошевич, «за деревьями не виден лес». Можно сколько угодно, пуская кровь, менять режимы и рисовать иные карты, но самое сложное всегда было одно – перекроить сознание людей. Это была война с опорой на «Пятую колонну» внутри нас самих, на те лермонтовские «страсти пустые и неблагодарные», приманки которых были вброшены в наши умы. Это то, с чем в итоге пришел в салун Мистер Секонд[43 - Герой фильма «Человек с бульвара Капуцинов» в исполнении Альберта Филозова, 1987 г., реж. А. Сурикова, киностудия «Мосфильм».] после героя Миронова, те гельминты, которые жрут изнутри.

– Че-че? – подумал Борух. – Это ты тут медика опять из себя лепить пытаешься? Поясни-ка.

– Черви это кишечные. Руки мыть надобно, когда с улицы в дом свой заходишь. Говорят, помогает.

Война шла по всем фронтам, но в любом противостоянии рано или поздно наступает перелом. В Великой Отечественной это был Сталинград, здесь же это был Крым, когда «Клуб» впервые за долгие годы получил по соплям.

– Для начала неплохо, но расслабляться нельзя, – подумалось Баклажанову, – это был лишь нокдаун, а до гонга еще далеко.

– Да, с нами, русскими, шутки плохи! – подумал в ответ Борух, отчего Баклажанов даже на миг открыл глаза.

– Ну, а если бы с Крымом не срослось, тогда что?

– Во-первых, срослось, – начал Баклажанов, – а, во-вторых, прогнозы давать – дело не шибко благодарное, но мы с тобой знакомы давно, посему пару слов скажу. Получили бы мы военно-морскую группировку прямо у границ, и давление бы продолжилось.

– А дальше?

– А дальше? Вариантов-то немного и что-то уже в жизнь претворяется. Продолжит «Клуб» недра качать соседа нашего братского, прибирая к рукам национальные активы, и кредиты выдавать с непотребными процентами под залог плодородных земель, благо, «Ближние» эту схему уже откатывали лет двадцать-тридцать назад в других регионах. А дальше два пути и оба не в нашу пользу. Либо выдоят все, что можно, и восвояси уйдут, а после себя помойку ядерную оставят, а «незалежные» вассалы с талонами на усиленное питание за кордон дернут. Правда, питаются они, как видно, и без того неплохо. Мы же, как сосед братский, восстанавливать все будем, обескровливая и без того слабую собственную экономику. Но это все маловероятно.

– Либо?

– Ну, либо все пойдет, как идет, – «Банановая республика» под внешним управлением и с предателями во главе. Перебросят туда производства и будут роскошные пуховики шить руками местных «независимых» умов, от которых ничего не зависит, а вдоль границ баз военных понаставят. Останавливаться не в их характере и планах, и смотрят они дальше.

– А земли плодородные причем? – не унимался Борух.

– Видишь ли, род людской может развиваться и совершенствоваться сколько угодно, облегчая себе жизнь технологиями, но покуда существует человек, в цене будут три константы – свежий воздух, чистая вода и плодородная земля, ибо «дышать, пить и есть» еще никто не отменял. Нет, понимаешь, альтернатив пока! Придумаешь – дай знать – ты ж у нас большой выдумщик!

– Добро, шепну, если что, – подумал Борух, все больше втягиваясь в диалог, – но пуховики-то и на Востоке шили и шьют, и экономика мировая не в претензиях вроде?!

– Что такое мировая экономика? Чтоб тебе понятнее было, это твой автомобиль дорогой, но пока ты сам его не завел, он никуда не поедет. Так вот, считай, что за рулем не ты, а те парни в дорогих костюмах!

От услышанного Борух во сне даже несколько расправил плечи и мысленно поправил узел галстука.

– И вот выходишь ты из дома одним солнечным погожим утром весь на костюме и на парфюме, – продолжил Баклажанов, – а машины твоей нет. Угнали ее, понимаешь, только не на Кавказ, а на Восток. Постоишь ты, нарядный, погрозишь им пальцем, а они в ответ посмеются, ибо поболее их будет, да и не те они уже, что раньше.

– Мда, сдается мне, пришел-таки тот час, которого так все боялись, – подумал Борух.

– А именно?

– Час, когда они поняли, что рис – это всего лишь гарнир!

– Еще вчера пришел, – продолжил Баклажанов, – и не без помощи «Ближних». Подогрев Восток, они взрастили монстра и теперь не знают, что с этим делать. Восток ведь он как разведчик, о котором ничего не известно, ибо известный разведчик – это мертвый, рассекреченный или плохой разведчик. Он же и политик, знающий о других все и не знающий о себе ничего. И, наконец, он охотник, который наблюдает с горы, как в долине бьются два тигра, и когда они обескровят друг друга, он спустится и кончит обоих. Так что, такая жизнь настала, что без пол-литра и не разберешься, а нам с тобой «по-сухому» разбираться и осталось.